От модерна к шизофрении сознания

ЧУЖАЯ СОВРЕМЕННОСТЬ

Страна - под бременем обид,

Под игом наглого насилья -

Как ангел, опускает крылья,

Как женщина, теряет стыд.

Безмолвствует народный гений,

И голоса не подает,

Не в силах сбросить ига лени,

В полях затерянный народ.

И лишь о сыне, ренегате,

Всю ночь безумно плачет мать,

Да шлет отец врагу проклятье

(Ведь старым нечего терять!..).

А сын - он изменил отчизне!

Он жадно пьет с врагом вино,

И ветер ломится в окно,

Взывая к совести и к жизни...

А.Блок

От модерна к шизофрении сознания

Сегодня наблюдается в российской культуре попытка формирования новых ценностей, символов и смыслов, которые резко противоречат прежним. Происходит своего рода отказ от культурной памяти общества, которая более или менее непрерывно формировалась на протяжении всей нашей истории. Чтобы как-то сопротивляться данному явлению, необходимо понять, какие процессы стоят за ним и в чем их суть.

Главное здесь то, что сами новые культурные особенности и веяния идут из чужих культур (особенно западной) и лишь частично адаптированы под русскую с помощью использования ее внешних форм. Этот процесс происходит в рамках культурной глобализации, запущенной западным миром.

Цель данного глобального проекта – экспорт западных ценностей в чужие культуры. Метод состоит в подстраивании под местные культуры. Тем самым эти культуры подрываются изнутри: оставляя форму, полностью меняется суть и содержание культуры. Фактически Запад действует, используя принцип превращенной формы К. Маркса, если говорить по-русски – используя «подлог». Это очень важный аспект, на котором следует заострить внимание. Суть такого подлога сводится к следующему: если изначально содержание выполняет главенствующую роль, а форма является лишь его внешним выражением, то под определенным воздействием ее зависимое отношение трансформируется в независимое – так форма приобретает самостоятельное по отношению к содержанию существование, и затем заполняется новым содержанием, в результате чего она становится выражением того, что нехарактерно для нее в действительности, исторически и по существу. Это является одним из главных орудий Запада: таким образом происходит обессмысливание или уничтожение культурных традиций путем их разрыва со своей естественной живой средой, путем профанизации и использования их внешних форм в качестве уже «пустых» расхожих символов массовой культуры. При этом особенность глобального проекта заключается в том, что он как раз не создает единой универсальной культуры, а лишь формирует субкультуры без привязки к традициям, т.е. это формирование новых локальностей, составляющих всю неоднородность и многообразие в рамках глобальной массовой – т.е. содержательно пустой – культуры.

Другой основной принцип, тесно связанный с выше описанным, позволяющий совершать такую культурную экспансию – это принцип рационализма. Он связан с самой сутью западной культуры, сложившейся в Новое время и развившейся до сегодняшнего дня.

При жестком рационализме из онтологии мира исключается все, что не поддается рационализации, что связано со сферой «сверхъестественного»: Бог, чудо, вера. Поскольку это сфера непостижима для западной культуры, она пытается устранить ее и из тех культур, которые являются сферой ее влияния. В Новое время вся классическая западная философия в буквальном смысле была одержима рационализмом и детерминизмом, стараясь объяснить этим все устройство мира. Интенсивная рационализация на Западе связана в первую очередь с появлением нового типа человека, а вместе с ним и с секуляризацией, что было обусловлено потребностью освободиться от власти традиций, дабы снять с себя бремя прежних иррациональных запретов, для свободы предпринимательства (это хорошо показано в работах В. Зомбарта «Буржуа» и М. Вебера «Протестантская этика и дух капитализма»). Начало этого процесса было положено во времена Реформации и закреплено в эпоху Просвещения. «Просвещение и рационализм воспроизводили объективный мир, прежде всего, в формах некоторого деятельностного бытия, каковое проявляет, «ведет себя» аналогично тому, что создается человеком на рациональных основаниях. Для них не существовало ничего просто данного, неизвестно откуда взявшегося и по традиции»[1]. Миф, ритуал, системы магических воззрений, традиции выводились за пределы взаимоотношений. Поскольку было сформировано общество, сознательно отказавшееся от прежних культурных корней, перед духовной сферой встала задача формирования рациональных методов ориентации в мире. «Атомизированные агенты социально-экономической жизни связывались между собой и с общественным целым через свой индивидуальный, «разумный», «рационально понятый» частный интерес и способность суждения как таковую»[2]. Так сформировался новый, рациональный человек. Любое социальное поведение и историческое действие теперь подчинялись лишь критериям индивидуальной рациональности. Сформировалось общество «модерна». «Цель модерна, сформулированная философами просвещения, состояла в том, чтобы развивать объективные науки, универсалистские основы морали и права, автономную сферу искусства, при этом освобождая их от эзотерических «возвышенных» форм и использовать для разумного устроения жизненных связей»[3].

В сложившихся условиях духовное производство, как и раньше, продолжало покоиться на весьма узкой социальной базе, круг лиц которой был достаточно ограничен, широкие же массы были исключены из духовного производства. Это была привилегия интеллектуалов, они являлись своего рода, жреческим сословием, которое приобрело определенную самостоятельность духа, получив роль «некоего парящего над обществом и миром универсального сознания-медиума»[4].

Духовное лидерство религиозного сословия было полностью захвачено новым интеллектуальным классом, опорой которого была рациональность, универсализм, объективность науки. Надо сказать, что сам пафос рационализма можно рассмотреть как заново сформированную традицию нового типа западного общества.

Но Запад стал сбрасывать эти оковы уже в эпоху романтизма, также произошел поворот от объективизма в познании в сторону субъективизма – сформировалась постклассическая мысль. Отказавшись от рациональности, как последней инстанции в познании мира, и веры, духовная жизнь западного общества погрузилась в экзистенциальный шок, провозгласив к началу XX века закат своей культуры. «Культурная рационализация привела к обеднению жизненного мира, чья традиционная субстанция обесценилась»[5]. Жизненный мир оказывается сложнее, чем его рациональная модель в голове интеллектуалов. Со временем специалисты и общество уже не могли понимать друг друга – теоретическая сфера все больше автономизировалась и ее критерии уже не соответствовали реальному положению вещей. «То, что «прирастает» к культуре посредством осуществляемой специалистами обработки и рефлексии, оказывается в распоряжении повседневной практики не без осложнений» [6]. Тогда же погруженный в идеальные модели «чистый разум» структуралисты попытались соединить с реальностью, через выявление ее структурных закономерностей.

В итоге к концу XX в. все блуждания в духовной сфере привели к отказу вообще от каких бы то ни было оков. В духовной сфере западного общества стала доминировать позиция релятивизма (в науке, морали, искусстве). «Акты познания на поверку оказывались рациональными действиями, обслуживающими скрытые этико-религиозные установки».., которые мешали «проявиться тому факту, что под классическим зданием скрывались бездна и хаос»[7].

Западное общество, объявляя себя обществом современности, стало отрицать достижения модерна в постмодерне, провозглашая последний как постоянный процесс становления и отрицания, ибо ко второй половине ХХ века открытия модерна уже рассматривались в традиционных формах, т.е. уже как устоявшиеся, как норму. Так западное общество перешло в стадию постмодерна. В нем принципиально отрицается какая-либо устойчивость, структурность, раздельность и замкнутость – только постоянный поиск и самоотрицание. «Постмодерн понимается как состояние радикальной плюральности» (В. Вельш). Он отказывается от самой идеи возможности установления концептуально-методологической матрицы. М. Фуко пишет о том, что в настоящее время осуществляется формирование нового стиля мышления и, собственно, новой культуры. Фактически, это шизофрения в культуре. Замечательный пример тому концепция Ж.Делеза.

Ж. Делез распределяет все понятия культуры между двумя полюсами — «шизофренией» и «паранойей», которые образуют два противостоящих способа мышления.

«Шизофрения» в культуре – это протест, противостояние большим социальным структурам на макроуровне (например, государственной власти) – рассматривается как позитивное явление в культуре. Макроструктуры представляют собой «паранойю» в культуре, это «государственная философия», основанная на понятиях идентичности, сходства, истины, справедливости и т.п., тем самым она позволяет иерархически структурировать мышление. Макроструктуры стремятся подавить какие-либо сингулярности, и направить их по определенным каналам, интегрируя в единство. Паранойя в культуре воплощает в себе все негативные черты культуры.

В силу этого Делез видит свою задачу в создании гладкого пространства мысли, которое и называется «шизоанализом». Он обнаруживает себя в направлениях литературы, искусства, музыки, стремящихся сойти с проторенных путей западной культуры. Основной задачей шизоанализа является освобождение потоков желания из-под власти параноидального структурирования. Революционные тенденции шизофрении Делез усматривает, прежде всего, в искусстве, которое осуществляется силами «больных», разрушающих устоявшиеся структуры.

Несмотря на установки постмодерна, в самом его пафосе можно заметить проявление именно гегелевской концепции постоянного отрицания. Постмодерн вновь закрепляет главный принцип Нового времени - отрицание.

С одной стороны позиция Ж. Делеза понятна – это освобождение от тотальности рациональности, но именно такая шизофрения оборачивается против культуры. В ней начинается хаос. Например, критерии эстетического после универсальности и объективности возвратились во временные и пространственные структуры с тотальным релятивизмом, знаменуясь «фонтаном» М. Дюшана.

Теперь, разорвав и с рационализмом и с традицией, западное общество открыло путь шарлатанству и фабрикации традиций, отождествив науку и эзотерику. Шизофрения начала доминировать в культуре.

«Шизофрения это расщепление сознания. Один из характерных симптомов шизофрении — утрата способности устанавливать связи между отдельными словами и понятиями. Это разрушает связность мышления. Ясно, что если удается искусственно «шизофренизовать» сознание, люди оказываются неспособными увязать в логическую систему получаемые ими сообщения и не могут их критически осмысливать. Им не остается ничего иного как просто верить выводам приятного диктора, авторитетного ученого, популярного поэта. Потому что иной выход — с порога отвергать их сообщения, огульно «не верить никому» — вызывает такой стресс, что выдержать его под силу немногим»[8].

Изменилось соотношение между воздействующими социокультурными силами и механизмами познания людей. Начинается массированная атака на индивидуальное сознание, с которой оно не может справиться, опираясь только лишь на рациональность. К тому же идет разрушение самих рациональных принципов и оснований в культуре.

В сложившихся условиях особенным становится положение интеллигенции. Она как охранитель рационального мышления уже в принципе не может считать свое положение привилегированным, ее значение для общества сводится на нет. Это ярко выражено в концепции П. Фейерабенда, предложившего посадить за один стол и интеллигента и мага и священника, ибо разницы между ними мало. Он утверждает, что релятивизм пугает интеллектуалов, ибо угрожает их социальным привилегиям (так в свое время просветители угрожали привилегиям священников и теологов)[9]. А сама наука является формой идеологии, причем не самой лучшей, которая уже достаточно долго терроризирует общество[10]. «Поскольку же принятие или отказ от принятия какой-либо идеологии должны быть личным делом индивида, то отделение государства от церкви должно быть дополнено отделением государства от науки — этого нового, самого агрессивного, и самого догматического религиозного института»[11]. А источником альтернативных идей могут быть любые вненаучные формы знания (магия, религиозные концепции, здравый смысл и т.д.). «Может быть успешным любой метод», «все дозволено» как универсальная норма познания.

С другой стороны в определенной части общества обнаружились процессы, обратные общей тенденции. Колоссально выросла роль организуемого и управляемого сознания. «Принудительность социально всеобщих образований мысли и психологии по отношению к индивиду стала органическим элементом регулирования стихии общественной жизни и производства»[12]. Появилась целая «индустрия» управления сознанием, обслуживаемая армией работников интеллектуального труда. Ее целью является переформатирование сознания под определенную идеологию, благодаря разрушению рациональности и внерациональным формам воздействия, такими как инструменты массовой информации, пропаганды, рекламы. Благодаря общественным тенденциям, открылась возможность еще более жесткого «программирования» человеческой деятельности. Таким обществом легко управляет здравомыслящее меньшинство, законсервировав достижения модерна в самой высшей их точке, – сформулировав концепцию «неоконсерватизма». Все достижения модерна стали легко использоваться во властных целях. Теперь рациональные знания, сосредоточившись в узкой социальной прослойке, сводятся к технико-практическим рецептам.

«Взаимозаменяемость исполнителей [мыслительной деятельности], утрата ими интеллектуальной независимости, рутинный и частичный характер их работ, потеря ими из виду связи целого, делает интеллигенцию в этом отношении вполне подобной фигуре «частичного рабочего»»[13]. Интеллигенция попала в прямую зависимость от экономической и технико-практической оценки продуктов своей деятельности. Произошло расслоение специальных некогда выделенных интеллектуальных функций данных определенной группе. Эти функции: доступ к универсальному целому и привилегированная возможность создания представлений о мире. Такие функции предполагали «определенную, ремесленно-личную слитость интеллектуальных умений духовного производителя с орудиями и средствами его труда, с инструментами культуры, владение которыми само по себе содержало универсальность»[14]. С разрушением универсальности произошло отчуждение средств и продуктов производства. К этому призывает П. Фейерабенд, провозглашая научный плюрализм и неограниченное приумножение конкурирующих теорий и проектов, без опоры на какие-либо стандарты – каждый вправе разрабатывать свои методы, если они стимулируют познание.