Воспитание

«Друг, который ясно показывает, что он воспитывает

вас, не возбуждает приятных чувств, тогда как

воспитывающая вас женщина, как будто балуя вас,

возбуждает чувство обожания, как небесное,

приносящее радость существо.»[30]

Как уже говорилось ранее, методы воспитания подрастающего поколения были весьма суровыми. Так первое, с чем мы сталкиваемся в Поэзии и правде – описание того как детей отучали от страха. «К несчастью, в те времена считалось ещё одним из правил воспитания – очень рано отучать детей от страха перед всем воображаемым и невидимым и приучать их к страшному. Поэтому мы, дети должны были спать одни; когда же это казалось нам невозможным и мы тихонько выбирались из постелей, ища общества слуг и служанок, то нас встречал отец в вывернутом шлафроке и, стало быть, достаточно для нас переодетый, и заставлял нас в испуге бежать обратно в постель». [31] И здесь же мы встречаем комментарий самого автора по поводу подобных методов: «Каждый может представить себе происходившие от этого дурные последствия. Как может избавиться от страха тот, кого ущемляют между двумя страхами». Мать же, в соответствии со своим характером избрала иной подход: она сумела достигнуть своей цели наградами и обе стороны были довольны.

Эстетическое восприятие детей в первую очередь воспитывалось на наглядных примерах: в доме находилась обширная коллекция живописи, причём существенную ее часть составляли виды известных памятников архитектуры. «Эти картины глубоко запечатлелись во мне, и отец, обыкновенно весьма лаконический, много раз снисходил до того, что давал мне описание того или другого предмета».[32] Отец был большим поклонником живописи и методично составлял свою коллекцию картин, хорошо в них разбираясь и приобщая к этому мальчика.

Также в доме находилась коллекция образцов мрамора и различных образцов естественной истории.

Воспитанием детей занимались и более старшие члены семьи - бабушки и дедушки. Автор с большой любовью упоминает о роли в этом процессе его бабушки, в чьём доме он родился и жил. «В один рождественский вечер она увенчала все свои благодеяния тем, что устроила нам представление кукольной комедии и таким образом создала в старом доме новый мир. Это неожиданное зрелище могущественно привлекло к себе юные души; в особенности на мальчика оно произвело очень сильное впечатление, которое отразилось большим и продолжительным влиянием».[33]

В дальнейшем, это детское развлечение оказало серьёзное воздействие на совершенствование дара изображения и силы фантазии автора, что по его словам вряд ли могло бы быть достигнуто иным способом и с такой малой затратой усилий. Происходит перерастание элементов воспитания, получаемого в семье в направление, в котором в будущем будет происходить взаимодействие личности с окружающим миром. Так Иоганн Вольфганг начинает придумывать сказки и рассказывать их своим приятелям, приводя их в восторг и ещё более этим вдохновляясь.

Существенное влияние на мальчика оказывала и обширная библиотека о которой его отец заботился с особым тщанием, тщательно подбирая издания и переплетая тома. В основном это была литература на итальянском языке: поэзия, книги по истории, юриспруденции, описания путешествий, а также многочисленные словари и справочники.

Что касается воспитания сдержанности, рассудительности, стремления никому не причинить зла, необходимо отметить возникающее противоречие: при соприкосновении со внешним миром, дети, приученные к любви и участию, как подчёркивает автор, мало способны противиться злой воле.

Важную роль в воспитании играл безусловно личный пример старших родственников. Отец, находясь уже в зрелом возрасте, продолжал своё образование. Дедушка, будучи городским старостой, отличался лёгким нравом и крайней пунктуальностью. В свободное время он занимался работами в саду, подавая детям достойный пример трудолюбия и постоянства. «Все эти садовые работы он исполнял так же правильно и точно, как и свои служебные обязанности; до самой смерти он ежедневно составлял список предположений на следующий день и читал акты. Он мало говорил и не проявлял никакого признака раздражительности.»[34]

Что же касается педагогического подхода отца, то он проявлял величайшее терпение и заинтересованность в будущих успехах своих детей, всячески интересуясь их наклонностями и желаниями, стремясь понять, что именно в данный момент нуждается в корректировке, доброжелательно направить и поддержать. Когда Вольфганг начал делать наброски видов и окрестностей Франкфурта, будучи совершенно не в состоянии довести до конца ни одной работы, «Он (отец) доброжелательно расспрашивал о моих попытках и проводил линии на каждом недоконченном наброске, желая заставить этим меня быть точным и аккуратным; неправильные листки он обрезывал как следует и тем положил начало коллекции, которая должна была впоследствии радовать его успехами сына.»[35]

В то же время отец считает что он является единственным авторитетом в вопросе выбора сыном направления университетского образования, дальнейшей карьеры и образа жизни. Сын желает посвятить себя филологии, отец, имеющий юридическое образование хочет в свою чтобы Вольфганг пошёл по его стопам. «Сколько ни старались повлиять на него друзья дома, державшиеся моего мнения, он стоял на том, что я должен отправиться в Лейпциг. Он часами рассказывал и повторял мне программу занятий и жизни, которой я должен был следовать в университете и в свете.»[36]

В возрасте 21 года Вольфганг начинает всерьёз заниматься самовоспитанием. От последнего недуга остались в нем некоторая слабонервность и болезненная чувствительность, от которых он всячески старался отделаться. «Чтобы преодолеть свою чувствительность к резким звукам, он становился возле солдат, бивших в барабаны, желая отучиться от головокружения, - влезал на самую высокую из башен собора; чтобы приучить себя к тяжёлым и отвратительным зрелищам, - посещал анатомический театр и хирургическую клинику…»[37]

На защите диссертации по юриспруденции влияние отца на поэта не оканчивается. Он непременно хочет чтобы сын занялся юридической практикой и отправляет его в Вецлар для работы практикантом в Имперской судебной палате. Позднее, возвратившись во Франкфурт, Вольфганг продолжает адвокатскую практику и принимает участие в нескольких процессах, к великому удовольствию своего отца. «Стараясь питать и поддерживать в себе талант, любительство и разные другие душевные склонности, я употреблял в то же время значительную часть дня, по желанию моего отца на занятия адвокатурой».[38]

После выхода в свет первых серьёзных произведений, Гёте обретает всеобщую известность. Различные знаменитости приезжали во Франкфурт, ища случая познакомиться с гениальным молодым поэтом, и мать Гёте радушно принимала их, счастливая и гордая славой своего дорогого Вольфганга.[39]

На протяжении всего периода жизни, нашедшего отражение в «Поэзии и правде», для Вольфганга мнение отца играет весьма важную роль. «К счастью, моё направление совпало с настроением и желаниями отца. Он имел такое высокое понятие о моем поэтическом таланте и так радовался благосклонности, с которой были приняты мои первые работы, что часто заводил со мною разговор о том, что нового я предприму в дальнейшем».[40]

Когда перед отъездом в Веймар, поэт планирует предпринять поездку в Италию для получения художественного образования, отец как всегда принимает живейшее участие в жизни сына. «Отец начертал мне очень хороший план путешествия и снабдил меня небольшой библиотекой, чтобы я мог подготовиться и на месте руководиться ею».[41]

Если не к самовоспитанию, то по крайней мере к работе над своим внутренним миром можно отнести поездку Гёте в 1779 году по знакомым местам. Он навещает своих прежних возлюбленных, не виденных уже несколько лет с целью примирения с самим собой, и успешно этого достигает. «Образы моих далёких друзей восстают в душе моей, подобно картине страны, на которую смотришь с высокой горы, или с высоты птичьего полёта».[42]

Часто сталкиваясь с различными аспектами общественного мнения относительно литературы, Гёте довольно много внимания уделяет восприятию каждым человеком того или иного литературного произведения. Он утверждает что «исследование внутреннего, подлинного содержания произведения, которое нам особенно нравится, есть дело каждого отдельного человека; при этом надо прежде всего взвесить, как оно относится к нашему собственному внутреннему существу и насколько своей жизненной силой оно возбуждает и оплодотворяет нашу внутреннюю силу».[43]

Вступив в 1780 году в четвёртое десятилетие своей жизни, Гёте как бы оглядывается на своё прошлое, всматривается в самого себя и решает беспощадно подавить в себе все, что казалось ему вредным и недостойным. Беспорядочность в обыденной жизни, неукротимость желаний, отсутствие системы в занятиях и предприятиях – все это кажется ему заслуживающим резкого порицания, все это он считает необходимым исправить.

Он вносит в свою жизнь строгий порядок, удерживается от всяких сильных душевных движений, становится весьма умеренным в употреблении спиртных напитков.[44]

В своей беспрестанной кипучей деятельности, как на государственном и литературном поприще, так и в научных изысканиях, Гёте стремится достичь душевного равновесия, что не вполне ему удаётся. Он принимает решение взять отпуск на неопределённый срок и уехать в Италию – страну его детских мечтаний. «Можно смело сказать, что там, где мы видим воочию и в целом то, что было нам известно лишь понаслышке и по частям, - там начинается для нас новая жизнь.»[45]

Из Италии, по собственным словам, Гёте возвратился совершенно иным, новым человеком. Это путешествие послужило толчком к завершению долгого периода внутренних исканий. Под воздействием произведений античности, художественный вкус поэта становится более утончённым, кардинально меняется его взгляд на поэзию периода «Бури и натиска», когда-то пользовавшуюся его симпатиями и даже предводительствуемую им. Поэт был глубоким реалистом в своих произведениях, он заимствовал у древних их непосредственное отношение к природе, выражая свой реализм в стремлении к естественности античной формы. Своё духовное развитие Гёте счёл относительно законченным только после поездки в Италию.

Религиозные воззрения его также стали несколько иными: если и прежде он был далеко не ортодоксальным христианином, то теперь сделался настоящим «язычником».[46] При этом он глубоко чтил Библию и весьма интересовался ею, но гораздо более как историческим и литературным памятником.

Предполагается необходимым упомянуть о том, каким было отношение общества к театру, так как его также возможно считать одним из средств воспитания. Как видно из источника, в обществе возникали по этому поводу многочисленные споры. Между строгими христианами возник вопрос, принадлежит ли театр к числу греховных вещей, которых надо всячески избегать, или к числу безразличных, которые хороши для хороших людей и только дурных могут привести к дурному. Строгие ревнители отрицали последнее и твёрдо стояли на том, что ни одно духовное лицо не должно ходить в театр.[47]

Рассуждая о сатире, Гёте говорит, что «немец, добрый и великодушный по природе, не любит, чтобы с кем-нибудь обращались дурно», а комедия предполагает наличие в себе некоторого злорадства и тем самым приводит к тому, что ранее считалось неестественным. Впервые появляется стремление «принизить и более или менее задеть высшие классы. До сих пор прозаическая и поэтическая сатиры всегда остерегались касаться двора и высшего общества».[48]