2015-05-27
657
(Середина V века до н.э.)
Мастер передал здесь самый напряжённый момент движения, состояние максимальной концентрации сил (переход от замаха к броску), то есть воплощена кульминационная точка действия, что с предельной законченностью раскрывает целеустремлённость изображённой фигуры и свойственную ей полноту жизненных сил.
* * *
Третье из наиболее значительных явлений древнегреческой художественной классики – трагедия. Именно в Греции было создано театральное искусство (в его современном понимании) и там же возникли первые театральные сооружения с декорационным оформлением, костюмами и необходимой машинерией.
Представления тогда устраивались под открытым небом, при естественном освещении. Скамьи для зрителей располагались уступами на склоне холма, окаймляя сценическую площадку подковой. Осмотрим один из сохранившихся театров.
Театр в Эпидавре – общий вид
(Середина IV века до н.э., архитектор Поликлет Младший)
Как видим, сооружение с исключительным чутьём вписано в силуэт пологого склона холма. По этому склону опускается более полусотни каменных скамей, на которых могло разместиться около 10 тысяч зрителей, что определяет очень большие размеры. В этом особенность древнегреческого театра. Он должен был вмещать всё взрослое население города – к примеру, самый большой театр в Греции был рассчитан на 44 тысячи человек.
|
|
|
Театр в Эпидавре – крупный план
На этом слайде хорошо видны ряды каменных сидений, расположенные полукружьем.
Переходя к собственно театральной драматургии, начнём с того, что её материалом чаще всего служили мифы, трактуемые в соответствии с идеями и состоянием тогдашней современности.
«Отцом трагедии» уже во времена Античности называли Эсхила (первая половина V века до н.э.). Его произведениям присущ сурово-монументальный характер, он верит в разумность правящих миром объективных законов, в конечную справедливость происходящего с людьми и богами. Не он был первым автором трагедий, но именно в его творчестве определилась классическая структура этого жанра.
Герой трагедий Эсхила – натура простая, но могучая, волевая. Осознав стоящую перед ним цель как единственно возможную, он во всеоружии своих возможностей устремляется к её достижению. Отсюда – монолитная цельность и монументальность образа, наделённого немногими, но выпуклыми чертами. Сильные, цельные характеры Эсхила дают в ситуации столкновения мощные разряды духовного противостояния, порождая высокое конфликтное напряжение. Едва ли не главная проблема эсхиловского героя: сознательный выбор жизненной цели и личная ответственность за принятое решение.
|
|
|
Обратимся к финалу трагедии «Агамемнон». Клитемнестра, жена царя Агамемнона, только что вернувшегося с Троянской войны, идёт на убийство супруга, считая свою месть праведной. Клитемнестру можно понять, если знать предысторию этого мифологического предания. Когда-то Агамемнон возглавил греческое войско в походе на Трою, и оно долго не могло отплыть из-за морского шторма. Повинуясь предсказанию оракула, он отдал на священное заклание свою дочь Ифигению, после чего греки смогли отправиться к Трое. Этой жертвы, то есть гибели своей дочери, и не может простить ему Клитемнестра.
Хор (народ) в лице Предводителя гневно осуждает царицу за убийство мужа. Каждый (и Клитемнестра, и народ) по-своему прав, и столкновение позиций выражено в действенном диалоге. (Пояснения: Атрид – имя царского рода, к которому принадлежал Агамемнон; накидка – Клитемнестра совершила убийство, опутав царя покрывалом.)
Совершив убийство, Клитемнестра выходит к народу.
Клитемнестра
Вот я стою, гордясь, что сделано дело.
Убила. Отпираться не стану я, нет.
Накидкой огромной, как сеть рыбака,
Атрида я спеленала. Не мог защититься.
Ударила дважды я. Дважды он вскрикнул
И рухнул наземь. Лежавшему
Третий нанесла я удар. Он дух испустил
И брызнула с силою кровь,
Горячим и сильным дождём оросив меня.
Предводительхора
Дивимся мы речам твоим и наглости –
Убила мужа да ещё кощунствуешь.
Клитемнестра
Ты смотришь на меня как на безумную,
А я – я хладнокровно признаюсь тебе
В своём поступке. Осуждай, хвали меня –
Мне всё едино. Вот он, мой супруг, лежит,
Царь Агамемнон. Этою рукой, смотри,
Содеяла я славно своё дело.
Предводитель хора
Что, женщина, с тобой?
То ли земля ядовитой тебя накормила травой?
То ли отравленным зельем волна напоила?
Злобствуешь ты, проклинаема городом,
Отчуждена, ненавистна, отвергнута.
Родина гонит тебя.
Клитемнестра
Меня ты судишь, мне грозишь изгнаньем,
Проклятьем граждан, ненавистью города.
Что ж ты тому перечить не осмелился,
Кто дочь, родную дочь,
Дитя моё, убил без сожаленья
Затем лишь только, чтобы ветер стих?
Уж не его ли, скверну нашей родины,
Изгнаньем надо было наказать? А ты
Меня судить намерен. Так запомни:
Бороться я готова. На насилье
Насилием отвечу.
Традиция Эсхила своё самое непосредственное развитие получила в творчестве Софокла (трагедии «Эдип», «Антигона», «Электра»). Он сохраняет монументальность композиции и цельность характеров (облик его героев также свободен от всего второстепенного и случайного), достигая предельной ясности, чёткости и концентрированности в развёртывании конфликта. Но, в сравнении с предшественником, Софокл добивается ещё большей драматической напряжённости, усложняет психологическую характеристику и вводит мотив неразрешимого противоречия. В чём оно состоит?
Драматург верит в величие человека. Его герой – человек цельный, сильный духом, неустрашимо идущий до конца. Превосходство силы, противостоящей ему, может обречь его на бедствия и даже прервать его жизнь, но не может отвратить его от борьбы. Он твёрдо уверен в правильности однажды избранного пути и берёт на себя всю ответственность за совершённые поступки. Однако в мире существует нечто непознаваемое. Человеческие возможности ограничены перед лицом неких высших сил (богов), но ещё печальнее ограниченность человеческого знания. И прежде всего из неведения проистекают ошибки и страдания.
Ярче всего эта ключевая для Софокла проблема раскрыта в трагедии «Царь Эдип». Намерения главного героя, стремящегося избежать предсказанной ему судьбы, толкают его к поступкам, приводящим к осуществлению пророчества. Трагическое величие Эдипа состоит в том, что, приподняв покров над роковой тайной (сам того не зная, убил отца и взял в жёны мать), он не останавливается на полпути (как это советуют ему окружающие), а с непреклонной решимостью вступает в поединок с неизвестностью и, раскрыв тайну, сам подвергает себя каре. Самоослепление Эдипа – проявление чувства ответственности за свои поступки.
|
|
|
Вот строфы главного героя в момент, когда решение им уже принято.
Эдип
Увы мне! Явно всё идёт к развязке.
О свет! Тебя в последний раз я вижу!
В проклятии рождён я, в браке проклят,
И мною кровь преступно пролита!
О ты, несчастие моё!
Куда же я бедой своею заведён?
Я ужасом объят невыразимым,
Несёт меня необоримый вихрь!
О горе мне! Как память бед язвит!
«Как память бед язвит» – цепь проклятий, которые преследует род Эдипа; эта фраза отмечает характерный для греческой драматургии штрих, когда в потоке «прозаических» рассуждений возникает блеснувшая молнией «поэтическая» реплика.
* * *
Итак, мы говорили о древнегреческой классике. Искусству Античности позже предстояло пройти ещё одну подобную фазу – римский классицизм. Влитературеримский классицизм своё высшее выражение получил в поэзии Вергилия и Горация.
Венцом творчества Вергилия стала поэма «Энеида». Образцом для неё послужил эпос Гомера. Однако в сравнении с Гомером мир Вергилия чрезвычайно раздвинулся и усложнился. «Энеида» чтилась как самое полное и законченное выражение римской культуры. Через повествование о судьбе и деяниях легендарного родоначальника римлян Энея поэт раскрывает идею миродержавства Рима (Гёте впоследствии воскликнет: «О Рим, ты целый мир!»). Вот как формулируется эта миссия Рима в сопоставлении с вкладом других народов – в этих сопоставлениях прежде всего имеются в виду греки как зачинатели античной цивилизации.
Одушевлённую медь пусть куют другие нежнее,
Пусть из мраморных глыб ваяют живущие лики,
Лучше в судах говорят, движенья небесного круга
Чертят лучше, чем мы. Пусть!
Твой же, римлянин, долг – полновластно народами править!
|
|
|
Вот искусства твои: предписывать миру законы,
Всех покорённых щадить и силой смирять непокорных.
Если Вергилий наставлял в познании и осмыслении мира, то Гораций учил поведению в мире. Его классицизм – в культе меры, равновесия, золотой середины (само выражение золотая середина восходит к Горацию). Для него это означало победу разума над страстями, порядка над хаосом. Его герой – умудрённый жизнью человек, который всё познал, ничему не удивляется, спокойно приемлет удачи и невзгоды; он отказался от непосильного и радуется доступному, а душевного покоя и внутренней свободы достигает путём упорного самосовершенствования.
Лежу ли в постели, брожу ли под портиком – всюду
Я размышляю сам о себе: «Вот это бы лучше, –
Думаю я, – вот так поступая, я жил бы приятней,
Да и приятнее был бы друзьям. Вот такой-то нечестно
Так поступил: неужели, разумный, я сделаю то же?» –
Так иногда сам с собой рассуждаю я молча…
* * *
Такова была магистраль художественной культуры Античности: от эпохи греческой классики к римскому классицизму. Но античная классика имела и побочные ответвления. Одно из них было связано с лирически-смягчённой трактовкой образов и вообще с лирикой. В скульптуре из великих мастеров к такой трактовке тяготел Пракситель, и в подобной манере выполнялись в большинстве своём женские образы.
Лиризм отчётливо заявил о себе в греческой поэзии. Её исток – творчество поэтессы Сапфо (встречается и написание Сафо), у которой впервые нашла своё выражение трепетность чувств и переживаний личности.
Я негу люблю,
Юность люблю,
Радость люблю
И солнце.
Жребий мой – быть
В солнечный свет
И в красоту
Влюблённой.
Вот такой, свободный и порывистый стих, предвосхищающий наших русских поэтесс – Ахматову, Цветаеву, Ахмадулину. И в отличие от эпического гекзаметра с его сверхпротяжённой строкой – «лесенка» кратких фраз.
Позднее выделилась лирическая поэзия Анакреонта, который выступил как певец вина, любви, веселья, земных наслаждений, что впоследствии вызвало массу подражаний (в том числе в русской поэзии – от Батюшкова до раннего Пушкина).
Стихи греческих поэтов очень музыкальны. Объясняется это и тем, что в то время стихосложение было неотрывно от музыки – стихи либо сочинялись вместе с мелодией, либо декламировались нараспев под аккомпанемент какого-либо инструмента (не случайно термин лирика происходит от слова лира – название одного из античных музыкальных инструментов). От всей музыки Античности до нас дошло немногим более десятка мелодий, но и они свидетельствуют, что уже в те далёкие времена люди располагали тонкой и своеобразной музыкальной культурой.
И, завершая разговор о лирической линии античного искусства, необходимо упомянуть ещё об одном жанре. Уже на исходе Античности появляется греческий роман, основным мотивом которого была поэзия первой любви.
Вот как повествуется о зарождении этого чувства в романе Лонга «Дафнис и Хлоя».
Однажды Хлоя увидела Дафниса во время купанья и он показался ей прекрасным. Ничего уже больше Хлоя с тех пор не желала, кроме как вновь увидеть Дафниса купающимся. Она убедила его опять купаться пойти и вновь увидела его во время купанья, а увидев, к нему прикоснулась, и ушла опять в восхищении, и восхищение это было началом любви. Что с ней случилось, девочка милая не знала, ведь выросла она в деревне и ни разу ни от кого не слыхала даже слва любовь. Томилась её душа, взоры рассеянно скользили, и только и говорила она что о своём Дафнисе. Есть перестала, по ночам не спала. И раз, когда она осталась одна, вот какие мысли пришли ей на ум: «Больна я, но что за болезнь, не знаю. Вся я пылаю, даже когда сижу в тени. Сколько раз терновник царапал меня, но я не стонала. Сколько раз пчёлы меня жалили, но я от еды не отказывалась. Дафнис красив, но красивы и цветы. Прекрасно звучит его свирель, но прекрасно поют и соловьи, а ведь о них я вовсе не думаю…»
Другое ответвление от классической магистрали было связано с акцентом на экспрессивно - драматических формах художественного высказывания. Линия эта зародилась ещё во времена поздней классики (IV век до н.э.), когда стало фиксироваться чувство беспокойства, сильное эмоциональное напряжение, когда в искусство вошёл психологизм острых жизненных контрастов.
В классической трагедии это началось с творчества Еврипида. Вот фрагмент из его трагедии «Геракл», раскрывающий мысль о беззащитности человека перед слепым Случаем. И это могло быть даже с лучшим из лучших, каким был Геракл: в припадке безумия он убил собственных детей и жену. Здесь же с полной отчётливостью представлен характерный для Еврипида динамизм диалога (обратим внимание на построчную фразировку: строка – Геракл, другая – его отец).
Геракл
Отец! Ты плачешь? Ты лицо закрыл?
Ты к сыну будто подойти боишься?..
Отец Геракла
Коль адское неистовство прошло…
Геракл
Так бесновался я? Совсем не помню…
Отец Геракла
Ты эти трупы, сын мой, узнаёшь?
О, горе мне! О, горе! Дети… Дети…
Да, детский труп, мой сын – плохой трофей.
Ты говоришь – трофей? Но кто ж убил их?
Ты, лук твой и желавший смерти бог.
Я их убил?.. Как? Как?
Беснуясь. Слишком страшно всё раскрыть.
Жены любимой тоже я убийца?
Весь этот ужас – дело рук твоих.
Какою тучей скорби я опутан!
«Какою тучей скорби я опутан!» – опять-таки из уже отмечавшихся, характерных для древнегреческой трагедии всплесков высокой «поэзии» среди господствующе реальной, строгой, сдержанной «прозы». И отметим острый психологизм, подчёркнутый прерывающейся речью (не случайно обилие многоточий).
* * *
Выше были рассмотрены два вершинных явления искусства Античности – древнегреческая классика и римский классицизм (к нему мы ещё вернёмся). Но между ними пролегает дистанция в три столетия, на протяжении которых искусство во многом развивалось в русле эллинизма.
В данном случае требуется терминологическое пояснение: Эллада – название Греции на греческом языке; ллины – самоназвание греков (греками эллинов называли римляне); э ллинский – относящийся к Греции. А вот эллинистический и эллинизм – это то, что относится к обширным территориям, которые испытали прямое воздействие греческой культуры после их завоевания Александром Македонским (помимо самой Греции, в эту культурно-историческую зону входили Египет, Малая Азия, Северное Причерноморье, Средняя Азия и некоторые другие регионы).
Классическое искусство, оказавшись в контексте эллинизма, как бы раздваивается. То, что раньше было представлено в единстве (например, человечность и монументальность), расслаивается на отдельные линии. Причём процесс этот не был следствием только исторической ситуации. И само искусство продвигалось к такому расслоению. Черты эллинистического художественного мышления предвосхищались в поздней классике (IV век до н.э.) и даже раньше. Так, ещё во второй половине VI века до н.э. был построен храм Артемиды в Эфесе.
