Была бы она чистюлей, сорванцом или грязнулей

ЖанБене известна мне лишь потому, что была убита. И эта смерть — единственное, что позволяет мне видеть изнасилование, — именно изнасилование, несмотря на мерзкую тупость Сирила Уэчта, — и все те синяки, и раны, и воспаления на телах в большинстве своем старших, чем ее, и не совсем таких же.

ЖанБене — плоская. Такая, какой и должен быть ребенок в ее возрасте. Титек нет. Не сформированы. Нет сочной пизды, и ляжек, и мешков под глазами, и растяжек. Мягкая и твердая, в ней нет ничего, кроме кожи и костей. Усталая. Эгоистичная. Бугорки там, куда вскоре набежал бы жир. Подвязать здесь. Скрыть это. Больше упражнять то.

Она даже еще более плоская. Как на бумаге. Как в жалостливых речах. Как в звуковых фрагментах, и используется одиноким тобой раз за разом.

Хуже того. Я не знаю каких-либо реальных фактов или деталей о ее маленьких репродукциях, поскольку варящимися в собственном соку домыслами окружены даже ее миниатюрные объемы. Я знаю важные голоса, скользкие от грязных гипотез и соленые от бабской обеспокоенности.