Что хочет сердце

Госпожа Кабураги была не из тех женщин, которые слишком близко к сердцу приняли бы происходящее. Поднявшись из мыльной пены, она встала во весь рост. Не дрогнув, она посмотрела на Сунсукэ:

– Пожалуйста, если желаете, входите.

Эта обнаженная женщина, не испытывающая ни капли стыда, обращалась со стариком, будто он не более чем камень на обочине дороги. Влажные груди пылали от горячей воды. Взгляд Сунсукэ на какое-то мгновение был оскорблен красотой тела, которое с годами немного пополнело и созрело, но затем, придя в себя, он подумал о глупом унижении, которое испытывал сам, и его желание смотреть дальше пропало полностью. Обнаженная женщина была безмятежна, и именно старик, перед которым она стояла нагая, в смущении покраснел. На миг у Сунсукэ возникло ощущение, что он понял боль Юити.

«Похоже, у меня просто нет способности к мести. К тому же мой потенциал для мести закончился».

После такого ослепительного противостояния Сунсукэ безмолвно удалился и закрыл дверь ванной. Юити конечно же не вошел. Сунсукэ оказался в маленькой раздевалке с выключенным светом. Он закрыл глаза и увидел яркое видение – видение, вызванное звуком горячей воды.

Сунсукэ устал стоять, однако был слишком смущен, чтобы возвратиться к Юити. Он, кряхтя, опустился на корточки в беспричинной досаде. Госпожа Кабураги не подавала признаков, что собирается выходить из ванны.

Через некоторое время Сунсукэ услышал, как она встает из воды. Дверь резко отворилась. Мокрая рука включила свет в раздевалке. Госпожа Кабураги посмотрела на Сунсукэ, который внезапно распрямился из собачьей позы, которую принял для удобства. Она спросила без удивления в голосе:

– Вы все еще здесь?

На ней была надета комбинация. Сунсукэ помогал ей, как лакей.

Когда они вдвоем вышли в комнату, Юити спокойно курил сигарету и смотрел из окна в ночь. Он повернулся и спросил:

– Вы уже приняли ванну, сэнсэй?

– Да, принял, – ответила за него госпожа Кабураги.

– Вы довольно быстро!

– Теперь иди ты, – сказала она бесцеремонно. – Мы побудем в другой комнате.

Юити в свою очередь отправился принимать ванну, а госпожа Кабураги поспешно повела Сунсукэ в его собственный номер, где ждал Нобутака.

– Вам не следовало так резко обращаться с Юити, – сказал ей Сунсукэ в коридоре.

– Вы с ним сговорились, верно? – спросила она.

Госпожа Кабураги не поняла, что он пришёл Юити на выручку.

Кабураги убивал время, раскладывая пасьянс. Увидев, что входит его жена, он сказал абсолютно равнодушно:

– А, ты вернулась?

Все трое без энтузиазма стали играть в покер. Юити вернулся из ванной. Его освеженная кожа светилась очарованием молодости, щёки горели, как у мальчика. Он улыбнулся госпоже Кабураги. Уголки её рта изогнулись в ответ на невинную улыбку. Она слегка подтолкнула локтем мужа, который встал.

– Твоя очередь принимать ванну. Мы будем спать в той комнате. Господин Хиноки и Ю-тян останутся здесь.

Возможно, потому, что заявление прозвучало столь решительно, Нобутака не возражал. Все пожелали друг другу спокойной ночи. Госпожа Кабураги сделала пару-тройку шагов, а затем повернулась и, словно извиняясь за прежнюю резкость, нежно сжала руку Юити. Она сочла, что, отказавшись провести ночь с ним в одном номере, достаточно наказала его.

Таким образом, только Сунсукэ выпала проигрышная карта: только он не принял ванну.

Они с Юити улеглись в свои постели и выключили свет. Несколько насмешливым тоном Юити сказал в темноте:

– Спасибо за все, что вы сделали.

Сунсукэ негодующе отвернулся. К нему вернулись воспоминания о друге его юности, воспоминания о дортуаре в средней школе. Это было время, когда Сунсукэ писал стихи. Его пороки тогда не шли дальше этого.

Когда он заговорил в темноте, в голосе его было сожаление:

– Ю-тян, я лишился силы отмщения. Только ты можешь отомстить этой женщине.

Голос юноши, полный напряжения, ответил из темноты:

– Она определенно быстро теряет терпение, верно?

– Ничего. Её глаза решительно противоречат её холодности. Это действительно хорошая возможность. Всё, что тебе надо сделать, – это дать ей сбивчивое детское объяснение, и она смягчится. Она будет мечтать о тебе больше, чем всегда. Скажи ей: «Несмотря на то, что этот старик сам познакомил нас, он стал дьявольски ревнивым, когда мы привязались друг к другу. Инцидент в ванной был вызван только его ревностью». Скажи ей это, и всё уладится.

– Хорошо.

Крайняя сговорчивость в его голосе заставила Сунсукэ почувствовать, что надменный юноша, которого он встретил после долгой разлуки, превратился со вчерашнего дня в прежнего Юити. Он решил воспользоваться моментом и спросил:

– Ты знаешь, как последнее время поживает Кёко?

– Нет.

– Лентяй! Боже, с тобой забот не оберешься! Кёко сорвалась с крючка и нашла себе другого возлюбленного. Я слышал, что она рассказывает всем, кого встречает, что забыла о существовании Ю-тяна. Дело дошло до того, что, по слухам, она уходит от своего мужа, чтобы сбежать с этим парнем.

Сунсукэ замолчал, настороженно выжидая, какой эффект произведут его слова. На Юити все это явно возымело действие. Его тщеславие было задето. Кровь вскипела.

Однако ответ, который он пробормотал через некоторое время, содержал слова, которые явно шли не от сердца:

– Прекрасно, если это сделает её счастливой.

Произнеся эти слова, юноша, не кривя душой перед собой, не мог не вспомнить свою отважную клятву, когда он встретился с Кёко в дверях обувного магазина: «Хорошо. Я действительно сделаю эту женщину несчастной».

Этот парадокс рыцаря был раскаянием за пренебрежение к своей миссии, ради которой он должен положить жизнь, чтобы сделать несчастным весь женский род. Другая тревога, наполовину суеверие, изводила его. Как только женщина обращалась с ним холодно, он не мог избавиться от опасения, что она обнаружила его неприязнь к представительницам её пола.

Сунсукэ заметил холодную жестокость в голосе Юити и вздохнул с облегчением. Тогда он небрежно бросил:

– Хотя, насколько я заметил, единственное, что с ней не так, – она не может забыть тебя. Думаю, тому есть несколько причин. Когда ты вернешься назад в Токио, почему бы тебе не позвонить Кёко? Определенно это не унизит тебя в её глазах.

Юити не ответил. Сунсукэ почувствовал, что юноша обязательно позвонит Кёко, когда вернется в Токио.

Они оба молчали. Казалось, Юити заснул. Сунсукэ не знал, как лучше всего показать то, что переполняет его сердце, и снова перевернулся. Кровать скрипнула, ему было достаточно тепло – все в порядке в этом мире. Он стал размышлять, как безумно будет испытать то, что пришло ему на ум в момент, полный отваги: «Я дам Юити понять, что люблю его». Разве нужно нечто большее между ними?

Кто-то постучал в дверь. Когда постучали несколько раз, Сунсукэ спросил:

– Кто там?

– Кабураги.

– Войдите.

Сунсукэ и Юити включили ночники у изголовья своих кроватей. Вошел Нобутака в белой рубашке и темно-коричневых брюках. С натянутой веселостью он сказал:

– Прошу прощения, что беспокою вас, но я забыл здесь портсигар.

Сунсукэ сел, объяснив, где располагается выключатель. Нобутака включил свет. Из тьмы возник простой гостиничный номер с двумя кроватями, ночной столик, несессер, несколько стульев и прочая мебель. Нобутака пересек комнату нарочитой походкой жонглера.

Он взял со столика черепаховый портсигар, открыл его и поправил содержимое. Затем подошел к зеркалу и оттянул нижние веки; он почувствовал, как его глаза наливаются кровью.

– Вот. Извините. Спокойной ночи.

Он выключил свет и ушёл.

– Разве портсигар был на столике все это время? – спросил Сунсукэ.

– Я не заметил, – ответил Юити.

Вернувшись из Киото, Юити почувствовал, что у него сердце разрывается от горя при мысли о Кёко. Как и рассчитывал Сунсукэ, гордый юноша позвонил ей. Она некоторое время обиженно хмыкала и нерешительно тянула, размышляя, соглашаться или нет, но когда Юити уже был готов повесить трубку, торопливо сказала ему, где и когда они могут встретиться.

Близились экзамены. Юити зубрил экономику, но, когда сравнил настоящие успехи с подготовкой к прошлогодним экзаменам, он был удивлен своей неспособностью сосредоточиться. Он утратил чистую восторженную радость, которую обычно чувствовал, когда лихорадочно погружался в различные вычисления. Этот молодой человек научился приёму быть наполовину в контакте с реальностью, а наполовину презирать её. Под влиянием Сунсукэ он предпочитал находить во всем лишь притворство. Страдания, которые он увидел во взрослом мире с тех пор, как познакомился с Сунсукэ, были совершенно неожиданными. Вначале поведение Сунсукэ забавляло Юити. Он попирал свою репутацию – без оглядки или, еще хуже, со взрывами садистского смеха удовольствия, радости от содеянного.

В назначенный день Юити пришёл на пятнадцать минут позже условленного часа к магазину, где ждала его Кёко. Кёко стояла на тротуаре перед магазином, беспокойно переминаясь с ноги на ногу. Она крепко сжала руку Юити и пожаловалась, что он не обращает на псе внимания. Нужно сказать, что её совершенно ординарная внешность несколько поуменьшила энтузиазм Юити.

Был ясный день ранней весны, хотя холодный. Даже в суете улицы можно было почувствовать какую-то прозрачность. Под темно-синим плащом у Юити была студенческая форма, белый воротничок которой виднелся из-под кашне. Темно-зеленое пальто Кёко было приталено, воротничок поднят, лососевого цвета шарф защищал горло. Её замерзший красный маленький ротик выражал дружелюбие.

Эта легкомысленная женщина ни словом не обмолвилась о молчании Юити. Его охватило чувство неловкости, словно мальчика, чья мать молчит, когда он ожидает, что она будет его бранить. Хотя с момента их последнего свидания прошло немало времени, она не чувствовала, что между ними произошел разрыв, что служило доказательством того, что её страсть движется по установленному безопасному пути. Обманчивая женская внешность, такая как у Кёко, прекрасно служила ширмой для скрытности и самообладания.

Они подошли к углу улицы, где был припаркован новенький «рено». Мужчина, сидящий за рулем и курящий сигарету, открыл дверцу изнутри. Когда Юити замешкался, Кёко пригласила его в машину и скользнула рядом с ним. Она быстро представила их друг другу:

– Кузен Кэй-тян, господин Намики.

Намики, которому на первый взгляд можно было дать около тридцати, повернулся и кивнул. Неожиданно Юити превратился в кузена, и ему сменили имя, не спросив согласия. Однако игра Кёко, как он понял, началась не здесь. Интуитивно он почувствовал, что Намики был тем самым любовником Кёко, о котором ходили слухи. Он почти совсем успокоился относительно своего собственного положения и чуть было не забыл, что ему следует ревновать.

Юити не спросил, куда они едут, поэтому Кёко взяла его под руку и спокойно накрыла его пальцы в перчатках своими. Затем она тихо заговорила ему на ухо:

– Не сердись. Сегодня мы едем в Иокогаму купить мне материал на платье, на обратном пути заедем куда-нибудь и поедим. Не расстраивайся. Хотя Намики бесится, потому что я не села на переднее сиденье. Я взяла тебя в эту поездку, чтобы проучить его.

– Полагаю, это урок и для меня тоже.

– Глупо. Это мне нужно быть подозрительной насчет тебя. Неужели работа личного секретаря поглощает тебя целиком?

Кёко и Юити перешептывались всю получасовую поездку по национальной автомагистрали Кэйхин до Иокогамы. Намики не проронил ни слова. Действительно, Юити хорошо играл роль опасного соперника.

Сегодня Кёко выступала в роли ветреной женщины – болтала о пустяках, не касаясь сути вещей. Но ей не удалось убедить Юити, что она счастлива. Окружающих, когда они сталкиваются с неосознанным укрывательством подобного рода, практикуемым наивной женщиной, вводят в заблуждение кокетством. У Кёко непостоянство было похоже на лихорадку, только в глубине её бессвязных речей можно было услышать правду. Среди кокеток большого города было много таких, которые стали кокетничать только из-за своей застенчивости. Кёко была одной из них.

С того времени, как она видела Юити в последний раз, Кёко снова соскользнула в легкомысленную беспечность. Её поверхностность была безгранична, её жизнь была абсолютно неуправляемой. Её друзьям правилось приходить и смотреть, какую жизнь она ведет, но ни у кого не хватило ума заметить, что её неистовая деятельность в это время походила на легкомыслие мужчин, танцующих босиком на раскаленном докрасна железе. Она не думала ни о чем. Она не могла дочитать роман до конца, а прочтя одну треть, перескакивала на последнюю страницу. Иногда в том, что она говорила, не было никакой логики. Когда сидела, положив нога на ногу, она начинала болтать ногой, словно от скуки. Когда ей случалось писать письмо, чернила пачкали пальцы или платье.

Поскольку Кёко не знала, что такое любовь, она ошибочно принимала её за скуку. Она проводила месяцы и дни, не видя Юити, и удивлялась, почему ей так скучно. Как чернила, пачкавшие её пальцы или платье, скука прилипала к ней повсюду.

Они миновали Цуруми, и, когда между желтыми складами рефрижераторного завода стало видно море, Кёко завизжала как ребенок:

– Ой! Океан!

Старый портовый паровоз проезжал между складами, таща груженые вагоны, и заслонил вид на море – восхищаться уже было нечем. Портовое небо ранней весной было запачкано сажей, дымом и лесом мачт.

Кёко была уверена, что те двое, что едут с ней, влюблены в нее, – это было её непоколебимое убеждение. Или только иллюзия?

Юити, наблюдавший за страстью женщины, нечувствительной, словно камень, когда его тело не могло ответить ей, пришёл к парадоксальному выводу, что, поскольку он не может сделать счастливой ни одну женщину, которая любит его, единственное, что ему по силам, – это сделать её несчастной. В результате он не чувствовал ни малейших угрызений совести от бесцельной мести, которую он приготовил для Кёко.

Они втроем вышли из машины перед маленьким магазинчиком, где продавалась материя для женских платьев, на углу иокогамского Чайнатауна. Здесь можно было дешево купить импортную ткань, поэтому Кёко приехала выбрать для себе материал для весеннего наряда. Она набрасывала ткани, которые ей нравились, себе на плечи одну за другой и шла смотреться в зеркало. После этого она выходила к Намики и Юити и спрашивала:

– Как на ваш взгляд?

Мужчины поддразнивая её, комментировали:

– Если ты выйдешь отсюда с красной материей через плечо, все быки сойдут с ума.

Кёко пересмотрела более двадцати отрезов, но ей ничего не понравилось, и она ушла без покупки. Они поднялись на второй этаж ресторана «Банкаро» [89], где подавались китайские блюда, и все трое заказали ранний ужин. Во время разговора Кёко попросила передать тарелку, стоящую перед Юити:

– Кузен Ю-тян, будь добр…

Он не мог не заметить выражения лица Намики, когда она неожиданно произнесла эту фразу.

Этот безвкусно разодетый молодой человек слегка скривил уголки губ, циничная улыбка пробежала по его смуглому лицу. Затем он перевел взгляд с Кёко на Юити и ловко сменил тему разговора. Он заговорил о футбольном матче, проводимом в колледже Юити, о том, как играл в футбол, когда сам учился в колледже.

Было понятно, что он разгадал её хитрость с самого начала. Более того, он просто простил их обоих. Выражение лица Кёко в это время было забавным. Кроме того, чувствовалось её напряжение при словах: «Кузен Ю-тян, будь добр…» Это выдавало тот факт, что такая оговорка сделана намеренно. Невинное выражение её лица, как у презираемой всеми женщины, почти вызывало жалость.

«Никто в этом мире не любит Кёко», – подумал Юити. Холодное сердце этого юноши, который не мог любить женщин, оправдывало тот факт, что никто не любит эту женщину, также отсутствие у него самого каких-то чувств к ней, кроме желания сделать её несчастной. К тому же он не мог удержаться от сожаления, что она уже была несчастна и без его помощи.

После посещения танцзала «Клифсайд» рядом с портом они вернулись к машине и поехали по автомагистрали Кэйхин назад в Токио. Кёко тихо проговорила:

– Не сердись. Господин Намики действительно только друг.

Юити молчал. Кёко опечалилась, она чувствовала, что он все равно ей не верит.