Глава 10. Мозг и душа. Челпанов

В начале двадцатого века науку о душе в России начали травить в откры­тую, объявляя ее ненаукой. К тому времени такое обвинение было уже убий­ственным в глазах общественного мнения. В итоге она стала приспосабли­ваться, принимая все более научный вид. Означало это то, что такая психология рядилась во все допустимые и не допустимые научные наряды, сохраняя главное — убеждение в том, что душа все-таки есть. Это было уже именно убеждение, вроде детского упрямства: все равно его не брошу, по­тому что он хороший!..

Круг четвертый — Слой первый — Век девятнадцатый

Чтобы было проще затравливать ту науку о душе, ее прозвали приват-доцентской психологией. Пошло это прозвище от Георгия Ивановича Челпа-нова (1862—1936). Точнее, дано было психологии из-за того, что он был самым ярким из приват-доцентов той поры.

Челпанов перебрался в Москву из Новороссийска, психологию и фило­софию изучал у Грота, Лопатина, Вундта и Штумпфа. Преподавал и в Киеве. Потом снова вернулся в Московский университет, а в 1912 году создал луч­ший в мире Институт экспериментальной психологии. Однако это его не спасло, как раз наоборот. Если Льва Лопатина просто забыли и уморили голодом, то у Челпанова было что отбирать. И он еще долгие годы советской власти был предметом постоянных выпадов со стороны ведущих советских психологов как представитель идеализма.

Все эти ярлыки, привешиваемые от нечистой совести, вполне можно не принимать во внимание. Они не дают возможности понять, чему в дей­ствительности учил Челпанов.

Советская наука считала, что «критикуя материализм, Челпанов пытался дать обоснование психологии в опоре на концепцию "эмпирического параллелиз­ма "души и тела, восходящую к психофизическому параллелизму В. Вундта, при­чем сущность устанавливаемой эмпирически параллельности физических и пси­хических явлений он считал необъяснимой» (ФЭ).

Что это значит, я понимаю плохо, но ясно, что для него душа суще­ствовала как некая сущность, живущая одновременно с телом. Это очень важное пояснение, потому что без него его порой трудно понимать. К при­меру, в одной из статей, посвященных методу психологии, помещенной им в 1911 году в сборник «Психология и школа», он говорит:

«Психолог так же мало обязан начать с объяснения того, что такое душа, как мало физика принуждена начать с объяснения того, что такое материя.

Поэтому хотя психология, как обыкновенно принято определять ее, и есть наука о душе, но мы можем приняться за изучение ее "без души ", то есть без метафизических предположений о сущности, непротяженности ее, и можем в этом держаться примера исследователей в области физических задач» (Чел­панов. Психология и школа, с. 263).

Если не знать изначально, что Челпанов видит психологию именно как науку о душе, то можно посчитать, что он сторонник естественнонаучной «психологии без души». Нет, просто он болеет все той же болезнью науко-творчества, которая в начале двадцатого века требовала все науки подгонять под естественнонаучные образцы. И через год после этого он и создаст свой Институт экспериментальной психологии, где воплотит все лучшие есте­ственнонаучные задумки Вундта, Эббингауза, Кюльпе и других экспери­ментаторов.

Вопрос о том, как психологии изучать душу, постоянно стоял перед Челпановым. Но не менее важным был для него и вопрос о том, как обучать людей изучать душу. Поэтому стоит различать Челпанова-исследователя

Глава 10. Мозг и душа. Челпанов

и Челпанова-педагога. Как педагог он лучше всего понятен по его знамени­тому и многократно переиздававшемуся «Учебнику психологии (Для гимна­зий и самообразования)». Я просто приведу все начало этого учебника.

«Определение психологии. Термин "психология" происходит от греческих слов психе и логос и значит "учение о душе ". Но так как существование души совсем не очевидно, то и определение психологии, как учения о душе, для многих представляется неправильным. Поэтому в последнее время предлагают другое определение психологии, именно говорят, что психология есть наука о душевных явлениях или о законах душевной жизни.

Нам следует разобрать оба эти определения. Но что такое душевные яв­ления?

Под душевными явлениями нужно понимать наши чувства, представления, мысли, желания и т. п. Что мы называем чувствами, мыслями, желаниями, вся­кий хорошо знает. <...>

Но существует ли душа, и что мы понимаем под душой?

Для признания существования души, между прочим, имеется следующее ос­нование. Мы не можем мыслить о том или другом чувстве, о том или другом представлении, вообще о том или другом душевном явлении без того, чтобы в то же самое время не мыслить о чем-то таком, что "имеет "чувства, представле­ния. Мы не можем представить себе душевные явления, как не принадлежащие ничему; мы не можем представить себе ни чувств, ни мыслей, ни желаний, кото­рые были бы ничьими. Сделайте попытку представить чувство радости, кото­рое не принадлежало бы ничему; такая попытка вам не удастся.

Мы, думая о мыслях, чувствах, желаниях и тому подобном, всегда представ­ляем себе нечто, что "мыслит ", "чувствует ", "имеет желания " и тому подоб­ное. Это "нечто " философы называют субъектом, "я ", "душой ".

Душа, по их мнению, есть причина душевных явлений: только благодаря де­ятельности души мы имеем представления, чувства. Она есть носительница, основа душевных явлений, душевные же явления суть обнаружения души; душа в своей деятельности обнаруживает свои свойства. Исследование природы и свойств души и есть, по мнению некоторых философов, задача психологии» (Чел­панов. Учебник, с. 1—2).

Очень старался спрятаться Георгий Иванович, но все его хитрости были прозрачны. Он был защитник души, и за это его уничтожили как исследова­теля и забыли как психолога и философа. Между тем, как философ он очень много сделал для создания науки о душе. Первое краткое ее изложение он сделал в 1900 году в работе, посвященной исследованию материализма «Мозг и душа». Там он посвятил душе весь заключительный раздел с названием «Понятие души в современной философии».

Исходная мысль его сводится к тому, что душа может быть предметом науки.

«Предмет сегодняшней лекции — вопрос о "душе". Многим из присутству­ющих может показаться, что это вопрос совсем не научный, что вопрос о душе может входить в область религиозной философии, но отнюдь не составляет

Круг четвертый — Слой первый — Век девятнадцатый

предмета психологии. В крайнем случае о душе могут говорить только лишь метафизики. Эмпирик же философ не сочтет этого вопроса предметом своего исследования. Но те, которые думают таким образом, ошибаются...» (Челпа-нов. Мозг, с. 301).

Далее он дает краткий исторический очерк воззрений на душу. Очерк не слишком яркий, не только с исторической точки зрения, но и по качеству мысли, но без него не понять его собственного понятия души. К тому же он показателен для характеристики «интеллигентной публики» той поры. Да и современной тоже, мне кажется.

«Если среди современной интеллигентной публики очень распространен взгляд, что собственно наука не может говорить о душе, то это происходит оттого, что она приписывает философам грубый анимистический взгляд, который при­надлежит первобытному человеку. Многие из публики думают, что если фило­соф говорит о душе, то он под нею разумеет то же самое, что и первобытный человек.

Но что, в самом деле, первобытный человек понимал под душой? Для него были не чужды вопросы о том, есть ли в человеке душа: он наталкивался на эти вопросы наблюдением таких явлений, как различие между человеком живым и мертвым, между человеком спящим и бодрствующим.

Первобытный человек объяснял это различие тем, что у живого человека есть "душа " — это особое существо, обитающее в нем. Оно может покидать человека, и тогда он делается мертвым. Эта душа представляет собою нечто вроде тонкой оболочки, нечто вроде тени или пара. Душа эта, покидая тело, например, во сне, может странствовать, уходить в места очень далекие от спящего и снова к нему возвращаться.

После смерти душа покидает тело человека, по народному выражению, она "улетает " от него, и вследствие этого у некоторых народов существует обы­чай открывать окна в то время, когда кто-либо умирает, чтобы душа имела возможность беспрепятственно улететь.

Вот такое понимание души некоторые приписывают философам, но всякий легко может видеть, что душа, существование которой признавал первобытный человек, материальна, что его понимание души — чисто материалистическое и ни одним современным философом принято быть не может» (Там же, с. 302).

Почему не может? Что, кроме научной моды, может оправдать этих недоумков от философии? То, что такое воззрение «материалистическое», делает его неверным? А должна быть математическая или символическая, то есть идеальная противоположность между душой и телом? Знак «душа» есть отрицание знака «тело», так, что ли? А как же действительность? Почему душа не может быть тем, что она есть, а должна быть чем-то, что придумал о ней Декарт, сказав, что она непространственна? Это ведь и есть предел математичности: непространственна, как математическая точка. Вот тогда это философия! А все остальное — грязь жизни.

Как было бы просто, если бы целью было познание действительности, но когда цель — создание науки или получение звания настоящего филосо­фа, все становится так сложно!

Глава 10. Мозг и душа. Челпанов

«Что же такое душа?Многие, поставляя такой вопрос, думают получить простой и определенный ответ (Ишь, губу-то раскатали! — АШ). Такого рода ожидание объясняется привычками, усвоенными нами с детства. Когда в дет­стве мы задаем вопрос, что такое "пароход ", и получаем вполне определенный ответ, то нам кажется, что, если мы поставим вопрос, что такое душа, то философ должен дать такой же определенный ответ, который бы показал, что он под душой понимает нечто такое, что обладает наглядностью материаль­ной вещи. Но здесь дело обстоит далеко не так» (Там же).

Короче, фиг вам! На простоту не рассчитывайте. И дальше Георгий Ива­нович рассказывает о «тожестве личности» и «единстве сознания», из чего следует, что душа — это то, что может сказать про себя: Я.

Как вы понимаете, это вовсе не душа, если мы говорим о ее понятии. Это не то, что вкладывает народ в свое понятие «души», а то, что договори­лись считать «душой» философы вслед за Декартом. В итоге этот разговор довольно естественно перерастает в рассуждение о том, что есть «духовная субстанция». Естественно, что при такой подмене уже невозможно разли­чить, о чем же идет речь — о душе или же о духе.

Простой и необразованный народ эти понятия различал, а вот с про­грессом науки философы утратили способность их различения. Что для меня означает, что они утеряли и понимание. Чтобы эта мысль была ясной, вспом­ните о том, что северные народы имеют десятки слов для обозначения раз­ных состояний снега. Почему? Они этим живут, это сущностно важно для их выживания, в итоге они развивают и утончают свое видение, выделяя раз­личные понятия того, что для нас выглядит единой и невнятной массой холодного белого вещества.

Утеря различения понятий является признаком того, что говорящий о каком-либо предмете не живет тем, о чем говорит. И даже вообще — не из этих мест!

Что удивительно, Челпанов в этой работе цитирует Лопатина. Наряду с множеством немецких и английских имен это выглядит даже вызывающе для русского ученого. Тем не менее, приведу эту выдержку.

«Совершенно справедливо замечает проф. Л. М. Лопатин: "Нет явлений вне субстанций, как нет субстанций вне их свойств, состояний и действий; природа субстанций выражается в законах и свойствах явлений, и наоборот, нельзя счи­тать за природу субстанции то, что в ней не проявляется..."» (Там же, с. 314).

В переводе на человеческий язык это означает, что Челпанов хочет до­казать, что душа все-таки есть, есть у душевных явлений некая основа, ко­торую надо рассматривать как нечто самостоятельное и изучать. Соответ­ственно, это же заявляется и как вывод из всей работы:

«Таким образом, мы можем сказать, что в современной философии те, ко­торые признают существование души, признают также и ее субстанциональ­ность, если не прямо, то во всяком случае косвенно» (Там же, с. 316).

Как же тяжко было русским философам уже задолго до окончательной победы естественной науки! Как же изуродованы были их души, если они целые жизни клали за то, чтобы только доказать свое право исследовать

Круг четвертый — Слой первый— Век девятнадцатый

душу, да так и не приступали к самому исследованию, поскольку сжигали все свои творческие силы на преодоление сопротивления той среды, кото­рая родилась в то время!

Создается впечатление, что сама эта среда была тяжела и груба для движе­ния душ. И это не ученые, не философы мучились с выражением своих мыслей, а души их с трудом летели в этой среде к своим целям, преодолевая ее вещественное сопротивление...

Через пять лет, во «Введении в философию», Георгий Иванович продви­нется в своем исследовании души. Он создаст прекрасный очерк современ­ных учений о душе и даст хороший образ истории этого понятия. А в разделе «Спиритуализм» он даже попытается ответить на вопрос, что такое душа. Ответ этот будет уж совсем философским.

Сначала он сведет все к той самой, условно говоря, «математической точке»:

«Весь вопрос только в том, существует ли что-нибудь постоянное в смене духовных явлений?

На этот вопрос мы должны ответить утвердительно. Это наше "я ", ко­торое при всех изменениях психической жизни остается неизменным, самому себе тождественным» (Челпанов. Введение, с. 198—199).

Если уж мы ведем речь о понятии, то ясно, что это ответ отнюдь не на вопрос о понятии «душа». Это ответ на вопрос, существует ли что-нибудь постоянное в смене духовных явлений?

Почему решено было это постоянное и считать душой, для меня остает­ся загадкой. Наверное, потому, что философам было некогда заниматься промежуточными понятиями и хотелось одним рывком пробиться сразу к самой сути вещей. Иными словами, ответ, что душа — это неизменное во мне, — это не только не верный ответ, но даже и не ответ совсем, потому что отвечает не на вопрос, что такое душа. Это подмена.

Естественно, что дальше, когда возникал вопрос, а что может быть этим «неизменным», приходилось создавать очень сложные построения. Вот и Челпанов, тонко чувствующий сопротивление русского языка философс­ким играм, спрашивает, что такое душа? — не прямо, а хитро завесив нау­кообразными словесами:

«После этого обзора главнейших учений о душе, то есть того пункта дей­ствительности, где психические процессы приходят в непосредственное сопри­косновение с процессами физическими, мы можем дать ответ на вопрос, в чем заключается основной принцип действительности» (Там же, с. 199).

Ответ этот в духе Лейбница был настолько философичен, что после этого Георгий Иванович исчерпался, и дальше продвигаться в исследовании души уже не мог. Да и судите сами, можно ли выдумать еще что-то?

«В основе действительности лежит нечто духовное, монады, которые сво­им соединением дают все то, что существует: и материальное, и духовное.

Монада представляет собою нечто духовное: мы можем ей приписать пред­ставления или волю. Существуют различные виды или степени монад, одни бо-

Глава П. Дореволюционные словари

лее совершенны, другие менее совершенны. Соответственно с этим психический мир одних монад отличается от психического мира других...

При таком допущении значительно упрощается решение очень многих воп­росов» (Там же, с. 199—200).

Мы можем приписать монаде представления или волю... Да, монаде мы можем приписать что угодно, кроме способности загрязняться и очищаться. А что же такое душа?