Метафизика царского величия

Талантливый бого­слов и эрудиро­ванный фи­лософ царь Ио­анн Грозный развил соб­ствен­ное учение о власти, согласно коему благочес­ти­вый христианин обязан подчи­няться даже "злой" Царской власти.

/Речь, конечно, идёт о "зле" в "сугубо этиче­ском смысле, а не с контр-инициации, ко­то­рую и следует считать на­стоящим злом. В православ­ной Традиции злом является всё то, что направлено про­тив слияния с Богом, лю­бой благой поступок, не имею­щий в виду ре­лигиозную цель, здесь практически бес­поле­зен. В то же время, даже страдающий не­дос­татком благочестия Монарх не может раз­ру­шить традиционное общество, да он к этому и не стремится, подчиняясь мистическому ве­ли­чию собственного статуса. Так, петровский "нажим" на Русскую Церковь не привёл к ка­ким-либо изменениям в церковных догматах, не ликвидировал самодержавие, со­словность, общинность./

Утверждение гроз­ного Царя кажется нам аб­солютно верным. Оно основывается на про­никновении в саму мистическую суть право­славного учения о Царе. Если Царь представ­ляет со­бой власть, полученную от Бога, а не по "многомя­тежному человеческому хоте­нью", то логич­нее всего предположить, что ни один человек (в том числе и сам Царь) не мо­жет ли­шить её са­кральности и благости. Царь может оши­баться и совершать пре­ступления, вести неблаго­чести­вый образ жизни, но этого всё равно не будет достаточно для возникно­вения такой ситуации, ко­гда оправданным станет принятие каких-либо санк­ций против него. Царь всегда остаётся пра­вослав­ным Ца­рём, сакральным Императором и никакой суд над ним в этой жизни невозможен. На Вселен­ских соборах не осу­ж­дались даже Цари, навя­зывавшие своим под­данным ересь. Так, VII Вселенский собор 787г. не осудил византий­ского императора Кон­стантинаV, справедливо считающегося "главным идеоло­гом первого пе­риода иконоборчества" (прот. В.Асмус). Зато осуждению подверглись епископы - ико­ноборцы, организовавшие пе­чально известный "без­гла­вый" собор 754г., ко­торый догматиче­ски основывался па бого­словских трактатах указанного императора. В высшей степени ха­рак­терно, что сам Констан­тин V ещё и скло­нялся к монофи­зитству, про­тив чего высту­пали даже участники упомяну­того собора. Многим такая практика может показаться раб­ской и холопской, однако, это будет всего лишь реакция современного соз­нания на не­понятные ему реалии древ­ности.

Царская власть обладала особым мистическим смыслом, делающим её неподсудной суду людскому. Царь (а не патриарх, епископ или собор) считался образом Христа (иконой Ло­госа), и так же, как и Спаситель, не мог быть подвержен людской хуле. Наличие такого символа, в кото­ром полностью содержится (хотя и не исчерпывает всего содержания) символизируемое, т.е. Христос, диктовалось сакральной необходимостью. Кто-то из людей должен был находиться ближе всего к Спаси­телю, ближе настолько, чтобы личностно сим­волизировать сам Логос, Вто­рую Ипостась Святой Троицы.

Царь, "персонифицирующий" совокупность людей, являющийся Ликом народа, выражал ещё и единственность Первочеловека - Адама, некогда содержавшего в своей личностной пол­ноте все последующие поколения. По­этому именно он и должен был символизиро­вать Христа, Нового Адама, возродившего ветхое, павшее человечество, преобразив его природу в Своей Ипостаси, т.е. Личности.

Таким символизмом не могло бы обладать ни одно лицо, принадле­жащее к церковной ие­рархии, так как сама Церковь считается Телом Христа, который рассматривается в качестве его Главы. Церковной иерархии и не нужно символизи­ровать Личность Спасителя, она и так на­ходится в ней - не символи­чески, а не­посредственно. Потому то и нелепы все по­пытки усилить власть одного лица в церкви. Они свидетельствуют о желании под­менить Христа-Сверхчеловека кем-то из обычных лю­дей.

В этом плане очень показательна проблема патриаршества. В пра­вославно-монархиче­ской среде до сих пор силен культ данного ин­сти­тута, хотя и существует до­вольно сложное от­ношение к ныне действую­щему патриарху. Однако, простейшая логика побуждает заду­маться - а не является ли ны­нешняя позиция патриарха и высшего клира следствием вос­становления патриаршества в 1918 г.? Единст­венно возможной формой высшей церковной власти может быть только соборность.

По нашему мнению возрождение патриарше­ства без Царя было величайшей ошибкой. Со­средоточение огромной власти в руках одного лица всегда было соблазном для иерархов, склоняло их к занятию того положения, кото­рое присуще светскому владыке. А ведь речь идёт, и это было отмечено выше, о двух прин­ципиально разных реалиях - о мистическом Теле Гос­пода и о земной эмпирии.

Власть Монарха служит надёжным заслоном подобному "папизму". Но когда Царя нет, а государство становится безбожно-республи­канским, уже ничто не сдерживает, в прин­ципе, стремления кого-либо из иерархов к единовластию. Последние же часто думают только об этом - пусть даже им "светит" власть над разрушенной и малочисленной Церковью - мирской соблазн уже не оставляет места для совестливости.

Большевики не особо препятствовали само­властию высшего клира - главным для них была поддержка им советской власти, для этого и ис­пользовалось вме­шательство во внутренние дела Церкви. Демократы же прекра­тили любое вмешательство - цер­ковное руководство и так, сугубо по своей воле, поддержало без­божное правление, которое дало им полную свободу предприни­мательской деятельности.

В своё время, в 1916 г. о. Павел Флоренский написал такие строки:

"...Западный соблазн, давно уже стучавшийся в Золотые Ворота, в последнее время, не делая даже особых усилий, молчаливо при­нят и под­разумевательно испове­дуется церковью рус­скою. Здесь имеется в виду мысль о канони­че­ской якобы необходимости монархичной ду­ховной власти Церкви Православной, тогда как власть светская может и, пожалуй, даже должна быть коллективной. Иначе говоря, в церковных кругах, считающих себя правилами благочестия и столпами канонической кор­ректности, с некоторых пор... стала культиви­роваться мысль о без­условной необходимости неограниченной церковной власти и склон­ность к светской власти так или иначе коллек­тивной...". Нынешнее положение дел только подтверждает правоту о. Павла. Ныне Мос­ковская патриархия (иногда именуемая "ми­трополитбюро") фактически установила культ непогрешимости патриарха, наделив его ог­ромной властью. Церковные "верхи" даже от­менили намеченный на 2000 г. Поместный со­бор, заменив его юбилейным архиерейским собо­ром. В то же время "митрополитбюро" крайне благосклонно относится к демократи­ческому ре­жиму, сам патриарх почти открыто поддержал Ельцина на выборах 1996 года.

Монархия в Церкви со­ответствует демократии в стране - клерикалам (которых ни в коем слу­чае нельзя путать с пра­вославными фундамен­талистами) выгодно та­кое государственное устройство, которое по­творствует олигархии (денежной, чиновничьей и, естественно, цер­ков­ной). Поэтому вряд ли стоит ожидать, что ны­нешние церковные ие­рархи когда-нибудь поддер­жат монархиче­ское движение - напро­тив, в будущем они открыто выступят против традициона­листов. Восстановление монархии страшит клери­калов - тень Грозного не даёт спать новояв­ленным предателям-колычевым.

Не случайно, между про­чим, Новгородская бояр­ско-торгашеская респуб­лика представ­ляла собой во многом клерикальное государство, формально возглавлявшееся архи­епископом. Боярские и церковные олигархи от­лично сго­ворились по по­воду республиканского прав­ления, устраивавшего и тех, и других. Капита­листический Новгород уже поглядывал с вож­де­лением в сторону латин­ства, католического Рима - там папа, успешно торговавший отпу­щением грехов, открыто и упорно предъявлял претензии на светскую власть. Но "Бог пору­гаем не бывает" и 4,5 ты­сячи московских рат­ников разбили 40-тысяч­ное новгородское буржуазное ополчение в битве при реке Ше­лони, ещё раз доказав - меч величественнее злата. Новгород был возвра­щён в лоно истин­ного, имперского Правосла­вия.

Православие, лишённое имперского, "цар­ского" измерения, стремительно отдаляется от сути Традиции, приближаясь к торгашеско-моралистическому протестантизму, некогда вылу­пившемуся на свет из римского папизма. Это в полной мере от­носится к старообряд­че­ству, ко­торое проти­вопоставило себя рус­ской императорской власти. В правой среде сегодня принято вос­хищаться староверами, их пыта­ются предста­вить истинными хра­нителями Традиции, обычно забывая при этом, что именно эти "хранители", в лице купцов-старо­обрядцев, явились авангар­дом российского капита­лизма, развитие кото­рого завершилось пре­дательским 1917-м го­дом. Из раскольников вышли такие убеждён­ные либералы, как Гуч­ков, Коновалов, Некра­сов и т.д. Всё это не случайно - ещё в 18 в. ки­новиарх старообряд­ческого Выговского об­щежития Андрей Де­нисов заявил:

"...Обретение доброго прикупа - польза ду­шевная".

Отказавшись от им­перского кшатризма, ста­рообрядцы по­грязли в вайшьянских делах, за­кономерно приблизившись к ли­берализму. Харак­терно, что многие сравнивают их док­трины с протестан­тизмом. Характерна и та резкая критика, ко­торой подвергали старове­ров выдаю­щиеся русские ас­кеты, святые под­виж­ники истинного Православия - религии со­зер­цателей и воинов, но не торгашей. Так, преп. Серафим Саровский называл старооб­рядче­ские заблуждения бред­нями. Крайне не­га­тивно относился к раскольникам св. Феофан Затворник, потративший очень много времени и сил на переубеждение староверов.

"Истинные хранители" не сумели создать ни­чего подобного Оптиной пустыни, не вы­дви­нули из своей среды таких великих подвижни­ков, как свв. Серафим Саровский, Игнатий Брянчанинов, Феофан Вышепский, Иоанн Кронштадтский и проч. Их родил "синодаль­ный" 19 в., бывший временем расцвета право­славной святости. Россия ещё не видела такого созвездия великанов аскезы - достаточно сравнить указанный период с "патриаршим" 17 веком, чтобы по­нять, насколько незначи­тельна роль синодальной системы в деграда­ции церковных институтов и церковного соз­нания. Бесспорно, введение синодального управления было ошибочным, но вряд ли можно говорить, в данном случае о серьёзной ошибке. Если в 18 в. грубое вмешательство светской власти в церковную жизнь действи­тельно имело место быть, то уже в 19 в. с этой прак­тикой покончили. Русские государи, на­чиная с Павла I, трепетно заботились о Церкви, пытаясь максимально разгрузить её от мирских хлопот, используя для этой цели сам синодальный аппа­рат (более подробно см. Жевахов Н.Д. Воспоминания T.I.M.,1993.). Во многом это и вызвало огненный всплеск аске­тической духовности, озаривший Россию в 19 в.

Показательно, что без Патриарха, но с Царём, Россия могла достигать таких вершин, то­гда как без Царя, но с Патриархом она низрину­лась в пучину безбожия, чужебесия и торгаше­ства.

"Православный" республиканизм, идеализация старообрядчества, клерикализм - всё это тяже­лейшие болезни русского традиционализма, развившиеся, в немалой степени, благодаря за­падному влиянию. Определённую роль здесь сыграл генонизм, на чём стоит остановиться особо.

Рене Генон постоянно пытался доказать, что деградация традиционной цивилизации на­чи­нается с некоей "революции кшатриев", в ходе которой воины-аристократы узурпируют ду­ховную власть, принадлежащую только свя­щенникам и непомерно усиливают власть мо­нархов. Жрецов французский исламист всегда ставил только на первое место. Порой он до­ходил до от­кровенных передергиваний. На­пример, в работе "Духовное владычество и мирская власть" Ге­нон утверждает, что Фран­цузская революция и капитализация Европы вообще была следствием французского абсо­лютизма. При этом Генон либо забыл, либо умолчал о двух вещах. Во-пер­вых, родиной либерального капитализма является не Фран­ция, а Англия страна, где королевская власть всегда была крайне слаба (это и позволило ввести там парламентаризм ещё в 13 в.) - ей было сложно противостоять напору торгашей. Во-вторых, именно французский абсолютизм за­держал развитие антимонархического дви­жения более, чем на сто лет. До Людовика XIV Фран­ция раздиралась то лигизмом, то фрондой, то своеволием региональных вла­дык. Лишь Король-Солнце стабилизировал французскую монархию, укрепив её политиче­ски и экономически. Кроме того, Генон забыл и о том, что именно короли и военная знать сыграли главную роль в христианизации (ко­торой он весьма симпатизировал) Европы.

Указанный мыслитель неплохо охарактеризо­вал саму суть контр-инициации, он сделал много ценных наблюдений по поводу различ­ных эзотерических систем, но его изыскания сле­дует признать абсолютно бесполезными (и даже вредными!) тогда, когда речь заходит о поли­тическом идеале - у Генона он всецело определяется "латинскими" предрассудками. В данном случае кумир наших "клерикалов" во­площает собой типично западное уклонение в сторону де­мократизма, уходящее своими кор­нями в галльский друидизм, всегда прини­жавший роль воен­ных вождей и знати.

Кстати, если речь зашла о западноевропейских традициях, необходимо заметить, что на­стоя­щую верность христианству на Западе хра­нили именно императоры и короли, а не ка­кие-либо течения в среде тамошнего священ­ства.

В 5-6-х выпусках альманаха "Волшебная гора" было опубликовано интереснейшее ис­следо­вание В.Карпеца "Предания о Святой Чаше, их тайны и загадки". Он доказывает, что дол­гое время главными хранителями Православия на латинизированном Западе были короли из ди­настии Меровингов, которым противостояли т.н. "мажордомы" (управляющие при француз­ском дворе), представители худосочных ро­дов, симпатизирующие папской курии (они всё-таки су­мели устранить меровингов от вла­сти, резко повернув Европу в сторону пап­ского Рима). Позво­лим себе привести цитату из указанного автора: "...Заметим, что Хлодвиг получает именно от Византийского Импера­тора титул: "Августа" и, хотя и подчинялся по уставу Римскому перво­священнику, в своей внешней политике опирался прежде всего на Византию... Главным празд­ником годового цикла у Меровингов была святая Пасха, день Воскресения Христова - отсюда красные, червлёные стяги Царского Дома - цвета пас­хальных одежд и пасхального яйца... В castel­lum-ах же мажордомов... Пасху часто вообще не праздновали, ограничиваясь только Рож­де­ством - но именно такова вообще латинская тенденция. Наиболее почитаемым меровинг­ским святым был св. Дионисий Ареопагит, ав­тор мистических сочинений, легших позднее в основу исихазма... Мажордомы же почитали прежде всего святого Петра - покровителя Римской ка­федры."

Уже после раскола довольно сильные симпа­тии к Православию и Византии испытывали германские монархи. В 12в. германский ко­роль Конрад III писал византийскому Царю Мануилу Комнину:

"Нет племени, царства или народа, который не знал бы, что ваш Новый Рим считается доче­рью нашей Римской республики. Наши вы­годы общие, одни у нас друзья и одни враги..." Ещё более откровенным в своих симпатиях к Православию был Фридрих II Гогенштауфен: "Мы ищем правды... друзей наших и любез­ных соседей, по преимуществу же правду гре­ков... кото­рых папа, за нашу взаимную при­язнь и любовь, воздвигая на нас свой ненака­занный язык, назы­вает нечестивейшими и ере­тиками, хотя они - христианнейший род, са­мый крепкий в вере Хри­стовой и самый пра­воверный..."

От редакции: