От инаугурационной революции к перманентной революции

Какие социальные условия должны быть выполнены для того, чтобы установилась такая социальная игра, в которой истинная идея обладает силой, поскольку те, кто участвуют в игре, имеют свой интерес в истине, а не — как в других играх — истину своих интересов? Безусловно, речь не идет о том, чтобы сделать из этого исключительного социального универсума исключение из основополагающих законов всякого поля, и в частности - из закона интереса, который может превратить в беспощадную войну самую «незаинтересованную» научную борьбу (поскольку «не заинтересованность» всегда есть не что иное, как система специфических интересов — артистических, религиозных, точно так же, как и научных — которая предполагает и равнодушие — относительное — к обычным объектам интереса, к деньгам, почету и т. п.). Тот факт, что научное поле всегда содержит некоторую долю социального произвола в той мере, в которой он служит интересам тех, кто внутри и/или вне поля в состоянии извлечь из него выгоду, не исключает того, что при некоторых условиях логика самого поля, и в частности, борьба между доминирующими и входящими в поле и проистекающая отсюда перекрестная цензура, не вызывают постоянного переопределения целей, непрерывно меняющего баланс частных научных интересов (всегда понимаемых в двойном смысле), в интересах прогресса науки [27].

Частичные теории науки и ее трансформаций предназначены выполнять идеологические функции в борьбе внутри научного поля (или внутри полей, претендующих на научность, как, например, поле социальных наук), поскольку они сообщают всеобщность свойствам, связанным с особыми состояниями научного поля. Так, позитивистская теория приписывает науке власть решать все вопросы, которые она поднимает, при условии, что они ставятся по-научному, и устанавливать, применяя объективные критерии, консенсус в отношении ее решений, вписывая, таким образом, прогресс в привычный ход «нормальной науки» и делая так, что переход от одной системы к другой — например, от Ньютона к Эйнштейну — совершается как бы путем простого накопления знаний, уточнения измерений и исправления правил. То же самое можно сказать о теории Куна, которая, будучи пригодной для инаугурационных революций зарождающейся науки (парадигмой которых служит коперниковская революция — в подлинном значении этого слова), просто противоположна позитивистской модели [28]. В действительности поле астрономии, в котором происходит коперниковская революция, противопоставляется полю современной физики наподобие того, как рынок «погруженный в социальные отношения» (embedded in social relationships) архаических обществ противопоставляется, согласно Полани, «саморегулирующемуся рынку» (self-regulating-market) капиталистических обществ. Не случайно коперниковская революция содержит ярко выраженное требование категорической автономии для научного поля, еще «погруженного» в религиозное поле и в поле философии, и — через них — в политическое поле, требование, которое содержит в себе утверждение права ученых решать научные вопросы («математика для математиков») в силу специфической легитимности, которую сообщает им их компетентность.

Поскольку научный метод и цензура, и/или содействие, которое она предлагает или навязывает, не объективированы ни в механизмах, ни в диспозициях, научные разрывы вынужденно принимают вид революций против институции, а революции против научного порядка являются одновременно революциями против установленного порядка. Наоборот, поскольку благодаря этим первоначальным революциям оказывается невозможным всякое обращение за помощью к оружию или к власти - даже чисто символическим, которые были бы отличны от имеющих хождение в поле, само функционирование поля все более полно определяет не только ординарный порядок «нормальной науки», но также экстраординарные разрывы, эти «плановые революции», как говорил Башляр, которые вписаны в логику истории науки, т. е. научной полемики [29]. Когда метод вписан в механизмы поля, революция против институциональной науки осуществляется при содействии институции, которая предоставляет институциональные условия разрыва; поле становится местом перманентной революции, которая, однако, все более лишается политического эффекта. Именно потому этот универсум перманентной революции может быть — совершенно непротиворечивым образом — универсумом «легитимного догматизма» [30]: научное оснащение, необходимое для осуществления научной революции, может быть полученo лишь внутри и с помощью научного сообщества. По мере того, как увеличиваются накопленные научные ресурсы, инкорпорированный научный капитал, необходимый для того, чтобы ими овладеть и таким образом получить доступ к научным проблемам и инструментарию, а, следовательно, к научной борьбе, все более и более возрастает (плата за вход в поле) [31]. Из этого следует, что научная революция является делом не самых обездоленных, а наоборот, самых богатых в научном смысле среди входящих в поле [32]. Антиномия разрыва и непрерывности ослабляется в поле, которое, не делая различия между революционными фазами и «нормальной наукой» обретает в непрерывном разрыве настоящий принцип свой непрерывности. Соответственно все более теряет смысл оппозиция между стратегиями наследования и стратегиями разрыва, поскольку накопление капитала, необходимого для того, чтобы делать революции, и капитала, который эти революции обеспечивает, все в большей мере происходит в соответствии с установленными процедурами карьеры [33].

Превращение анархического антагонизма частных интересов в научную диалектику становится все более глобальным по мере того, как интерес каждого производителя символических благ в производстве продуктов, «которые были бы интересны не только ему самому, как говорит Фред Риф, но были бы важны и для других», т. е. продуктов, которые могли бы заставить других признать важность этих продуктов, а также значимость их автора, сталкивается с конкурентами, более искусными в использовании тех же средств для достижения тех же намерений, что все чаще приводит - при единовременных открытиях – к получению прибылей одним или обоими производителями [34]. Иными словами, этот процесс приобретает все более глобальный характер по мере того, как частный интерес каждого отдельного агента, состоящий в том, чтобы победить и подчинить своих конкурентов и добиться от них признания, оснащается целой системой инструментов, которые обеспечивают полную эффективность его полемической интенции, сообщая ей универсальное значение методологической цензуры. Фактически, по мере того, как возрастают накопленные ресурсы, а также капитал, необходимый для их присвоения, рынок, где может быть размещен научный продукт, все более ограничивается одними лишь конкурентам, которые все лучше вооружены для рациональной критики этого продукта и дискредитации его автора: антагонизм, который заложен в основании структуры и изменения всякого поля, приобретает все более радикальный и всеобъемлющий характер, поскольку вынужденное соглашение, где производится мыслимое,оставляет все меньше места для немыслимого доксы. Коллективный порядок науки вырабатывается в и с помощью анархии конкурентной борьбы заинтересованных действий, где над каждым агентом – а вместе с ним и над всей группой – довлеет внешне несогласованное перекрещивание индивидуальных стратегий. Стоит ли говорить, что оппозиция между «функциональными» и «дисфункциональными» аспектами функционирования научного поля, обладающего высокой степенью автономии, лишается смысла: самые «дисфункциональные» тенденции (например, склонность к секретности и к отрицанию сотрудничества) заложены в тех самых механизмах, которые порождают самые «функциональные» диспозиции. По мере того, как научный метод вписывается в социальные механизмы, регулирующие функционирование поля, и тем самым, обретает высшую объективность имманентного социального закона, он может реально объективироваться как в инструментах, способных контролировать тех, кто ими пользуется, а иногда и доминировать над ними, так и в прочно формируемых прочных диспозициях, которые производит учебное заведение. Эти диспозиции непрерывно укрепляются социальными механизмами, которые, находя в свою очередь поддержку в рациональном материализме объективированной и инкорпорированной науки, осуществляют как контроль и цензуру, так и открытие и разрыв [35].