2015-05-26
374
Определение возможного тематического круга ПКИ, основных векторов и направлений их развития, напрямую связано (опять-таки!) с более общими, фундаментальными посылками — с определенным пониманием не только специфики культурологии как науки, но и с трактовкой базового термина «культура», в большой мере эту специфику задающей. Рассмотрим некоторые модели такого рода сопряжения и его последствия.
Один из сложившихся и даже, можно сказать, укоренившихся вариантов интерпретации культуры — это то, что можно обозначить как ее отождествление с определенной сферой социальной жизни. Принятие «сферного» подхода предполагает выделение из всей совокупности социальных практик тех, которые могут/должны быть названы «культурными практиками», а их совокупность как раз и образует область культуры. Как правило, к таким практикам относят все, что связано с т.н. «духовной жизнью» — различные виды художественного творчества (традиционно — лишь один из них — искусство, правда в немалом числе его разновидностей); музейную и библиотечную деятельность; религиозную практику. Не входя в обсуждение и весьма неопределенного содержания термина «духовная жизнь», и множества вопросов, которые неизбежно возникают при таком вычленении «культурной области» из социального пространства акцентируем здесь лишь одну позицию — что это означает с точки зрения формирования тематики культурологических исследований? Очевидно, что тематические границы узаконенного таким образом пространства заданы перечнем тех видов деятельности, которые признаются как «культурные», в отличие от всех других видов социальных практик, которые, если следовать этой логике, должны рассматриваться как не культурные или вне культурные. В таком случае за пределами культурологического анализа остаются экономика, политика, экология и далее, и далее… словом, весь многообразный набор других видов социальных практик, которые не вписываются в заданные параметры «культурности». Наряду со сложностями в обосновании критериев такой селекции[369], неизбежны и проблемы при работе с такими понятиями, как, например, «экономическая культура», «экологическая культура» и т.д., если, конечно, не использовать широко распространенное и научно неправомерное отождествление этих терминов соответственно с «экономикой», «экологией» и т.д.
Другая модель (на которую как раз и ориентировано данное издание) основана на понимании культуры не как особой области, выделяемой из социального пространства, а как особого «среза» этого пространства, включающего, прежде всего, ценностно-нормативные (регулирующие) и знаково-символические (репрезентационные) системы социальных практик. «Встреча» идеационного, нормативного, то есть культуро -образующего, регулятивного начала с реальной социальной практикой (которая в соответствии с этим началом и посредством соответствующей знаково-символической системы организуется, упорядочивается, ограничивается, оформляется, то есть становится культуро- сообразной), и дает основание для рассмотрения в качестве феноменов культуры как самой этой практики, так и ее результатов.
Признание культуры не частным, локальным явлением, а, прежде всего, общерегулятивной сферой по отношению к любой из форм человеческой деятельности; системой норм, ценностей, образцов, которые определяют направленность развития, которые о- значены и символически явлены в каждой из социальных практик (а не только в области особых, «духовных» видов деятельности) — такой подход логически проецируется и на принципиально иное понимание тематики культурологических исследований вообще и прикладных, в частности. Во-первых, при таком концептуальном посыле, в тематическое пространство ПКИ должны быть включены любые социальные практики — экономическая, политическая, правовая, художественная, религиозная и др. — как реальные и потенциальные объекты изучения. Культурологичность же их рассмотрения — и это, во-вторых, — определяется углом зрения на эти практики или их составляющие (в зависимости от цели и задач), той призмой, сквозь которую культуролог смотрит на эти объекты. Для различения культурологии и других наук, действительно, важно, не что я изучаю, а как я изучаю. В этом смысле, на вопрос, иногда звучащий во время дискуссий о границах культурологических исследований: «Так что, культуролог — это не тот, кто изучает явления культуры?!», ответ напрашивается такой: «Это тот, кто изучает культурную [370] составляющую любых социальных явлений и процессов, в том числе и тех, что относятся к явлениям культуры». Если я изучаю, например, экономическую деятельность, но именно с точки зрения ее регулятивно-аксиологических оснований, выявляя характер влияния на нее культурных традиций, стереотипов, анализируя особенности используемого символического ряда, механизмы мифологизации в области экономического сознания населения и роль этого фактора для развития экономики определенной культурной эпохи и т.п., то я работаю как культуролог, изучающий экономику, а совсем не как экономист.
С другой стороны, хорошо известно, что исследователь, изучающий культуру, отдельные культурные феномены и процессы — это совсем не всегда и совсем не обязательно культуролог, если говорить о специфике научного анализа, а не о наличии «культурного объекта». Скажем, свои аспекты, «срезы» выделяет при изучении культурного поля (например, библиотек, театров и пр.) экономист (вспомним про экономику культуры); психолог, этнолог и т.д., отнюдь не превращаясь в культурологов лишь по причине обращения своего исследовательского интереса к объекту из области культуры.
Таким образом, еще раз подчеркнем, что «сферой компетенции» прикладной культурологии является не какой-либо отдельный вид или даже какая-то определенная группа видов социокультурной практики (что чаще всего представлено в немногочисленных работах под названием «Прикладная культурология»), а любой вид или область деятельности, в которой возникла/формируется проблемная ситуация, выход из которой предполагает проведение анализа культурных факторов и составляющих, значимых для нее, и на этой основе — выработки соответствующейпрограммы действийс использованием культурных механизмов, культурно детерминируемых «точек роста».
Отмечу попутно и еще одну деталь, возможно, не столь существенную, но представляющуюся небезразличной в ситуации реальной прикладной работы. Культурологический анализ проблемной ситуации — это практически всегда лишь одна из компонент комплексного исследования, неизбежная междисциплинарность которого обусловлена объективной сложностью и многосторонностью любого социокультурного процесса, ситуации. Поэтому, как правило, обоснование культурологической составляющей в процессе построения модели возможных сценариев (развития, трансформации, продвижения и пр.) — это лишь некоторая лепта, эффективное использование которой обеспечивается ее сопряженностью с «лептами» смежников — экономистов, психологов, этнологов и др., в зависимости от пространства изучения. Эта ремарка порождена нередко встречающейся в текстах постановкой задачи и описанием практической значимости исследования по типу: «проведенный культурологический анализ позволяет установить.., и тем самым решить...». Как правило, такого рода романтические пассажи — либо чисто умозрительные построения, рожденные за письменным столом, либо неготовность исследователя к рефлексии происходящего в его же реальной практике взаимодействия с теми самыми смежниками, что серьезно снижает планку значимости и собственно культурологического анализа в контексте реального практического движения.
Применяя термин «междисциплинарность» к ПКИ, необходимо уточнить — он, наш взгляд, имеет отношение именно к каждому конкретному культурологическому исследованию, а не к культурологии (в том числе, и в ее прикладном векторе) в целом. Это требуется подчеркнуть, поскольку крайне распространенным является описание науки культурологии как междисциплинарной, в чем, якобы, и состоит ее специфика, в отличие от «дисциплинарно» четких истории, филологии и т.д. Одновременно, как правило, «междисциплинарность» культурологии приравнивается, перечисляется через запятую как равнозначная, с общепризнанной характеристикой культурологии как науки интегративной. На наш взгляд, такое отождествление совершенно не правомерно, но, к сожалению, в использовании этих терминов применительно к культурологическому познанию возникла очевидная путаница. Если посмотреть на это в самом общем смысле, то можно сформулировать позицию так: признак интегративности относится к культурологическому знанию как таковому, а междисциплинарность — это характеристика, определяющая конкретный тип научного исследования.
В силу уже не раз обсужденных обстоятельств, культурология произросла из разных корней и, естественно, впитала в себя многое из того, что было накоплено в соответствующих областях науки. Такого рода интегративность по рождению вовсе не означает, что, пройдя определенный путь развития, обретя свою «структурно-кристаллическую решетку», институциональный статус и другие научные атрибуты, наука культурология должна и далее сохранять на себе «родовое пятно» мультидисциплинарного происхождения, выражающегося в ее нахождении «меж» различными «нормальными» науками. По сути, такое не укорененное в своей нише, «номадическое» знание, не обладающее признаками самостоятельной научной дисциплины — это не научная дисциплина вообще. Заметим, что если таким образом подходить к вопросу интегративности/междисциплинарности, то немного мы найдем наук, которые не являлись продуктом дифференциации научного знания, не находились, скажем, в процессе становления, в ситуации теснейшего взаимодействия и взаимовлияния с родственными областями. И в этом смысле, интегративность — вполне понятная и обоснованная характеристика (хотя, заметим, ее интерпретации в культурологической литературе тоже неоднозначны, но в данном случае мы оставляем это без специального рассмотрения).
Когда же мы говорим не о науке культурологии в целом, а спускаемся на уровень конкретных ПКИ, то здесь прекрасно работает понятие междисциплинарности, предполагающее создание модели изучаемого феномена, максимально полно отражающей его характеристики, а потому включающей результаты полидисциплинарного социокультурного анализа (естественно, если этого требуют задачи).
В огромном числе случаев, несомненно, полномасштабность исследования обеспечивается именно принципом междисциплинарности — будь то вопросы функционирования массовой культуры[371], межкультурных взаимодействий[372], современных масс-медиа[373] и многие-многие другие проблемные зоны исследования. Очевидно, что родственные знания, предоставляемые специалистами в области социальной психологии (скажем, об особенностях, механизмах восприятия тех или иных явлений представителями определенных групп — тинэйджеров, лиц «третьего возраста» и т.п.); социологии (скажем, социально-групповая структура в изучаемом регионе, основания и типология социальной дифференциации и пр.); этнологии и т.п. Учитывая многофакторность практически любого социокультурного явления,его конкретное исследование, в той или иной мере, должно быть междисциплинарным. Повторюсь, что это совершенно не то же самое, что утверждение о меж дисциплинарном характере науки культурологии как таковой.
Отметим одновременно и то, что вряд ли стоит фетишизировать принцип междисциплинарности (сошлемся здесь на позицию Т. Бенета), который, рассматривая проблему интердисциплинарности применительно к одному из типов прикладных культурологических исследований («cultural studies»), подчеркивает, что, при всей значимости этого принципа, его завышенная оценка ведет к строительству «термитников», возвышающихся над дисциплинарными границами и претендующих на поглощение отдельных исследовательских направлений в рамках социальных и гуманитарных наук [374].
