Глава двадцать вторая

Колокольчик слышала этот гудок. Отлично слышала. Но он не принёс ей ни радости, ни огорчения. Её слёзы уже высохли на глазах, но в душе – её маленькой, то такой запутанной и сложной – было тоскливо, одиноко и больно.

Сегодня вечером она ушла из детского дома. Навсегда. Ушла, чтобы больше никогда не вернуться туда, где её никто не любил. Где над ней все смеялись, где никто ни разу её не прижал к себе и не посмотрел в её доверчивые, добрые глаза. А она их всех всё равно любила, ждала от них чего-то, готова была сделать для них что-то тёплое… Но она была никому не нужна.

Колокольчик шла по тёмной аллее городского парка. Она не представляла, что с ней будет дальше, где она проведёт ночь, где будет завтракать, обедать и ужинать и будет ли вообще. В детском доме, конечно же, никто не заметит её исчезновения. Была бы Анна Петровна – она бы ещё заметила. Может быть. Но Анна Петровна уехала в Геленджик, а вместо неё – новая, злющая воспитательница. Колокольчик даже не знала, как её зовут. Да и зачем вообще звать такую воспитательницу, от которой кроме «давай занимайся сама», «мне некогда» и «отстань» ничего не услышишь?

Между тем, наступила настоящая ночь. Колокольчик остановилась. Ей стало страшно. Она вдруг поняла, что значит остаться одной. Одна, одна одинёшенька, никому не нужная, всеми брошенная и забытая… Девочка прислонилась к дереву и горько, до дрожи горько стала плакать. Ей казалось, что она плакала вечность – а ночь всё продолжалась и продолжалась – мрачная, одинокая и тоскливая.

И вдруг в темноте послышались чьи-то шаги.

«Ну вот я и вернулся, - бормотал себе под нос человек. – На юге побывал. Ну а что изменилось? Как было всё, так и осталось. Эх, Табуретович-Табуретович…»

Бывший директор зоопарка возвращался с вокзала. И тут он услышал в темноте всхлипы.

«Ну вот, уже чудится», - решил он.

Под деревом плакала маленькая девочка. Сердит Табуретович остановился.

«Ну плачет и пусть себе плачет, - подумал было он. – А я тут причём? Чем я, конченый неудачник, смогу ей помочь?»

Он уже хотел идти дальше, но ноги его не слушали. Они шли прямо к девочке.

- Что с тобой? – спросил Сердит Табуретович сухо. По-другому он разговаривать не умел.

Девочка не повернула головы. Она продолжала плакать.

И тут Сердит Табуретович почесал затылок. Беда заключалась в том, что он совершенно не умел общаться с плачущими девочками. А тем более с теми, которые на вопрос «что с тобой?» не поворачивают головы и продолжают плакать.

Сердит Табуретович откашлялся.

- А ну не плачь, - сказал он. И снова у него это получилось как-то сухо. Даже грубовато немножко.

Ответа не последовало.

Не зная, что делать дальше, он легонько дотронулся до её плеча. И вдруг он почувствовал, что она живая. Что она дрожит от слёз. Впоследствии Сердит Табуретович часто вспоминал этот момент. И… так и не мог объяснить, что же с ним произошло. «Она живая», - словно электрическим током пронзило директора зоопарка. Но... позвольте: ведь все люди живые, и это известно каждому! «Что же получается? – не мог понять Табуретович. – Значит, до этого момента я не знал этого??? И относился к людям и животным так, как будто они неживые? Получается так…»

Колокольчик повернулась. И посмотрела на Сердита Табуретовича своими большими, удивлёнными, заплаканными глазами.

«Живая», - уже второй раз пронзило Табуретовича. И вдруг в эту минуту он почувствовал странное, необъяснимое счастье.

- Кто ты, девочка? Почему ты плачешь? Почему ты одна, ночью? – словно прорвало Сердита Табуретовича.

Колокольчик молчала. Но уже не плакала. Она ещё раз оглядела незнакомца. А потом вдруг взглянула в глаза директора и улыбнулась ему.

- Идём, - уверенно сказал директора зоопарка, беря девочку за руку.

- Куда? – слабо спросила она. Слёзы всё-таки обессилели её.

- Сам не знаю, - пожал плечами Табуретович.

- Ну а всё-таки? – поинтересовалась Колокольчик. В её голосе уже послышались нотки любопытства. Девочка крепче взяла за руку Сердита Табуретовича.

У директора зоопарка голова шла кругом.

«Ты что, совсем уже? – говорил в нём старый Табуретович. – Мало тебе своих проблем – ещё и девчонку какую-то нашёл. Куда её? В отделение полиции, разумеется. Пусть там сами разбираются. А он, Табуретович, спокойненько пойдёт домой. Спать».

- Красивая луна, - тихо сказала девочка, останавливаясь на секунду. – Правда ведь?

- Правда, - согласился Сердит Табуретович. – Ты любишь Луну?

- Люблю, - призналась девочка. – И солнце люблю. И звёзды. И весь мир люблю. А вот мир меня – нет.

Сердит Табуретович не нашёлся, что ответить. Но чувствовал, что и молчать здесь нельзя.

- Знаешь что? – сказал он. – А пойдём в зоопарк?

- Сейчас? Ночью? – не поверила девочка. – Но ведь нас ночью не пустят!

- Ещё как пустят. Ведь я – директор этого зоопарка!

- Ого, - только и вымолвила девочка. И добавила: - Будем знакомы. Меня зовут Колокольчик. А вас как?

- Се… Сердит Табуретович, - сказал директор зоопарка, немножко сморщившись. Ему впервые в жизни его собственное имя показалось каким-то нелепым.

- У меня имя красивее, - рассмеялась девочка. И даже слегка подскочила от радости. – А мы – в зоопарк. Ночью. Ура!

Они шли по тёмным переулкам, и вдруг оказались на светлом городском проспекте. Всюду горели матовые фонари.

«В какой зоопарк, одумайся, - говорил голос старого Табуретовича. – В полицию, и срочно!»

«Но ведь ничего плохого не будет, если я сначала покажу девочке зоопарк, а потом уже отведу в полицию, - отвечал голос нового Табуретовича. – Тем более, наверняка, в такой поздний час всем нормальным полицейским тоже спать хочется».

- Я тоже хочу работать директором зоопарка, - сказала вдруг ни с того ни с сего Колокольчик. – Наверно, это интересно?

- Ну… - многозначительно потянул Сердит Табуретович.

- Всё понятно, - кивнула совсем по-взрослому девочка. И рассмеялась.

«Какая странная девочка, - подумал Табуретович. – То плачет, то смеётся». А вслух сказал: - С животными – почти как с людьми. Может, даже интереснее. С ними надо тоже дружить. И каждому нужна забота.

- Прямо как у нас, - вырвалось у девочки.

- У нас – это где? – не понял Сердит Табуретович.

- На той планете, откуда я прилетела, - хитро улыбнулась девочка и хлопнула своими длинными ресницами.

И Сердиту Табуретовичу вдруг показалось, что она и вправду прилетела с другой планеты. А перед ними уже возвышалась вывеска «Зоопарк».

Со странным, непонятным и каким-то щемящим настроением входил Сердит Табуретович в зоопарк. Он почувствовал, что очень-очень соскучился по своему зоопарку и по всем своим зверям и вообще… И в то же время у него было ощущение, что он идёт в этот зоопарк впервые. Вернее, впервые туда шла та, которую он вёл за руку.

Запахло знакомыми клумбами и цветами. Знакомым запахом клеток, жилья, дома. Ночь всё продолжалась и продолжалась.

- Так сейчас все звери, наверно, спят, - вздохнула Колокольчик.

- А вот и не все, - улыбнулся директор зоопарка. – У зайчихи Мазайкиной горит свет. Зайдём? Ну что, стучи в дверь?

Колокольчик несмело постучала.

- И кого это Мазай посреди ночи принёс, - послышался ворчливый голос. – Если это опять ты, Шизиков, то обещаю, сделаю тебе такое промывание желудка, что сам рад не будешь.

- Это мы, - сказал Сердит Табуретович. – Открывай.

Наверно, прошла доля секунды – и Мазайкина стояла перед ними.

- Уррра!!! – верещала от радости она. – Наш Сердит Табуретович вернулся! Слава Мазаю! Как здорово, как прекрасно!

- Мазайкина, познакомься, это Колокольчик, - представил девочку директор зоопарка.

- Колокольчик? – воскликнула Мазайкина. – Так это славно, славно, славно! Побежим скорее, расскажем всем зверям о вашем возвращении!

Через пять минут зоопарк был поднят на дыбы. Все-все звери, даже Замечательная зебра и барсук Шизиков – были невероятно довольны Сердиту Табуретовичу.

- Значит, зоопарк снова откроют, - ревел осёл Гармошкин.

- Значит, мне будет с кем поиграть в шашки и поесть солёных огурцов с шоколадом, - говорил барсук Шизиков, то снимая, то снова надевая подводную маску.

- Значит, мне будет, кому сочинять польки и вальсы, - вдохновенно говорил Иоганн Страус.

- А мне – будет к кому прилетать и доносить хорошие вести! – прокричал попугай Дунай.

Сердит Табуретович был растроган. Не на шутку растроган. Что же получается? Он ни разу не сказал им доброго слова. Ни разу никого не пожалел, ни разу ни с кем пообщался по душам. А они, выходит, так его встречают. Значит, они его любили? Значит, он был им всё-таки нужен? А он-то хотел навсегда бросить зоопарк!

Колокольчик светилась от счастья. Она впервые видела столько животных, которые её приветствовали, что-то ей рассказывали, чем-то угощали. Все звери обнимались друг с другом. Как будто бы не виделись сами двести лет!

А потом, когда на востоке появилась едва заметная полоска зари, Иоганн Страус заиграл на скрипке свой новый вальс. Который сочинил только что. А если быть точнее – который он сочинял прямо здесь и сейчас. И под этот вальс зашелестели листья на деревьях, зашептались цветы на клумбах и даже заиграли облака на светлеющем небе. И все вдруг замолчали, внимая чарующей волшебной музыке. Даже когда она замолчала, никто почему-то не решался сказать ни слова.

- Ну что ж, друзья, - наконец, взял слово Иоганн. – Значит, всё встаёт на свои места. Сердит Табуретович – на место директора, зоопарк начинает принимать посетителей, ну а мы все – жить как обычно?

- Нет, - сказал Сердит Табуретович. – Как было – уже не будет. Будет всё по-новому. А как по-новому – решим! А сейчас, друзья, предлагаю всем лечь отдыхать перед рабочим днём. Ещё только четыре утра…

Как-то не торопясь, счастливые звери разошлись по домам и погасили там огоньки. До начала рабочего дня можно было спать, спать и ещё раз спать.

На дорожке остались только Сердит Табуретович и Колокольчик.

- Идём в беседку? – предложил директор.

- Идём, - устало и счастливо улыбнулась девочка. И добавила: - А я ведь вовсе не с неба упала. И не с другой планеты прилетела. Я ушла из детского дома…

И она всё рассказала. Всё-всё. Про то, что её зовут Аня, и никто не хочет ей называть Колокольчик. Про деловую Анну Петровну и про то, что она от всего ищёт пользу. Про её сына Юру. И про то, что она осталась совсем одна.

Сердит Табуретович её слушал. И чувствовал, что с каждой минутой, с каждой секундой, с каждым вздохом, она становилась ему всё дороже и дороже. Ему теперь казалось, что с этой девочкой он был знаком всю жизнь, что знал и про детский дом, и про Анну Петровну всегда, только почему-то не придавал этому значения, как не придавал значения многому-многому.

Они всё сидели в беседке. Стало прохладнее. Утро вот-вот должно было наступить – ясное, солнечное, тёплое, летнее. Колокольчик спала на плече Сердита Табуретовича. Он смотрел то на алеющий рассвет, то на лицо спящей девочки и чувствовал, что уже привязался к ней настолько, что не представляет, как будет с ней прощаться.

«Неужели через два часа мне нужно будет с ней расстаться навсегда? – думал директор зоопарка. – Конечно же, ведь придётся её отдать в детский дом, где она жила, где она живёт. И мы больше не увидимся? Да что же со мной такое?»

Девочка спала. Спокойно и сладко, усталая и счастливая.

«И зачем ей возвращаться туда, где всё было плохо, где её не любили и обижали?»

Сердит Табуретович вдруг понял, что вернуть её просто так в детский дом – после тех слов, которые он ей говорил, после тех улыбок, после тех минут, которые он с ней провёл вместе – просто предательство. Да и разве он сам сможет расстаться с ней, с этим сокровищем?»

Директор не мог найти себе места. Нет, он с ней не расстанется. Он сделает всё, что сможет. Ну и что, что из детдома. Ну и что, что познакомились только сегодня? Она будет его дочкой. Будет. Потому что по-другому быть не может.

Если вы хотите, чтобы зоопарк превратился в циркозоопарк, Барсук Шизиков начал вести здоровый образ жизни, а Трик-Трак принял решение не прощаться с читателями, то переходите к главе 3.