2015-05-30
833
Я вновь поглядел на Сфинкса, на его патетический семифутовый рот, едва различимый в свете звезд, и заметил, что та улыбка, которую я видел у допотопного атлантического Сфинкса, сменилась теперь выражением легкой грусти. Ветры пустыни своей разрушительной силой обезобразили его лицо, но еще сильнее его изувечили непочтительные люди.
Но разве не должны были пески пустыни, пролетая мимо — то тихо и незаметно, то с воем и бешеным ветром — постепенно оседать на нем, с тем чтобы скрыть, в конце концов, под своей толщей? Так оно и было. Мне вспомнился мистический сон Тутмоса IV, о котором он повествует в причудливых иероглифических знаках на стеле из красного гранита, установленной между лапами Сфинкса. Я вспомнил слово в слою горестный плач покинутого и всеми забытого Сфинкса, к тому времени по самую шею засыпанного безжалостными песками.
«Песок пустыни приближается ко мне, — жаловался дух Сфинкса, — и я скоро совсем утону в нем.
Спеши! Сделай так, чтобы убрали песок, и тогда я буду знать, что ты мой сын и помощник».
А после пробуждения Тутмос сказал себе: «Жители этого города и служители храма поклоняются этому богу, но никто из них даже не подумал о том, чтобы освободить от песка его образ».
На рельефном изображении вверху этой стелы запечатлен сам фараон, подносящий Сфинксу фимиам, а ниже следует самое подробное изложение, пожалуй, наиболее удивительного за всю историю сна и не менее удивительных его последствий. Молодой Тугмос был еще принцем, когда вместе с друзьями начал свои поиски на краю пустыни недалеко от Гизе.
«По дороге на юг, — повествуют далее иероглифы, — принц развлекался стрельбой по медной мишени, охотой на львов и других диких животных пустыни и гонками на колесницах, его кони летели быстрее ветра».
С коня он сходил только к полудню — усталый и утомленный своими забавами. Пообедав, он устраивался отдыхать, отослав помощников, чтобы те тоже отдохнули. Он приносил жертвы богам у алтаря и только тогда позволял себе ненадолго прилечь.
«Тяжесть сна одолела принца, в час когда Ра достиг зенита. И он услышал, как его божественное величество заговорило с ним своим собственным голосом, как отец говорит со своим сыном, и сказало:
“Воистину, я вижу тебя, я лицезрею тебя, сын мой. Тутмос, я твой отец Херу-Хут, и я передам тебе это царство. Ты поднимешь его красную корону, и земля эта станет твоей на всем ее протяжении. Божественная диадема будет сиять на тебе, всю пишу в Египте и драгоценные дары соседних стран принесут тебе!”»
Сон завершился призывом освободить Сфинкса из песчаного плена, только тогда обещанная корона могла быть возложена на голову принца.
Тутмос послушно исполнил полученный во сне приказ, послав множество людей убирать засыпавший лощину песок. И вскоре им удалось освободить грудь Сфинкса.
А Херу-Хуг — «Восходящее Солнце», дух или бог Сфинкса — честно выполнил свое обещание. Обойдя старших братьев, принц получил корону правителя, назвался Тутмосом IV и двинул армии за пределы Египта, где они одерживали победы на всем своем пути.
Его империя простерлась до далекой Месопотамии на востоке и второго нильского порога в Нубии
— на юге; он победил ливийских бедуинов на западе, а бородатые эфиопы поднесли ему обещанные драгоценные дары. Под его властью Египет стал необычайно богат: и трудящиеся крестьяне, и праздные властители стали в нем сравнительно зажиточными. Цивилизация и культура Египта расцвели как никогда прежде. Предсказанная слава стала полностью сбывшейся реальностью.
Все это отнюдь не слухи, но подлинная история; не легенда, но факт; ибо египтяне вели свои летописи гораздо более тщательно, чем какой-либо другой народ древности, и к тому же многие записи глубоко высечены в твердом камне, что позволяет им жить много дольше документов, записанных на бумаге или пергаменте.
И это было далеко не единственный раз, когда человек был призван на помощь Сфинксу.
Семь раз неугомонные пески засыпали Сфинкса; и семь раз люди вызволяли его. И все это только в историческое время, ибо доисторические люди относились к нему с неизменным почтением, побуждавшим их самоотверженно заботиться о сохранности его тела.
Первым, кто откопал Сфинкса, был фараон Ха-фра из Четвертой династии, превративший Вторую пирамиду в гробницу и приказавший установить в ней свой гранитный саркофаг. Это случилось более пяти тысяч лет назад. Прошло около двух тысяч лет, прежде чем последовала вторая попытка спасти Сфинкса от песка, предпринятая Тутмосом IV, которого подвигнул на эту работу его знаменитый сон. Он даже постарался защитить Сфинкса от дальнейших вторжений пустыни, соорудив вокруг него мощную стену из необожженого кирпича, дабы она служила барьером.
Эти кирпичи сохранились по сей день, и на некоторых из них до сих пор можно различить имя фараона. Но даже стена не смогла остановить пески, и они вновь одолели каменного гиганта. На этот раз о нем позаботился чужеземный правитель — римский император-философ Марк Аврелий. Обнаружив Сфинкса вновь погребенным по шею, он в очередной раз освободил его. Не вырезанные из скалы, в отличие от головы и тела Сфинкса, но сложенные из камней, его лапы и часть груди пришли в плачевное состояние, и императору пришлось всерьез заняться их ремонтом; а восстановленные им фрагменты окружной кирпичной стены до сих пор выделяются черными пятнами на сером фоне пустыни.
При арабах о Сфинксе, разумеется, никто не заботился, и вскоре только бледно-серое лицо его выглядывало из золотой песочной пыли. Только в начале прошлого века нашелся человек, готовый прийти на помощь Сфинксу. Это был капитан Ка-вийя — увлеченный итальянский археолог и исследователь сверхъестественного, предпринявший попытку откопать верхнюю часть туловища Сфинкса.
Но натиск песков был настолько силен, что даже раскопанные части ему лишь с большим трудом удавалось удерживать от повторного исчезновения под их толщей. В 1869 году Огюст Мариетг — основатель Египетского музея — предпринял по случаю открытия Суэцкого канала очередную, пятую по счету, попытку хотя бы немного уменьшить размеры песчаной горы, грозившей поглотить Сфинкса, но эта затея недолго увлекала его. А тридцать три года спустя Гастон Масперо — его преемник в управлении музеем — собрал по подписке во Франции изрядную сумму с той же самой целью. Благодаря этим деньгам ему удалось освободить из плена песков значительную часть тела Сфинкса.
Масперо надеялся отыскать у подножия Сфинкса какую-нибудь дверь, которая вела бы в скрытое внутри помещение. Он упорно отказывался верить в то, что у этой уникальной статуи нет никаких доселе не открытых архитектурных секретов. Но никакой двери или хотя бы лазейки он так и не нашел. Тогда он начал задавать себе вопрос: а не лежит ли Сфинкс на какой-нибудь насыпи, под которой и следует искать это скрытое помещение? Однако, масштаб запланированных раскопок явно превышал имевшиеся у него средства, и коль скоро он так и не смог привить американским миллионерам интерес к египтологии, ему пришлось завещать эту работу потомкам.
Седьмая и последняя попытка была предпринята несколько лет назад, когда египетское правительство решило полностью очистить Сфинкса от песка, дабы стали видны скрытые ранее части его основания, лежащие во впадине овальной формы. Землекопы полностью очистили нижнюю часть статуи, в течение долгого времени находившуюся под слоем песка, и убедились, что Сфинкс стоит на мощном скальном основании, выложенном каменными плитами удлиненной формы. Расчищена была и вся территория до защитной стены, а также значительное пространство перед Сфинксом. На поверхность выступили ступени лестницы шириной в сорок футов, ведущей к его подножию. И наконец Сфинкс предстал во всем своем истинном величии. И тогда вокруг него была возведена мощная отвесная стена из бетона, дабы раз и навсегда покончить с наступлением песков. Будем надеяться, что гора из желтых крупинок никогда более не сможет вырасти вокруг Сфинкса и сия достохваль-ная работа землекопов не будет сведена «на нет».
Но не следует слишком строго судить своего врага. Хотя пески пустыни и стремились похоронить под собой статуи и храмы Египта, они в то же время оберегали их, предохраняя от разрушения. Люди, пожалуй, еще не придумали лучшего средства сохранения каменных памятников старины, чем теплый и сухой африканский песок.
Незаметно и, казалось, неохотно бесчисленные звезды начали одна за другой исчезать с небосклона, и я понял, что мое долгое бдение близится к завершению. Я решил прекратить его в тот час, когда на индиговом небе станет уже полностью неразличим мистический парад созвездий, и трепещущий рассвет осенит окружающий мир своим розовым светом.
Воздух стал прохладным, но я чувствовал, что горло мое пересохло.
Я еще раз молча поприветствовал сурового каменного стража древних тайн, который в свете тускнеющих звезд напоминал Молчаливого Наблюдателя, приставленного к нашему миру. Неужели мне и вправду удалось заглянуть в летопись доисторического Египта, и я видел то, что было на самом деле?
Кто осмелится определить точный возраст Сфинкса? Коль скоро даже его атлантическое происхождение трудно оспорить, как можно называть какую-либо точную дату?
И почему ночное видение, столь быстро промелькнувшее при свете звезд перед моим мысленным взором, не может оказаться правдой? Ведь Атлантида вовсе не была простой выдумкой греческих философов, египетских жрецов и американских индейцев: некоторым ученым удалось собрать более сотни различных подтверждений ее существования. Я заметил также, что при создании Сфинкса окружающая его местность никак не могла быть покрыта песком; ибо в противном случае его скальное основание, расположенное как раз у подножия горы, увенчанной пирамидами, тоже было бы занесено песком, что создало бы множество помех для строительства и сделало бы его удачное завершение почти невозможным. Нет, гораздо более вероятно, что статуя была создана еще до того, как в этих местах появились пески, когда Сахара еще была огромным морем, над чьими водами возвышался огромный, но трагически погибший континент Атлантида.
А люди, населявшие доисторический Египет, сотворившие Сфинкса и создавшие самую древнюю в мире цивилизацию, скорее всего, были теми, кому пришлось покинуть Атлантиду, чтобы поселиться на этой тонкой полоске земли, обрамляющей берега Нила1. Они успели сделать эго до того, как их обреченный континент погрузился на дно Атлантического океана (катастрофа, высушившая Сахару, превратив ее в пустыню). Ныне разбросанные по поверхности Сахары ракушки, а также окаменелые останки рыб, время от времени находимые в ее песках, доказывают, что раньше она была покрыта водами огромного океана.
Нельзя назвать иначе как грандиозной и захватывающей мысль о том, что Сфинкс являет собой зримую и нерушимую связь между нынешним человечеством и людьми из затерянного мира, неведомыми атлантами.
Но значение этого великого символа оказалось утерянным для нашего мира, и теперь Сфинкс — не более чем курьезная локальная достопримечательность. Любопытно, а что он значил для атлантов?
Ответ на этот вопрос следует искать в тех немногочисленных остатках культуры, что частично сохранилась у народов, чьи истоки могут быть связаны с Атлантидой. Надо изучить вырождающиеся ныне ритуалы таких народов, как инки и майя, ибо они восходят к более глубоким религиозным воззрениям их отдаленных предков. Это изучение позволяет убедиться в том, что самым почитаемым объектом их поклонения был, несомненно, Свет, олицетворяемый Солнцем. Отсюда и те пирамидальные храмы Солнца, что возводились по всей древней Америке. Эти храмы можно считать либо самостоятельными вариантами, либо слегка искаженными копиями храмов, построенных в свое время в Атлантиде.
Лишь после того, как Платон отправился в Египет и поселился там при древнем Университете Гелиополя (где он жил и учился тринадцать лет), всегда осторожные с иностранцами учителя-жрецы оказали молодому и искреннему греческому искателю честь, приобщив его к тому знанию, что хранилось в их тайных, скрытых от посторонних глаз анналах. И, помимо всех прочих открытых ему вещей, Платону было сказано, что в центре Атлантиды стояла огромная пирамида с плоской вершиной, и на этой вершине было построено главное святилище континента — храм Солнца.
Уплывшие в Египет беженцы принесли с собой свою религию и потому начали возводить аналогичного вида храмы. Таким образом, в огромных наклонных пилонах и в пирамидальных гробницах Египта мы можем видеть черты того самого атлантического наследия. Да и Солнце всегда занимало первое место в пантеоне египетских божеств.
И еще одно качество перенесли из-за моря эти люди — предрасположенность к строительству гигантских статуй, любовь к каменным колоссам. И теперь, глядя на полуразрушенные массивные (несомненно атлантического происхождения) храмы Мексики, Перу и Юкатана, сложенные из каменных блоков немыслимых размеров, с ювелирной точностью подогнанных друг к другу, без труда можно обнаружить их явное сходство с архитектурой Древнего Египта: те же циклопические фигуры и похожие друг на друга храмы, — все указывает на общность их истоков.
Каменные человеческие фигуры, найденные капитаном Куком на острове Пасхи — уединенном, заброшенном, покрытом горами осколке затонувшего континента — достигают всего лишь двадцати семи футов в высоту (это меньше, чем одна треть от высоты Сфинкса), но и их создатели имеют общих предков с архитекторами Древнего Египта.
Теперь назначение Сфинкса становится немного понятнее. Египетские атланты хотели создать главную статую своей новой страны, самый грандиозный памятный знак своего пребывания на этой земле и посвятить его своему богу Света, — Солнцу. И где-то неподалеку они должны были возвести главный храм, посвященный этому богу, подобный главному храму их прежней родины.
Сфинкс был почитаемым каменным идолом расы, считавшей свет самой близкой к Богу субстанцией в этом грубом материальном мире. Свет — это самый тонкий, самый неуловимый объект, который человек способен воспринимать с помощью пяти своих чувств. Это самый эфирный из известных ему видов материи. Это и самый эфирный элемент, известный науке, и даже различные невидимые лучи, обнаруженные ею, суть не более, чем разновидности все того же света, только частота их колебаний лежит за пределами диапазона, воспринимаемого сетчаткой нашего глаза. Также и в Книге Бытия говорится, что сначала был создан Свет — элемент, без которого невозможно было дальнейшее творение. «Дух Божий носился над водою, — писал воспитанный египтянами Моисей. — И сказал Бог: да будет свет. И стал свет». И дело не только в этом. Можно вспомнить еще и тот божественный свет, что восстает из глубин души, когда человек обращает к Богу свои сердце и разум; свет в этом плане служит еще и настойчивым напоминанием о том божественном озарении, что может исподволь прийти к человеку даже посреди самого беспросветного отчаяния. Инстинктивно обращая свое лицо к Солнцу, человек, таким образом, обращается к телу своего Творца.
Солнце дает свет, от него стремится он к земле. Не стань Солнца, мир охватила бы ужасная тьма, перестал бы созревать урожай на полях, человечество оказалось бы обреченным на голод и вымирание и вскоре полностью исчезло бы с лица земли.
И если это поклонение свету и его источнику — Солнцу — было центральным постулатом религии атлантов, то и в ранней египетской религии оно тоже должно было быть основополагающим. Бог Солнца Ра был первым — отцом и создателем всех прочих богов, Творцом всего сущего, единым и не-сотворенным.
«Хвала тебе, ты — владыка небес, — поется в прекрасном древнем «Гимне Ра, Восходящему на Востоке Неба», — ты идешь по небу с сердцем, исполненным радости. У всех на лицах твои лучи. Приветствуем своего владыку, когда проходишь ты сквозь вечность, ты, чье существо беспредельно».
Но если Сфинкс связан с этой религией Света, значит, он должен быть каким-то образом связан и с Солнцем. Так и есть!
Я повернулся лицом к востоку, где во мраке уже явственно проступала светлая полоса надвигавшегося рассвета, широко разлившаяся над ровным горизонтом. И вдруг меня осенила мысль: золотой диск над головой Сфинкса, явившийся мне в ночном видении. Чтобы проверить свою догадку я наклонился и внимательно посмотрел на свою левую руку, на запястье которой был закреплен мой старый друг и надежный спутник — полевой компас. Сфинкс и в самом деле был обращен точно на восток, и его незрячие глаза были устремлены как раз в ту самую точку на горизонте, из которой Солнце начинало свое каждодневное шествие по небосводу!
Обращенность Сфинкса на восток должна была символизировать возрождение к новой жизни, в то время как царские гробницы Египта, выстроенные на западном берегу Нила, символизировали уходящую жизнь, по аналогии с заходящим светилом. Также как восходящее Солнце со временем достигает зенита, так и человек после воскресения возносится в духовный мир. И также как Солнце проходит сквозь небесные царские врата, чтобы незримо продолжить свой путь ниже линии горизонта, через оба мира проходит человек.
Я вновь повернулся к Сфинксу и продолжил наблюдение. По мере того как отступала ночь, лицо
Сфинкса обретало все большую определенность, а окружавшая его массивная стена все яснее выделялась на фоне песков.
По небу длинными полосами разлилось розоватое сияние; казалось, его исчеркала цветным мелком чья-то невидимая рука. И над горизонтом показался, наконец, краешек восходящего Солнца, окутывая розовой дымкой дальние горы и возвращая привычный вид знакомому египетскому пейзажу.
В семи милях от меня муэдзины Каира уже взобрались на высокие минареты мечетей и, встав на предназначенные для этого круглые площадки, принялись будить последователей Пророка, ибо наступало время первой молитвы.
То же делал и Сфинкс, только беззвучно.
Глядя в профиль на его лицо, я изумлялся теперь безрассудству тех людей, чьи святотатственные пушки отстрелили половину его носа. Какие же мысли носились в голове у Сфинкса, когда эти варвары открыли огонь? Должно быть, сначала — удивление, затем — обида, но, в конце концов, к нему вернулось древнее философское смирение. Египтяне обвиняют в этом варварстве наполеоновских солдат, а французские археологи считают, что это дело рук солдат-мамелюков восемнадцатого столетия, для которых, по их мнению, нос Сфинкса служил мишенью во время учебных стрельб. Но Наполеон ни за что не допустил бы подобного осквернения самого древнего в мире изваяния. Низкорослый корсиканец был слишком великим человеком, слишком большим любителем искусства и слишком ревностным почитателем выдающихся творений древности, чтобы не оценить в полной мере все значение этого каменного стража пустыни. Мамелюки, без сомнения, были не столь щепетильны и к тому же, будучи магометанами, испытывали сильнейшее отвращение ко всякого рода идолам. У одного арабского историка даже упомянут некий фанатичный шейх, пытавшийся в своем ревностном служении Аллаху сломать нос Сфинкса еще в 1379 году. Но правда заключается в том, что разрушение лица статуи началось гораздо раньше, задолго до французов и мамелюков, и последующие столетия всего лишь стали свидетелями его финальной стадии. Со времени падения последних фараонов и до конца девятнадцатого столетия суеверные путешественники не колеблясь пускали в ход зубила и молотки, чтобы отщипнуть себе от Сфинкса какой-нибудь маленький талисман или просто сувенир. Так была уничтожена часть рта скульптуры. В этом повинны путешественники, посещавшие Сфинкса в те времена, когда памятники старины охранялись далеко не так строго, как сейчас, когда гостям уже не позволено делать все, что им вздумается, и египетские власти неусыпно берегут самое древнее произведение монументальной скульптуры на своей земле.
Но не все путешественники вели себя столь варварским образом. Некоторые из них, посетившие это место еще во времена греческих и римских правителей, просто не устояли перед искушением вырезать свои имена на теле Сфинкса или же на одной из стен, окружающих глубокую чашу, в которой он покоится. Внимательный наблюдатель и сейчас еще может разглядеть эти имена и прочесть их. Например, на втором пальце левой задней лапы Сфинкса едва заметно просматривается адресованный ему великолепный сонет. Он настолько слабо различим, что наверняка ускользает от внимания публики, каждодневно любующейся здесь видом гигантской статуи. А ведь под этим сонетом стоит подпись самого Арриана, историка Александра Великого. Эти прекрасные греческие стихи заслуживают того, чтобы быть где-нибудь напечатанными, прежде чем они окончательно исчезнут.
