Очевидно, что согласно выработанному нами определению утопии, религиозные образы грядущего рая являются утопиями. Поэтому противопоставлять их утопии, как это делают русские религиозные философы, не имеет смысла. В качестве примера образа грядущего рая приведем слова крупного христианского авторитета и хилиаста Иринея Лионского из пятой книги «Против Ересей»: «Итак, вышеприведенное благословение бесспорно относится к временам Царства, когда будут царствовать праведные, восстав из мертвых, когда и тварь обновленная и освобожденная будет плодоносить множество всяческой пищи от росы небесной и от тука земного. Так и пресвитеры, видевшие Иоанна ученика Господня, сказывали, что они слышали от него, как Господь учил о тех временах и говорил: «придут дни, когда будут расти виноградные деревья, и на каждом будет по десяти тысяч лоз, на каждой лозе по 10 тысяч веток, на каждой ветке по 10 тысяч прутьев, на каждом пруте по 10 тысяч кистей и на каждой кисти по 10 тысяч ягодин и каждая выжатая ягодина даст по двадцати пяти метрет вина. И когда кто либо из святых возьмётся за кисть, то другая (кисть) возопиет: «я лучшая кисть, возьми меня; чрез меня благослови Господа». Подобным образом и зерно пшеничное родит 10 тысяч колосьев и каждый колос будет иметь по 10 тысяч зерен и каждое зерно даст по 10 фунтов чистой муки; и прочие плодовые дерева, семена и травы будут производить в соответственной сему мере, и все животные, пользуясь пищею, получаемою от земли, будут мирны и согласны между собою и в совершенной покорности людям»[23]. Это описание есть не что иное, как утопия. Вопреки распространенному мнению, хилиазм не был осужден
|
|
Вселенскими Соборами, и его придерживались такие крупные деятели раннего христианства, как Иустин Мученик, Ириней Лионский, Ипполит Римский и другие. Так, Э. Гиббон писал: «Веру в такое тысячелетнее царствие тщательно поддерживали все отцы церкви, начиная с Юстина Мученика и Иринея, который беседовал с непосредственными учениками апостолов, и кончая Лактанцием, который был наставником сына Константина. Если она, может быть, и не была принята повсюду, она все-таки, как кажется, была господствующим чувством между православными верующими, а так как она очень хорошо согласовалась с желаниями и опасениями человеческого рода, то она в значительной мере содействовала распространению христианской веры. Но когда церковь получила довольно прочную организацию, эта временная подпора была отложена в сторону. Учение о царствии Христа на земле было сначала отнесено к числу глубокомысленных аллегорий, потом мало-помалу было низведено в разряд сомнительных и бесполезных верований и наконец было отвергнуто, как нелепая выдумка еретиков и фанатиков. Это таинственное предсказание, до сих пор входящее в состав священных книг, а в ту пору считавшееся благоприятным для общераспространенного мнения, едва не подверглось церковной опале»[24]. Итак, вместе с победой Церкви, крупные богословы, в частности, Августин, вынуждены были во избежание профанации осудить буквальное толкование пророчества апостола Иоанна и эвакуировать царствие Христа по ту сторону гроба.
|
|
Религиозные концепции грядущего рая, являясь онтоутопиями, не является утопическими проектами, т.к. не содержат установку на практическую реализацию. Для утопического проекта характерен активизм, т.к. субъектом целеполагания и целевыполнения является человек или сообщества людей. Для концепции рая характерен квиетизм, т.к. субъектом целеполагания и целевыполнения является Бог.
Русские религиозные философы обличали утопизм своих оппонентов, апеллируя к тому, что человеку не под силу воплотить идеал, что человек лишь ввиду гордыни воображает наличие у себя потенций Бога. В силу присущего христианству здорового антропологического скепсиса, часто переходящего в болезненную мизантропию, выражающуюся в представлении об испорченности природы человека грехопадением, последний неспособен служить субъектом практического воплощения идеала в действительность. Религиозная концепция грядущего рая – это отчужденная форма утопического проекта, в котором субъектом практической реализации проекта является воображаемый субъект - Бог. Подобно тому, как посредством Бога в молитве верующий рассчитывает добиться мнимого контроля над неподвластными ему обстоятельствами, он желает сделать Бога средством доставки идеала в действительность. Преодоление этой отчужденной формы утопического проекта в пределах религиозного дискурса достигается лишь в концепциях, в которых Бог возлагает ответственность за судьбы творения на человека (например, в космизме Н.Ф. Федорова).
Среди исследователей доминирует точка зрения о своего рода «безвредности», «безопасности» религиозной утопии грядущего рая, не в пример опасным искушениям утопических проектов. Так, А.А. Гусейнов пишет: «В религиозных утопиях (христианской, мусульманской) предполагается отделение зерен от плевел, добрых от злых. Но там это происходит в день последнего суда и окончательно. В религиозных утопиях признается, что после разделения уделом добрых становится вечная жизнь в раю, а злые обрекаются на вечное умирание в аду. Между ними не остается ничего общего. Моральную демагогию можно интерпретировать как лицемерную форму последнего суда. В ней человек присваивает себе функцию, которая в религиозных утопиях отводится Богу»[25]. Однако такая установка приводит к квиетизму, обрекает человечество на тысячелетия прозябания, пассивного ожидания воплощения идеала в иллюзорном расчете на благодать Божию. Даже русские религиозные философы признавали грехом исторической Церкви невнимание к социальному вопросу. Если утопические проекты чреваты разрушением и созиданием, то отчужденная форма утопического проекта просто бесплодна.
1.5. Сравнение утопического проекта с учением о прогрессе (в варианте Ж.А. Кондорсе).
В завершающей главе «Эскиза исторической картины прогресса человеческого разума» Ж.А. Кондорсе пишет: «…зачем считать химерическим предприятием желание начертать с некоторой правдоподобностью картину будущих судеб человеческого рода, по результатам его истории?... Наши надежды на будущее состояние человеческого рода могут быть сведены к трем важным положениям: уничтожение неравенства между нациями, прогресс равенства между различными классами каждой, наконец, действительное совершенствование человека… Это неравенство… не должно ли оно беспрестанно ослабляться, чтобы уступить место фактическому равенству – последняя цель социального искусства… Должен ли человеческий род улучшаться или благодаря новым открытиям в науках и искусствах… или благодаря развитию моральных принципов поведения или, наконец, в силу действительного совершенства интеллектуальных, моральных и физических способностей, которое может быть обусловлено или совершенством инструментов, увеличивающих интенсивность и направляющих употребление этих способностей, или даже совершенством естественной организации человека?... Насколько эта картина человеческого рода, освобожденного от всех его цепей, избавленного от власти случая, как и от господства врагов прогресса и шествующего шагом твердым и верным по пути истины, добродетели и счастья, представляет утешительное зрелище философу, удрученному заблуждениями, преступлениями и несправедливостями [звучит мотив компенсаторного удовлетворения потребностей – В.И.], которыми земля еще осквернена и жертвой которых он частот является… Именно там он существует по истине с себе подобными, в некотором рае, который его разум сумел создать, и который его любовь к человечеству украсила наиболее чистыми наслаждениями»[26]. Нарисованная картина является утопией, а поскольку речь идет о фактическом достижении полного равенства - онтоутопией. Поскольку для воплощения идеала не требуется никаких специальных мероприятий, это не есть утопический проект. Достижение идеала автоматически будет обеспечено неумолимой поступью прогресса, приводящей в ужас тиранов и фанатиков.
|
|
Интересно, что Кондорсе говорит о бесконечном приближении к идеалу, но не выдерживает этой позиции и рисует картину идеала как уже осуществленного. При этом этот осуществленный идеал – не застывшее вневременное состояние, и не достигший меры и остановившийся в развитии процесс (Платона, Мора, Кампанеллы, Кабе), а само развитие как идеал. Превалирует точка зрения, что идеальным может быть только состояние или процесс без развития. Мы можем расширить понятие совершенства, включив в него непрерывное совершенствование, не имеющее конечного предела. В силу своих эсхатологических представлений религиозные философы такую бесконечность называют «дурной», но такая оценка выражает только их предубеждение, а не действительное качество оцениваемого. Если утопист явно или неявно допускает, что возможность удовлетворения определенного набора потребностей в рамках предложенного им общественного строя положит конец его способности желать что-либо за пределами данного «меню» - то он создает образ, в котором идеал есть остановившийся в развитии процесс. Если же он осознает возможность пресыщения – то он создает идеал непрекращающегося развития, в рамках которого все новые и/или более возвышенные меню служат удовлетворению «все возрастающих потребностей».
|
|