Официальная доктрина и юридический статус национальных меньшинств в СССР

Положение меньшинств в Советском Союзе отличалось осо­бенностями, обусловленными историей страны, существовавшей идеологией и практикой партийных (КПСС) и государственных органов. На эту тему имеется немало публицистических и обще­ственно-политических произведений, в советский период освещав­ших официальную точку зрения, а после распада СССР, напро­тив, нередко показывающих только негативные стороны советской действительности. В связи с этим представляется целесообразным проанализировать сущностные аспекты вопроса, прежде всего мо­гущие иметь значение для юридической науки и политико-правовой практики Российской Федерации.

Советский Союз, возникший на обломках великой империи, получил от последней многие проблемы, в том числе пресловутый «национальный вопрос». Современные точки зрения на положе­ние людей разных национальностей в Российской империи вырьи-руются от позитивных до резко негативных. Так, авторы книги «Национальная политика России: история и современность» пи­шут, что дореволюционное российское государство нельзя сравни­вать с западными колониальными империями, ибо, по их мнению, в России «все народы были участниками строительства и носи­телями государственности», а законодательство «почти не знало правовых ограничений по национальному признаку»; отсутствова­ло понятие «метрополия», не было юридически господствующей нации и национального угнетения в пользу русских, ни один на­род российских окраин не исчез с лица земли под владычеством Российской империи [129]. Напротив, авторитетный иностранный ученый Андреас Каппелер (Апйгеаз Карре1ег) в целом рассматри­вает царскую Россию как имевшую колониальный характер, хотя и с неравномерным статусом ее отдельных окраинных территорий. Тем не менее, как признает А. Каппелер, если принять в качестве масштабной меры не регионы, а этнические группы, то выясняется, что русские не были «господствующим народом» империи [130]. Отметим, что русский язык считали родным, согласно переписи 1897 г., лишь 47 % населения, т. е. Российская империя представляла собой многонациональную державу, где «коренные» русские явля­лись меньшинством населения и как этнос не имели каких-либо особых привилегий. Этот вывод подтверждается также при ана­лизе статуса национальных элит, который оценивается многими исследователями как высокий. Несомненно установленным явля­ется факт управления империей посредством национальной знати. По данным переписи 1897 г., только 53% потомственных дворян называли родным языком русский, следовательно, почти поло­вина российского дворянства состояла не из русских; к 1912 г. в офицерский корпус входило, не считая украинцев и белорусов, 12,8% нерусских, причем более 5% офицеров русской армии бы­ли поляки [131]. Представители нерусских элит, по А. Каппелеру, «исполняли важнейшие функции не только в системе местного самоуправления, но также и в центральных армейских и админи­стративных высших кругах» [132]. Небезынтересно, что среди 164 депутатов Государственной Думы IV Созыва, избранного осенью 1912 г. от всех губерний Прибалтики, Украины, Белоруссии и Мол­давии, более 90% (т.е. свыше 150 депутатов) выступали за «единую и неделимую» Российскую империю [133]. При этом, как отмечают отечественные ученые, население центральных русских губерний фактически несло «основное бремя государственного строитель­ства» [134], а Капеллер констатирует: «...Масса русских в провин­ции оставалась отсталым, забытым большинством. Политическому и военному усилению российского центра и в позднесамодержав-ный период империи противостояли резкие перепады социально-экономического и социально-культурного развития, которые можно было наблюдать от северо-запада на восток империи через всю Рос­сию, и масса русских далеко уступала целому ряду других народов империи в уровне жизни, экономического развития и образования. Эту примечательную структурную особенность получил в наслед­ство от империи Советский Союз» [135].

Основы советской национальной политики были заложены В. И. Лениным, описывающим империю как «тюрьму народов». Современный ученый А. X. Абашидзе, касавшийся в своей работе по защите меньшинств взглядов В. И. Ленина, отмечает, что В. И. Ле­нин «высоко оценивал значение и роль национального вопроса», а ленинские идеи «не тождественны той практике, которая имела место в бывшем СССР и других социалистических государствах»; напротив, доктор юридических наук В. В. Лунеев полагает, что именно ленинская национальная политика в последующем явилась причиной многих конфликтов [136]. В свою очередь, видный отече­ственный ученый-этнолог, доктор исторических наук В. А. Тишков считает, что политика большевиков в национальном вопросе была подчинена «главной идеологической доктрине» — созданию одно­родных «социалистических наций» трудящихся. По В. А. Тишкову, установки большевиков были противоречивы: с одной стороны, осу­ществлялись репрессии и гиперцентрализация власти, с другой — проводимое национально-государственное строительство сопрово­ждалось поддержкой институтов и элит «как одного из средств сохранения целостности государства и осуществления тоталитар­ного управления» [137]. Столь полярные оценки свидетельствуют о трудности и многоаспектности проблемы, для рассмотрения ко­торой необходимо прежде всего остановиться на общих подходах В. И. Ленина и коммунистической партии к демократии, соотно­шению большинства и меньшинства, национальному вопросу, т. е. теоретически осмыслить идейную основу их политико-правовой практики.

В труде «Государство и революция», размышляя о демокра­тии, В. И. Ленин писал: «Демократия есть признающее подчинение меньшинства большинству государство, т. е. организация для си­стематического насилия одного класса над другим, одной части населения над другою. (...) Демократия для гигантского большин­ства народа и подавление силой, т. е. исключение из демократии, эксплуататоров, угнетателей народа, — вот каково видоизменение демократии при переходе от капитализма к коммунизму», кото­рое, по В. И. Ленину, необходимо для полной победы пролетар­ской революции, уничтожения всякой эксплуатации и, в конечном счете, отмирания государства [138]. Длительный период осуще­ствления насилия над меньшинством В. И. Ленин считал неизбеж­ным для «полного уничтожения всякой эксплуатации», а диктатура пролетариата объявлялась незыблемым принципом государствен­ного строительства. Далее, намечая тактику борьбы коммунистов за власть в иностранных государствах, В. И. Ленин указывал: «По­ка существуют национальные и государственные различия между народами и странами — а эти различия будут держаться еще очень и очень долго даже после осуществления диктатуры проле­тариата во всемирном масштабе — единство интернациональной тактики коммунистического рабочего движения всех стран требует не устранения разнообразия, не уничтожения национальных раз­личий (это — вздорная мечта для настоящего момента), а такого применения основных принципов коммунизма (Советская власть и диктатура пролетариата), которое бы правильно видоизменяло эти принципы в частностях, правильно приспособляло, применя­ло их к национальным и национально-государственным различиям. Исследовать, изучить, отыскать, угадать, схватить национально-особенное, национально-специфическое в конкретных подходах каждой страны к разрешению единой интернациональной задачи, к победе над оппортунизмом и левым доктринерством внутри рабо­чего движения, к свержению буржуазии, к учреждению Советской республики и пролетарской диктатуры — вот в чем главная задача переживаемого всеми передовыми (и не только передовыми) стра­нами исторического момента» [139]. По В.И.Ленину, специфика России ставила перед пролетариатом «двустороннюю задачу: борь­бу со всяким национализмом и в первую голову с национализмом великорусским; признание не только полного равноправия всех наций вообще, но и равноправия в отношении государственного строительства, т. е. права наций на самоопределение, на отделе­ние; — а наряду с этим, и именно в интересах успешной борьбы со всяческим национализмом всех наций, отстаивание единства пролетарской борьбы и пролетарских организаций, теснейшего слияния их в интернациональную общность, вопреки буржуазным стремлениям к национальной обособленности» [140]. После победы Октябрьской революции В. И. Ленин, отстаивавший право на отде­ление, но считавший унитарное государство наиболее соответству­ющим пролетарским интересам, развил и дополнил свои взгляды, признав возможным существование федерации социалистических республик. Таким образом, В. И. Ленин рассматривал национальный вопрос как подчиненный классовым целям, достижение коих — в связи с объективно существующим в обществе национальным фактором — не могло быть осуществлено без учета националь­ных особенностей и не иначе, как путем использования механизма равноправного национально-государственного строительства (по­средством образования суверенных пролетарских государств либо соединения в унитарное или федеративное государство) при дикта­туре пролетариата, в течение длительного периода принципиально допускающей насилие. Отсюда — та «двойственность» большевист­ской национальной политики, о которой упоминал В. А. Тишков.

Ленинские идеи нашли свое отражение в документах боль­шевистской партии. Так, принятая II съездом РСДРП (1903 г.) Программа предусматривала «ближайшей политической задачей» партии свержение самодержавия и замену его демократической республикой, конституция которой обеспечивала бы, в числе про­чего, равенство всех граждан независимо от расы и национальности, а также право на самоопределение за всеми нациями, входящими в состав государства [141]. На этих же началах РСДРП вела свою агитационную работу, о чем специально указывалось в резолюции «по национальному вопросу» Поронинского совещания ЦК РСДРП с партийными работниками, состоявшегося осенью 1913 г.; особо

подчеркивалась важность борьбы за принятие демократического конституционного закона, «объявляющего недействительными ка­кие бы то ни было привилегии одной из наций и какие бы то ни было нарушения прав национального меньшинства» [142]. После паде­ния царского режима подход большевиков был изложен на Седьмой (Апрельской) Всероссийской конференции РСДРП (б) в резолюции по национальному вопросу, гласившей: «Политика национально­го угнетения, будучи наследием самодержавия и монархии, под­держивается помещиками, капиталистами и мелкой буржуазией в интересах охраны их классовых привилегий и разъединения ра­бочих разных народностей. Современный империализм, усиливая стремления к подчинению слабых народов, является новым факто­ром обострения национального гнета. Поскольку достижимо в ка­питалистическом обществе устранение национального гнета, это возможно лишь при последовательно-демократическом республи­канском устройстве и управлении государства, обеспечивающем полное равноправие всех наций и языков. За всеми нациями, вхо­дящими в состав России, должно быть признано право на свободное отделение и на образование самостоятельного государства. Отри­цание такого права и неприятие мер, гарантирующих его практиче­скую осуществимость, равносильно поддержке политики захватов или аннексий. Лишь признание пролетариатом права наций на от­деление обеспечивает полную солидарность рабочих разных наций и способствует действительно демократическому сближению на­ций. (...) Вопрос о праве наций на свободное отделение непозволи­тельно смешивать с вопросом о целесообразности отделения той или другой нации в тот или иной момент. Этот последний вопрос партия пролетариата должна решать в каждом отдельном случае совершенно самостоятельно, с точки зрения интересов всего об­щественного развития и интересов классовой борьбы пролетари­ата за социализм. Партия требует широкой областной автономии, отмены надзора сверху, отмены обязательного государственного языка и определения границ самоуправляющихся и автономных областей на основании учета самим местным населением хозяй­ственных и бытовых условий, национального состава населения и т. п. Партия пролетариата решительно отвергает так называемую "культурно-национальную автономию", т. е. изъятие из ведения государства школьного дела и т. п. и передачу его в руки своего рода национальных сеймов. Рабочих, живущих в одной местности и даже работающих в одних и тех же предприятиях, культурно-национальная автономия искусственно размежевывает по принад­лежности к той или иной "национальной культуре", т.е. усиливает связь рабочих с буржуазной культурой отдельных наций, между тем

как задача социал-демократии состоит в усилении интернациональ­ной культуры всемирного пролетариата. Партия требует включения в конституцию основного закона, объявляющего недействительны­ми какие бы то ни было привилегии одной из наций, какие бы то ни было нарушения прав национальных меньшинств. Интере­сы рабочего класса требуют слияния рабочих всех национально­стей России в единых пролетарских организациях, политических, профессиональных, кооперативно-просветительных и т. д. Только такое слияние в единых организациях рабочих различных наци­ональностей дает возможность пролетариату вести победоносную борьбу с международным капиталом и с буржуазным национализ­мом» (выделено нами. — СЮ.). Апрельская конференция 1917 г. была первой конференцией РСДРП (б), легально проведенной в Рос­сии; с докладом по национальному вопросу выступал И. В. Сталин, с содокладом — Ю. Л. Пятаков, предложивший отказаться от требо­вания права наций на самоопределение вплоть до отделения [143]. Партийно-советская доктрина придавала большое значение этой конференции, расценивая таковую — по политическому и органи­зационному значению — на уровне партийного съезда. Тем более небезынтересен анализ процедуры принятия названной резолюции. По официальным данным, в конференции участвовал 131 делегат с решающим голосом; по итогам голосования названная резолюция была принята 56 голосами против 16, при 18 воздержавшихся [144]. Следовательно, 41 делегат никак не высказал своего отношения к обсуждавшемуся вопросу, в итоге столь важный документ факти­чески приняло меньшинство от числа лиц, имевших право голоса.

Сразу после свержения Временного правительства большеви­ки подтвердили верность принципу самоопределения в принятом II Съездом Советов 26 октября 1917г. Декрете о мире (автором кото­рого был В. И.Ленин), а в написанной И. В. Сталиным «Декларации прав народов России», одобренной Советом Народных Комисса­ров 2 (15) ноября 1917 г., провозглашалось «право народов России на свободное самоопределение вплоть до отделения и образования самостоятельного государства», отмену всех национальных приви­легий и ограничений, а также «свободное развитие национальных меньшинств и этнографических групп, населяющих территорию России» [145]. Эти акты были своего рода «переходными», посколь­ку в принятой Восьмым съездом РКП(б) 18 — 23 марта 1919 г. второй программе партии задачи большевиков конкретизировались при­менительно к иным политическим условиям и РСДРП(б) не ставила цели создания новых независимых государств. Программа гласила, что в национальном вопросе РКП (б) «руководствуется следующими положениями:

1) Во главу угла ставится политика сближения пролетариев и полупролетариев разных национальностей для совместной рево­люционной борьбы за свержение помещиков и буржуазии.

2) В целях преодоления недоверия со стороны трудящихся масс угнетенных стран к пролетариату государств, угнетавших эти страны, необходимо уничтожение всех и всяких привилегий какой бы то ни было национальной группы, полное равноправие наций, признание за колониями и неравноправными нациями права на государственное отделение.

3) В тех же целях, как одну из переходных форм на пути к полному единству, партия выставляет федеративное объединение государств, организованных по советскому типу.

4) В вопросе о том, кто является носителем воли нации к отделе­нию, РКП стоит на историческо-классовой точке зрения, считаясь с тем, на какой "ступени ее исторического развития стоит дан­ная нация: на пути от средневековья к буржуазной демократии или от буржуазной демократии к советской или пролетарской де­мократии и т. п.

Во всяком случае, со стороны пролетариата тех наций, которые являлись нациями угнетающими, необходима особая осторожность и особое внимание к пережиткам национальных чувств у трудящих­ся масс наций угнетенных или неполноправных. Только при такой политике возможно создание условий для действительно прочно­го, добровольного единства национально разнородных элементов международного пролетариата, как то показал опыт объединения ряда национальных Советских республик вокруг Советской Рос­сии» [146].

На Десятом (8—16 марта 1921 г.) съезде РКП(б), состоявшем­ся уже после победы Советской республики над белогвардейцами и иностранными интервентами, было принято развернутое поста­новление «Об очередных задачах партии в национальном вопросе». В постановлении отмечалось, что без разрешения противоречий между интересами господствующей нации и интересами подчинен­ных наций невозможна защита национальных меньшинств, а также устойчивое существование многонационального буржуазного госу­дарства. Эти противоречия, в свою очередь, коренятся в частной собственности и классовом неравенстве, т. е. причиной националь­ного гнета является капиталистический строй, поэтому «победа Со­ветов и установление диктатуры пролетариата являются основным условием уничтожения национального гнета, установления нацио­нального равенства, обеспечения прав национальных меньшинств». Пролетарская революция, как подчеркивали большевики, «на место империалистического многонационального государства ставит сво­бодную федерацию национальных Советских республик», в связи с чем первая задача партии — развитие и укрепление советской государственности в формах, соответствующих национально-бы­товым условиям жизни «невеликорусских народов». Одновремен­но констатировалось, что кроме наций и народностей, имеющих «определенное классовое строение и занимающих определенную территорию, в пределах РСФСР существуют еще отдельные текучие национальные группы, национальные меньшинства, вкрапленные в инонациональные компактные большинства и, в большинстве случаев, не имеющие определенной территории». По мысли боль­шевиков, статус этих этносов не представлял какой-либо проблемы; в постановлении X съезда декларировалось: «Теперь, когда нацио­нальные привилегии уничтожены, равенство национальностей про­ведено в жизнь, а право национальных меньшинств на свободное национальное развитие обеспечено самим характером советско­го строя, задача партии по отношению к трудовым массам этих национальных групп состоит в том, чтобы помочь им полностью использовать это обеспеченное за ними право свободного разви­тия» [147].

Первый после образования (30 декабря 1922 г.) Союза Совет­ских Социалистических Республик XII съезд РКП(б), проходивший с 17 по 25 апреля 1923 г., вновь принял специальную резолюцию по национальному вопросу, в которой подчеркивалось, что «Союз республик, созданный на началах равенства и добровольности ра­бочих и крестьян отдельных республик, является первым опытом пролетариата в деле урегулирования международных взаимоотно­шений независимых стран и первым шагом к созданию будущей всемирной Советской республики труда». Согласно подпункту «е» п. 10 названной резолюции, планировалось издать «специальные законы, обеспечивающие употребление родного языка во всех го­сударственных органах и во всех учреждениях, обслуживающих местное инонациональное население и национальные меньшин­ства», а также «законы, преследующие и карающие со всей ре­волюционной суровостью всех нарушителей национальных прав и в особенности прав национальных меньшинств» [148].

Первоначально реализация политики партии проводилась пре­жде всего посредством пропагандистской работы среди меньшинств на их родном языке, а в государственно-правовой сфере — путем выявления меньшинств, их учета и создания специальных админи­стративных единиц. Например, Секретариат Ленинградского обко­ма ВКП(б) принял постановление «Об основных моментах работы среди нацменьшинств» от 9 января 1931 г., где определил меры по привлечению «трудящихся масс национальных меньшинств к бо­лее активному участию в социалистическом строительстве» [149]. В тот же период (не позднее 1931 г.) Ленинградский облиспол­ком принял инструкцию «О выделении национальных меньшинств в особые административно-территориальные единицы», согласно которой, на основе «точного учета», населенные пункты с преобла­дающим составом компактно проживающего национального мень­шинства выделялись в особые административно-территориальные единицы (районы или сельсоветы), если из общего числа населения имелось не менее 66% лиц, принадлежащих к какой-либо одной национальности. Преобразования «обычных» сельсоветов в нацио­нальные утверждалось облисполкомом по представлению соответ­ствующего райисполкома, направляемого через административную комиссию, с приложением необходимых сведений, в частности: чи­сленности национальных меньшинств (с указанием преобладающей национальности); общего числа населения иных национальностей в выделяемом сельсовете; наименования выделяемых селений и ко­личества дворов в них; названия центра и наименования выделяе­мого национального сельсовета; расстояния от отдельных селений до центра сельсовета и райисполкома; площади выделяемого «нац-менсельсовета» (в кв. км). Устанавливалось, что в случае удобного территориального расположения отдельные селения с преобладаю­щим числом национальных меньшинств (независимо от того, в ка­ком сельсовете или районе они состоят) выделяются в особые национальные сельсоветы, число жителей которых должно быть не менее 300 и не более 3 тыс. человек; свыше 3 тыс. жителей до­пускалось только в тех случаях, когда сельсовет создавался в составе одного населенного пункта. Когда при образовании национального сельсовета в составе прежней административной единицы остава­лось небольшое число населенных пунктов и жителей, то прежние сельсоветы допускалось упразднять [150].

Положение национальных меньшинств было предметом рас­смотрения не только местных партийных и государственных учре­ждений, но и высших органов власти. Так, В1ДИК и СНК РСФСР 10 февраля 1931 г. приняли постановление «О выполнении народ­ными комиссариатами и местными органами власти директив пра­вительства по обслуживанию национальных меньшинств РСФСР и о необходимых мероприятиях для усиления и улучшения этого обслуживания», в котором отметили успехи советской политики в отношении меньшинств, не объединенных в автономные респу­блики или области: повсеместное выделение «нацменовских» сель­советов и районов, развертывающих работу на языках меньшинств, рост колхозного движения среди них, культурный и хозяйственный рост отсталых меньшинств до уровня более развитых народов стра­ны. Для усиления работы намечалось особо выделять во всех пла­нах специальные мероприятия по обеспечению жизнедеятельности меньшинств, содействовать подготовке кадров (для чего вводилась система «бронирования» мест в техникумах и ВУЗах), улучшить школьное и дополнительное образование, шире издавать литерату­ру на языках меньшинств. Согласно постановлению, расширялись аппараты исполкомов и вводились новые должности по работе с национальными меньшинствами, а предназначенные для этой деятельности средства предписывалось использовать целевым на­значением, только на хозяйственное и культурное строительство среди меньшинств [151]. Можно утверждать, что в СССР в свое­образной форме был реализован «принцип национальности», т. е. в рамках единого пролетарского государства созданы националь­ные республики, в т. ч. даже для тех народов, история которых не знала государственности, причем эти республики с произвольно установленными границами наделялись суверенитетом и правом выхода из СССР.

Вместе с тем, никаких специальных законов для особой за­щиты прав национальных меньшинств, как то предусматривалось XII съездом РКП (б), в советский период так и не приняли. Конститу­ция Союза ССР 1936 г. в ст. 123 закрепила принцип политического равенства, установив: «Равноправие граждан СССР, независимо от их национальности и расы, во всех областях хозяйственной, государственной, культурной и общественно-политической жизни является непреложным законом. Какое бы то ни было прямое или косвенное ограничение прав или, наоборот, установление пря­мых или косвенных преимуществ граждан в зависимости от их расовой и национальной принадлежности, равно как всякая пропо­ведь расовой или национальной исключительности или ненависти и пренебрежения караются законом» [152]. Бесспорно, что за время Советской власти ранее отсталые народы добились существенного прогресса, была достигнута всеобщая грамотность, создана разви­тая многонациональная культура, единый народнохозяйственный комплекс. Это стало результатом ленинской национальной полити­ки в той ее части, где говорилось о полном равенстве, уничтожении привилегий одной нации и т. п. Но была и другая сторона, связан­ная с идеей диктатуры пролетариата. По В. И. Ленину, проводником диктатуры являлись особые учреждения по борьбе с контрреволю­цией. В одном из выступлений 7 ноября 1918 г. В. И. Ленин отмечал, что «ЧК осуществляют непосредственно диктатуру пролетариата, и в этом отношении их роль неоценима», а в докладе IX Всероссий­скому съезду Советов 23 декабря 1921 г. В. И.Ленин сделал вывод о необходимости длительного («пока будут существовать на свете эксплуататоры») функционирования специальных служб в системе государственных органов, связав этот тезис с обеспечением за­конности и «прочной власти» [153]. Существенно, что в первой советской конституции от 31 января 1924 г. вся 9-я глава второго раздела посвящалась вопросам Объединенного Государственного Политического Управления (ОГПУ), создаваемого «в целях объ­единения революционных усилий союзных республик по борьбе с политической и экономической контрреволюцией» [154].

Следует подчеркнуть, что наличие особых институтов по за­щите безопасности страны вполне закономерно. Однако в СССР по решению партийно-государственного руководства на эти органы, помимо прочего, возложили функции суда, результатом чего стал страшный симбиоз, ибо одна и та же структура осуществляла аген-турно-оперативную и следственную работу, выносила внесудебные решения по расследованным делам и приводила их в исполнение. Уже 28 марта 1924 г. ЦИК СССР утвердил положение, согласно которому Особое совещание при ОГПУ имело право администра­тивных высылок, ссылок и заключения в концентрационные лагеря. Циркулярами ОГПУ от 29 октября 1929 г. и от 8 апреля 1931 г. в цен­тральном аппарате были образованы «тройки» для предварительно­го рассмотрения законченных расследованием уголовных дел и по­следующего их доклада на так называемых «судебных» заседаниях Коллегии ОГПУ или Особого совещания. В состав «троек» входи­ли руководители оперативных подразделений ОГПУ, полномочного представительства ОГПУ в Московском военном округе, а с апреля 1931 г. — и представители прокуратуры. Постановлением Прези­диума ЦИК СССР от 3 февраля 1930 г. ОГПУ было предоставлено право на время проведения кампании по «ликвидации кулачества» передоверять свои полномочия по внесудебному рассмотрению дел своим органам на местах, при этом в их состав включались предста­вители крайкомов (обкомов) ВКП(б). Постановлением ЦИК СССР от 10 июля 1934 г. ОГПУ было реорганизовано в печально известное Главное управление государственной безопасности (ГУГБ) НКВД СССР, при этом в комиссариате действовало «особое совещание», а на местах — по приказу НКВД от 27 мая 1935 г. — «тройки» НКВД; эти органы имели право выносить решения о высылке, ссылке или заключения в исправительно-трудовые лагеря сроком до 5 лет, а «особое совещание» могло высылать за границу. Приказом НКВД СССР от 30 июля 1937 г. были созданы республиканские, краевые и областные «тройки», которые подвергали граждан репрессиям двух категорий: к 1-й относились «наиболее враждебные лица», подлежащие расстрелу, а ко 2-й категории — все остальные, кото­рые заключались в лагеря или тюрьмы на срок от восьми до десяти лет; в состав троек входили руководители соответствующих орга­нов НКВД, прокуроры, первые секретари ЦК компартий союзных и автономных республик, краевых и областных комитетов ВКП(б). При проведении массовых «операций» в соответствии с приказами НКВД от 11 августа и 20 сентября 1937 г. списки репрессирован­ных рассматривались также «двойками», т. е. руководителем органа НКВД и прокурором. Кроме того, существовала практика рассмот­рения дел (без вызова обвиняемого и свидетелей) так называемой «высшей двойкой» в составе председателя Верховного Суда СССР и Прокурора СССР. Во исполнение постановления СНК СССР и ЦК ВКП(б) от 17 ноября 1938 г. «Об арестах, прокурорском надзоре и ведении следствия» приказом НКВД СССР от 26 ноября 1938 г. «двойки» и «тройки» при НКВД были упразднены, а многих сотруд­ников НКВД, исполнявших преступные приказы, постигла участь их жертв. «Особое совещание» было упразднено лишь Указом Пре­зидиума Верховного Совета СССР от 1 сентября 1953 г. [155].

Наряду с «персонифицированными» репрессиями, советский режим обрушил гонения на неугодные народы (крымских татар, греков, болгар, черкесов, ингушей, корейцев, немцев и т. д.), в отно­шении которых на государственном уровне проводилась политика террора по признаку национальной принадлежности, сопровождав­шаяся насильственным переселением, упразднением националь­но-государственных образований, установлением сурового режима в местах «спецпоселения».

Ярким примером положения меньшинств в СССР, вобравшим в себя множество политических и юридических аспектов, стала судьба немцев. Еще во времена Ивана Грозного они появились на Руси, а императрица Екатерина II издала 4 декабря 1762 г. мани­фест, содержащий приглашение иностранным подданным пересе­ляться в Россию [156]. К 1914 г. в Среднем Поволжье насчитывалось более 200 немецких поселений, где проживало свыше 400 тыс. че­ловек. После Октябрьской революции была создана автономная республика немцев Поволжья (АССР НП). Политика коллективи­зации и «раскулачивания» вызвала массовые протесты, которые были сурово подавлены; более 25 тыс. человек выслали за пре­делы республики, несколько сот арестовали и осудили. Политика большевистского режима привела к спаду в сельскохозяйственном производстве, что явилось не последней причиной массового го­лода, достигшего пика зимой —весной 1933 г. и унесшего жизни более 55 тыс. человек; еще 100 тыс. человек покинули автономию, спасаясь от голода [157]. Согласно данным переписи, на 17 ян­варя 1939 г. по всему СССР проживало 1 427 232 немца, из них 366683 человека — в АССР немцев Поволжья [158].

В сфере культуры политика властей того периода носила, как отмечает А. А. Герман, противоречивый характер. С одной стороны, быстро рос образовательный уровень населения, увеличивалось число средних и неполных средних школ, была ликвидирована детская неграмотность, появились национальные высшие и сред­ние специальные учебные заведения, театры и иные учреждения культуры, развивалось литература и искусство. С другой стороны, существовала цензура, а развернувшаяся «борьба с национализ­мом» вела к исчезновению национальных традиций и обычаев, к концу 30-х гг. были закрыты и уничтожены десятки храмов всех религиозных конфессий, деятельность лютеранской и католичес­кой (как и православной) церквей носила полулегальный характер. Явно дискриминационные меры против немецкой культуры были приняты по решению СНК СССР от 2 октября 1940 г., когда была введена плата за обучение в ВУЗах и старших классах средних школ, что привело к резкому сокращению числа студентов, получавших образование на родном языке [159].

Начало Великой Отечественной войны не вызвало у подавляю­щего большинства поволжских немцев каких-либо националисти­ческих настроений. Это подтверждается и архивными материалами. Так, даже по имеющимся у НКВД данным (как правило, необосно­ванным), к августу 1941 г. в АССР НП, Саратовской и Сталинград­ской областях под «агентурно-оперативным» контролем находилось лишь 155 человек (и это в обстановке войны и «шпиономании» тех лет), которые якобы вели враждебную деятельность и были аре­стованы [160]. Тем не менее 12 и 26 августа 1941 г. СНК СССР и ЦК ВКП(б) приняли постановления о выселении всех поволж­ских немцев, а осенью 1941 г. немцы были высланы из других областей по решениям Государственного комитета обороны (ГКО) СССР, на «спецпоселение» в Казахстан и Сибирь, а также зачи­слены в так называемые «рабочие колонны» при исправительно-трудовых лагерях ГУЛАГа НКВД. Даже после разоблачения «культа личности Сталина» им запрещали возвращаться в места прежнего проживания, а немецкая автономия не восстановлена до сих пор.

Насильственному переселению в 40-е гг. было подвергнуто в общей сложности 3 226 340 человек, представлявших в совокуп­ности 12 этносов. Не менее половины выселенных составляли дети. Во время проведения «спецопераций» использовались крупные вой­сковые формирования НКВД, а граждане «неугодных» националь­ностей (несколько сот тысяч человек) отзывались из действующей армии — несмотря на военное время. По имеющимся данным, был подписан совершенно секретный приказ НКВД и Народно­го комиссариата обороны (НКО) СССР № 0078/42 от 22 июня 1944 г. о выселении «в отдельные края Союза ССР всех украинцев, проживавших под властью немецких оккупантов», для чего предпо­лагалось использовать две дивизии войск НКВД; приказ, к счастью, не осуществили [161]. Иначе, как геноцид, эту государственную политику охарактеризовать невозможно. В этой связи не случай­ной выглядит позиция И. В. Сталина на Берлинской (Потсдамской) международной конференции 1945 г., где советское руководство поддержало планы переселения миллионов жителей Европы для со­здания моноэтнических государств.

8 января 1945 г. было принято постановление СНК СССР «О правовом положении спецпереселенцев», закрепляющее осо­бый статус «спецпереселенца» — советского гражданина, ограни­ченного в правах на свободу передвижения, выбор места работы и жительства, а 26 ноября 1948 г. Президиум Верховного Совета СССР указом «Об уголовной ответственности за побеги из мест обязательного и постоянного поселения лиц, выселенных в отдель­ные районы Советского Союза в период Великой Отечественной войны» определил, что ранее депортированные выселены «навечно, без права возврата их к прежним местам жительства» и за нару­шение данного предписания ввел санкцию — 20 лет каторжных работ.

В 50-е гг. ранее репрессированные народы «реабилитировали», однако никому не возвращалось оставленное на родине или кон­фискованное имущество, возвращаться к прежнему месту житель­ства запрещалось. Лишь в конце 80-х гг. Верховный Совет СССР принял Декларацию «О признании незаконными и преступными репрессивных актов против народов, подвергшихся насильствен­ному переселению, и обеспечению их прав» от 14 ноября 1989 г., безоговорочно осудив эти деяния как «тяжелейшее преступление, противоречащее основам международного права» [162], но только через полтора года в развитие названной декларации было из­дано Постановление Верховного Совета СССР от 7 марта 1991 г. об отмене актов высших органов государственной власти СССР, по­служивших основой для противоправного насильственного пересе­ления народов из мест постоянного проживания, ограничения прав граждан этих национальностей, а также незаконной ликвидации национально-государственных образований. Вместе с тем, п. 4 По­становления Верховного Совета СССР от 7 марта 1991 г. гласил, что отмена неправомерных нормативных актов «не означает ав­томатического решения вопросов национально-государственного устройства и административно-территориального деления, возник­ших вследствие насильственного переселения отдельных народов», и в нем содержалась рекомендация Верховным Советам союзных республик о принятии ими необходимых решений, «не допуская ущемления прав и законных интересов граждан, проживающих в настоящее время на соответствующих территориях» [163].

Следует отметить, что третья программа КПСС, принятая XXII съездом партии в октябре 1961 г., не касалась вопросов нацио­нальных меньшинств, нацеливая на «сближение наций» в процес­се коммунистического строительства, в ходе которого недопусти­мо ни игнорирование, ни раздувание «национальных особенно­стей». Практически та же идейная позиция отражалась в новой редакции партийной программы, принятой XXVII съездом КПСС в 1986 г. [164]. Вместе с тем, фактически ситуация в стране медленно ухудшалась, в том числе в сфере национальных отношений и по­ложения этнических меньшинств, что в конечном счете привело к ликвидации Союза ССР.

Российские историки А. Г. Нестеров и Ю. П. Лисовский выска­зали точку зрения, что обострение национальных проблем и их разрешение через «суверенизацию» стали возможны только тогда, когда «распались стальные скрепы», соединяющие СССР. Эту же мысль, в разных ее вариациях, можно встретить в публицистике и даже работах юристов. Например, В. В. Лунеев пишет: «Осла­бление союзных "обручей" в процессе начавшейся перестройки, гласности и суверенизации национально-территориальных образо­ваний обнажили многие пороки коммунистического режима, его национальной политики и актуализировали дремлющие межнацио­нальные трения» [165]. Более того, на официальном уровне поддер­живается версия, ярко выраженная упоминавшимися А. Г. Несте­ровым и Ю. П. Лисовским: «Распад СССР был неизбежен и знаме­новал собой новый этап на пути прогрессивного движения челове­чества» [166]. Думается, что эти громкие фразы могут иметь место только тогда, когда будут проанализированы все обстоятельства, следствием которых стал распад СССР. Для данной работы они важны лишь в той мере и постольку, поскольку позволяют выявить те или иные изменения статуса национальных меньшинств.

В связи с этим нельзя не отметить, что одной из причин распада государства стал отрыв высшего партийного руководства от рядо­вых коммунистов и нужд народа. По меткому замечанию Г. Кис­синджера, «коммунистическая элита стала мандаринским приви­легированным классом; теоретически отвечая за национальную ортодоксию, она концентрировала свое внимание на том, чтобы сохранять свои привилегии» [167]. Существовавшие сложности,в том числе в сфере национальных отношений, замалчивались, должной реакции партийных и советских органов на негативные проявления и преступления на националистической почве не бы­ло. По воспоминаниям бывшего первого заместителя председателя Комитета госбезопасности СССР Ф. Д. Бобкова, хорошо знакомо­го с данным вопросом, высшие партийные функционеры КПСС и республиканские элиты (в т. ч. руководство коммунистических партий) не стремились брать на себя ответственность за реше­ние имеющихся проблем, а зачастую потакали националистичес­ким настроениям, игнорируя объективную информацию чекистов о развитии ситуации в сфере межнациональных отношений [168]. Между тем, как констатировал впоследствии Г. Киссинджер, ко­торого трудно упрекнуть в симпатиях к КГБ, «единственными группами, понимающими необходимость реформ — не будучи, однако, готовыми смириться со средствами их проведения, — явля­лись службы безопасности» [169]. Что означала «отстраненность» партийно-государственного руководства от принятия на себя ответ­ственности за те или иные решения для государственно-правовой действительности? Ответ на этот вопрос мы находим в стати­стических материалах тех лет. По учетным данным МВД СССР, за 1988—1989 гг. и два первых месяца 1990 г. в межнациональ­ных конфликтах на территории СССР погибло 610 человек, ранено 6819 человек, совершено 4012 погромов, появилось 573300 бежен­цев, материальный ущерб (в действовавших ценах) составил около 6 млрд рублей [170]. Волна преступлений на национальной почве стремительно нарастала год от года, охватывая новые регионы, а со­юзная власть бездействовала. Политическим руководством страны не были использованы должным образом даже итоги референдума 1991 г., когда большинство населения высказалось за сохранение единого государства.

Далее, не является секретом (хотя и не афишируется в настоя­щее время), что в конце 70-х — 80-х гг. американская администрация предприняла новые шаги против СССР. Так, в директиве Прези­дента США и «Памятной записке членам кабинета» от 8 мая 1978 г. определялось, что пропаганда «идей прав человека и национальной независимости» должна использоваться как «политическое ору­жие» против СССР, а идеолог «крестового похода» против СССР Р. Рейган высказывался за то, чтобы на «переднем крае» этой борь­бы стояли американские спецслужбы [171]. Как свидетельствует Г. Киссинджер, в основу своей стратегии Р. Рейган, призывавший к повсеместному соблюдению прав человека, положил идею о том, что коммунизм может быть не только «сдержан», но и побежден. «Высокопарные вильсонианские высказывания в поддержку свобо­ды и демократии по всему земному шару, — пишет Г. Киссинджер о политике Р. Рейгана, — поднимались на дрожжах почти макиа­веллевского реализма..., "доктрина Рейгана" скорее представляла собой стратегию помощи врагу моего врага, — что наверняка одобрил бы Ришелье» [172]. В то время как американская адми­нистрация стремилась к достижению своих политических целей, советское руководство упивалось теорией «общечеловеческих цен­ностей», ничего не делая для укрепления СССР.

Наконец, вследствие некомпетентности и самонадеянности пар­тийно-государственной номенклатуры не были решены экономиче­ские проблемы, непосредственно влияющие на положение нацио­нальных меньшинств. По этому поводу зарубежный ученый Э. Хоб-сбаум отмечает, что СССР «рухнул не под действием внутренних национальных конфликтов, как это предсказывали иные советологи (хотя национальное напряжение в СССР, несомненно, существо­вало), но по причине экономических трудностей». Э. Хобсбаум пишет: «Неудача "перестройки", т. е. ухудшение условий жизни простых граждан, подорвала доверие к союзному правительству, на которое была возложена ответственность за все трудности, и по­будила (даже заставила) искать решение проблем на региональном и местном уровне. Можно с уверенностью утверждать, что до Гор­бачева ни одна советская республика — кроме прибалтийских — не стремилась к отделению от СССР, и даже для Прибалтики не­зависимость оставалась не более чем мечтой. И не стоит думать, будто СССР держался лишь на страхе и принуждении, хотя и они, бесспорно, играли свою роль, не позволяя этническим и общинным трениям в смешанных районах выродиться до взаимной резни (как это произошло впоследствии). Местная и региональная автономия в долгую брежневскую эпоху вовсе не была утопией. Мало того, русские без конца жаловались, что в большинстве других респу­блик люди живут лучше, чем в РСФСР. Совершено очевидно, что национальная дезинтеграция СССР (и, кстати говоря, входивших в его состав республик, тоже фактически многонациональных) была следствием событий в Москве, а отнюдь не их причиной» [173].

С точкой зрения Э. Хобсбаума перекликается мысль отече­ственного ученого В. К. Волкова, что коммунистическая система проявила свою экономическую неэффективность, неспособность к реформам и стала разлагаться изнутри, как «старый режим» во Франции в конце XVIII в. При этом В. К. Волков особенно от­мечает такой фактор распада, как сформировавшиеся за время су­ществования советской власти национальные элиты, сложившиеся в этнократические кланы и вобравшие в себя партийных функци­онеров, националистическую интеллигенцию и главарей «теневой экономики». По В. К. Волкову, этнократия нашла в национализ­ме свою истинную идеологию, и именно этнократия в момент ослабления центральной власти стала основной движущей силой, «растащившей Союз на куски, нарезанные большевистским режи­мом по идеологическим соображениям», что привело к обострению проблемы национальных меньшинств [174].

Весьма точными оказались суждения советских ученых, по­лагавших, что если считать отождествление этноса и государства нормой, то для меньшинств ничего не изменится, если на месте одного государства появится пятнадцать, реализующих право на не­зависимую государственность только в отношении единственного этноса, поскольку меньшинства были бы отданы на милость пред­ставителей такого «огосударствленного» этноса [175]. Так и про­изошло: СССР разрушили, но «стереотипы авторитарной бюро­кратии, — как пишет Г. В. Атаманчук, — сохранились и во мно­гом воспроизведены в новых независимых государствах» [176]. Не случайно апогей межнациональных столкновений приходится на 1992—1993 гг., и такого рода конфликты, к сожалению, далеко не исчерпаны. При этом, по верной оценке В. В. Лунеева, межнаци­ональные конфликты последних лет выявили «феномен двойного стандарта»: «Национальные и особенно националистические силы титульных наций бывших союзных республик, требовавшие сво­боды и суверенности от союзного центра на основе права наций на самоопределение, заняли непримиримую позицию в отношении живущих вместе с ними других народов (доля которых неред­ко превышает удельный вес самой титульной нации) и особенно национальных меньшинств, которые пытались говорить о своих правах. Национальные лидеры, только вчера обвинявшие союз­ный центр и русский народ в ущемлении своих национальных прав, сегодня предпринимают акции (или не препятствуют тако­вым), превращающие инонациональное и особенно русскоязычное население в людей второго сорта» [177]. После распада СССР за пределами России оказалось более 25 млн русских, все они попали в странах СНГ в категорию национальных меньшинств. В особо сложном положении оказались ветераны Великой Отече­ственной войны, вооруженных сил и правоохранительных органов СССР, особенно в странах Балтии. По законодательству Латвии и Эстонии они и члены их семей, наряду с алкоголиками и нарко­манами, были лишены права на приобретение гражданства. «Если это дискриминация, то пусть она существует», — заявлял Глава Управления гражданства Министерства юстиции Латвии Карнупс (сам Карнупс родился в Германии и прожил большую часть жиз­ни в Австралии, но он имеет гражданство, так как его родители, впоследствии эмигрировавшие, до 1940 г. были гражданами Лат­вии); все сотрудники его ведомства — латыши [178]. Даже в тот период, когда на территории Балтии размещались части Воору­женных Сил России, военнослужащие и ветераны, судя по ма­териалам печати и тысячам писем и обращений, адресованных различным российским ведомствам, были лишены всех прежних льгот (на медицинское обслуживание, бесплатный проезд на транс­порте, приобретение продуктов питания и т. п.). Ветеранам было отказано в праве заниматься общественной деятельностью на ос­новании якобы политической направленности этой деятельности; в праве на жилье, которое переведено в служебное и подлежит освобождению при увольнении офицера из армии; в праве обмена жилья с жителями других республик и т. д. Все эти ограничения распространялись и на членов их семей. Тогда же массовыми стали отказы в переоформлении договоров о найме квартир, в пропис­ке демобилизованным офицерам к своим семьям, сотни бывших военнослужащих безмотивно исключены из очередей на получе­ние жилья. При решении вопросов о жительстве из всего периода постоянного проживания в Латвии исключается время, когда гла­ва семьи был военным, его жена — женой военного, дети — детьми военнослужащего, или кто-либо из них работал на любой гражданской должности, но в военном учреждении или военной части СССР. К этому периоду относится и высказывание заме­стителя министра обороны Латвии Турлайса, что самая большая угроза Латвии исходит от российских войск, а также от прожива­ющих там русских; по его утверждению, Латвия могла повторить опыт Молдовы, где армия ведет боевые действия против борющей­ся за отделение республики, в которой проживают русские [179]. Западные страны больше концентрировали внимание на требова­ниях балтийских государств о выводе войск, чем на требованиях русских о представлении им прав граждан. Латвийские нацио­налисты утверждали, что они не могут представить гражданства проживающим там русским до тех пор, пока «иностранные войска» не покинут их территорию. В свою очередь россияне, и особен­но русские и другие некоренные национальности, находящиеся в Балтии, считали, что войска должны оставаться, пока в Лат­вии имеет место махровая дискриминация русских, переходящая в геноцид [180]. Однако войска ушли, а проблемы прав человека, в частности, ветеранов войны, остались нерешенными. По инфор­мации Министерства труда и социального развития РФ, на январь 1998 г. инвалиды и участники войны, проживающие в Литве, Лат­вии и Эстонии, получали мизерные пенсии, которых не хватало на оплату жилья и питания, не говоря уже о лекарствах. Лишены они и тех льгот, которые установлены для ветеранов в России, ибо Латвия, Литва и Эстония не присоединилось к соглашению, подписанному государствами-участниками СНГ 15 апреля 1994 г. «О взаимном признании льгот и гарантий для участников и инва­лидов Великой Отечественной войны, участников боевых действий на территории других государств, семей погибших военнослужа­щих». Несмотря на усилия, прилагаемые российскими диплома­тами, прибалты категорически отказываются в какой-либо форме обсуждать эту проблему в двустороннем порядке. В этих условиях рассчитывать на то, что вопрос будет решен путем заключения соответствующих соглашений, по мнению МИД России, не прихо­дится [181].

Более того, государственное руководство прибалтийских стран выдвинуло тезис об «оккупации» Литвы, Латвии и Эстонии в 1940 г. Советским Союзом. Как отмечает С. В. Черниченко, попытки от­рицать юридическое нахождение названных государств в составе СССР были использованы для обоснования недействительности со­ветского законодательства, следствием чего стал вывод о том, что русскоязычное население никогда не имело латвийского или эстон­ского гражданства [182]. По официальной политико-правовой док­трине и практике государственных органов Латвии, Литвы и Эсто­нии, ответственность за действия СССР в период 1940—1990 гг. в этом регионе фактически возложена на бывших советских гра­ждан, прежде всего русских, подавляющее большинство которых никогда не имело каких-либо противоправных намерений и не со­вершало незаконных действий против указанных стран. Исходя из этой доктрины, Литва, Латвия и Эстония систематически на­рушают элементарные права человека в отношении национальных меньшинств. Следует заметить, что проблема так называемой «ок­купации» прибалтийских государств до сих пор не получила об­стоятельной, строго документированной и, главное, общеизвестной правовой оценки. Помимо пресловутого «секретного протокола» 1939 г. между СССР и Германией о разграничении сфер влия­ния, имеются архивные документы, согласно которым советские воинские части размещались на территории прибалтийских стран в соответствии с договорами о взаимной помощи от 1939 года. Эта мера была вызвана экспансионистской политикой Германии; в мае 1940 г. Гитлер (несмотря на состоявшиеся договоренности с СССР) заявил, что «все балтийские государства должны быть включены в состав Рейха». Посол Латвии в Берлине сообщил

27 мая 1940 г. в Ригу, что в Германии широко распространяют­ся карты «новой Европы», на которых прибалтийские государства включены в состав германской империи. В этих условиях по пред­ложению СССР руководство балтийских стран приняло решение о дополнительном размещении частей РККА. Например, 17 июня 1940 г. заместитель начальника штаба латвийской армии полков­ник Удентиньш совместно с генерал-полковником РККА Павловым определили девять районов дислокации вводимых частей, а Военное министерство Латвии предписало командному составу «оказывать содействие организованному размещению в Латвии новых совет­ских частей». Когда в июле 1940 г. состоялись выборы Народного Сейма Латвии, в них участвовало 94,8 % избирателей; за канди­датов Блока трудового народа Латвии было подано 97,8 % голосов от числа участвовавших в выборах. Для сравнения: в выборах 5-го и 6-го Сейма Латвии 1/3 населения страны не участвовала, так как нынешнее «демократическое» государство не предоста­вило им гражданства. Сейчас в Прибалтике чествуют не вете­ранов Советской армии, а «коренных» фашистских сподручных. Когда Латвия была оккупирована в 1941 г., на ее территории фашисты создали 48 тюрем, 23 концлагеря и 18 гетто. В пер­вые же месяцы оккупации гитлеровцы совместно с местными на­ционалистами расстреляли в Бикерниекском лесу 46 000 человек (в основном евреев), в Румбульском — 38000 человек, в Дриблин-ском лесу — 13000 человек. В Саласпилском концлагере погибло 56000 человек, в Даугавпилсе — 15000 человек. В период войны было сформировано несколько латышских легионов «СС», участ­вовавших в карательных акциях на территории Латвии и России. Сейчас их именуют «национальными партизанами», но в прися­ге латышских легионеров нет ни слова о Латвии: «Во имя Бога торжественно обещаю Верховному главнокомандующему немец­ких Вооруженных сил Адольфу Гитлеру в борьбе против боль­шевизма безграничное повиновение и, как смелый солдат, бу­ду всегда готов за эту присягу отдать свою жизнь». Эти данные также подтверждают вывод о том, что националистическую кар­ту разыгрывают правящие элиты для достижения своекорыстных целей, а не подлинные патриоты своей страны [183]. В насто­ящее время бывшие военнослужащие, сражавшиеся на стороне государств антигитлеровской коалиции и участвовавшие в борьбе против фашистской агентуры, подвергаются репрессиям. Незави­симые наблюдатели констатируют, что суды зачастую проявля­ют предвзятость при рассмотрении указанных дел; в то же вре­мя не осуществляется судебного преследования военных преступ­ников [184].

Нарушения прав меньшинств допускается и в других постсо­ветских государствах. Анализ данной ситуации приводит к выво­ду об отсутствии прямых причинно-следственных связей между национальной проблематикой (включая положение национальных меньшинств) и распадом СССР, а также статусом меньшинств и го­сударственным суверенитетом.

Таким образом, статус национальных меньшинств в СССР пер­воначально определялся исходя из задач пролетарского государства. Также, как и в буржуазных странах, в СССР была восприня­та категория политического равенства, поэтому особых законов, посвященных меньшинствам, не существовало. Имевшиеся перво­начально национальные районы и сельсоветы в 30-е гг. ликвидиро­вали, однако в сфере национально-государственного строительства фактически был реализован «принцип национальности», при этом границы (опять же, как и в Западной Европе), устанавливались произвольно, национально-гомогенных республик не существова­ло. В период сталинского тоталитаризма целые народы подвергались геноциду по национальному признаку, что впоследствии вылилось в острые политические, территориальные и имущественные про­блемы. Стремление местных элит к сохранению или захвату власти, в т, ч. путем использования «национального вопроса», в условиях не­дееспособности высшего партийно-государственного руководства страны, явилось основным фактором ликвидации СССР, что ухуд­шило политическое и социально-экономическое положение нацио­нальных меньшинств. Вместе с тем, существовавший экономичес­кий комплекс, специализация и кооперация производства, единые системы энергоснабжения, транспорта и связи, обороны и обеспе­чения правопорядка, а также крупные миграции населения и меж­национальные браки, общность исторических судеб народов не да­вали оснований для распада СССР. Ликвидация страны означала возврат к «принципу национальности», а не реализацию права на са­моопределение через укрепление прав и свобод человека в единой демократической стране. Россия должна извлечь уроки из трагиче­ской судьбы СССР. Учитывая, что более 80 % населения России — русские, именно они, проживая во всех субъектах РФ, являются ядром государства, чем и объясняется отсутствие в системе фе­дерации так называемой «русской республики». При этом важно отметить, что приоритетное значение для самоидентификации лю­бой нации (включая русских) имеет культурное единение, поэтому этнические меньшинства в России должны развиваться прежде все­го через обеспечение всех прав и свобод, максимально используя возможности национально-культурной автономии, а не на нача­лах противопоставления Российскому государству, особенно имея

в виду, что даже если в силу исторически сложившихся реалий те или иные субъекты федерации носят «национальные» названия, фактически они являются многонациональными образованиями. В основе же соблюдения прав меньшинств в России на данном этапе может быть прежде всего строгое соблюдение действующей Конституции РФ, неотъемлемых прав и свобод человека, хотя это не исключает создание специальных нормативных актов о мень­шинствах, что и происходит на международно-правовом уровне.