2015-05-30
362
Более чем за семь тысячелетий до того, как Пророк Мухаммед призвал кочевые аравийские племена поклоняться чисто духовному Богу, в этой стране высокого неба процветала совсем другая религия, последователи которой воздвигали из камня огромных идолов, столь порицаемых впоследствии Мухаммедом.
И все же просвещенные последователи этой религии поклонялись тому же Невидимому Богу, что и мусульманский Пророк, ибо вера их отнюдь не сводилась к простому почитанию истуканов. Даже опытные египтологи не могут сейчас похвастать доскональным знанием этой древней религии, поскольку восходит она ко временам доисторическим, к эпохе, о которой им известно настолько мало, что они даже не пытаются воссоздать ее всеобъемлющей панорамы, но ограничиваются лишь осторожной фиксацией фактов и имен.
В нынешнем Египте достаточно мест, где мусульманские мечети соседствуют с древними храмами, как, например, в Луксоре: соседство, создающее особый, контрастный облик этой страны.
Я пишу эти строки, и мне слышится стук копыт, а перед моим мысленным взором проносится легкая арабская конница: завоеватели спешат пронести зеленое знамя Пророка по всему Египту. Время устрашающе терпеливо... и зеленый цвет уступает место красному, белому, синему, а затем возвращается вновь. Но за всем этим — все тот же еле слышный звон гонгов и литавр древнего храма!
Египет никак не может освободиться от призраков своей прежней веры. Прошлое, подобно фениксу, воскресает на наших глазах благодаря титаническому труду археологов. Эти громоздкие каменные монументы напоминают Египту о его прошлом, которое он иногда вспоминает, но чаще игнорирует.
И все же граница между прошлым и настоящим довольно неопределенна. Призрак исчезнувшего народа и его древней религии до сих пор витает над этой страной, что может подтвердить любой тонко чувствующий человек. И если древние храмы ныне заброшены, стоят полуразвалившимися и без крыш, и лишь крупные летучие мыши носятся меж колонн на фоне иссиня-черного ночного неба; и если сами древние египтяне оставили в память о своем существовании лишь несколько мертвецов — обескровленных, лишенных внутренностей и превращенных стараниями опытных египетских мастеров в опутанные бинтами мумии; то их духи все еще витают во множестве в давно и хорошо знакомых им местах. Влияние так называемых усопших сильно в Египте, как ни в одной другой известной мне стране.
Я сам в очередной раз ощутил это незримое присутствие древности, когда сидел, скрестив ноги, в каменной нише — одной из семи, устроенных в стене колонного зала Храма Сети в Абидосе. Причудливые изображения с любопытством смотрели на меня с покрытых росписями стен, в свою очередь демонстрируя мне свое совершенство. Я добирался сюда два часа по мощеной дороге, проложенной меж бобовых полей и плантаций сахарного тростника. Это была приятная поездка по свежему и бодрящему утреннему воздуху, поскольку я отправился в путь еще до рассвета. И вот — я переступил через каменный порог древнего святилища, построенного первым фараоном из династии Сети. Я устроился в каменной нише храма, и во мне сразу же возникло ощущение прошлого, навевая видения ушедшей эпохи.
Мне показалось, что я вижу перед собой внушительную процессию, ритмично движущуюся по гладким плитам храма в направлении алтаря. Я явственно ощутил силу, исходящую от этих древних могущественных жрецов, сделавших этот храм одним из главных центров поклонения Осирису — богу, изображавшемуся обычно в высоком трехверхом венце. Вероятно, возносившиеся здесь молитвы породили неслышные вибрации, не смолкшие по сей день и до сих пор звучащие, несмотря на прошедшие с тех пор столетия. На эту мысль меня навело растущее ощущение умиротворяющего и доброго Высшего Присутствия. Я почувствовал, что под Его могучими крыльями мои отягощенные желаниями суетные мысли оставляют меня, осыпаясь как песок между пальцами.
Вот что писал о той, ныне скрытой за завесою веков, эпохе знаменитый географ древности Страбон: «В Абидосе поклоняются Осирису, но нет в храме певцов, и никто перед началом церемоний не играет на свирели или на цитре, как это бывает при поклонении другим богам». Мир и покой царят среди белых стен этого зала; полусонное спокойствие, неведомое и недоступное внешнему миру. Марфа — суетливая и торопливая — заслужила упрек Иисуса; Мария — спокойная и задумчивая
— снискала Его похвалу. Не в суете и шуме проводим мы свои лучшие часы, но лишь погрузив душу в безмятежность и покой, соприкасаемся мы со Счастьем, Мудростью и божественной Силой.
Итак, я удобно устроился в небольшой каменной нише, как это делал, возможно, тысячелетия назад некий смуглокожий жрец, и тут же ощутил сохранившуюся здесь с тех пор его благотворную энергию, нахлынувшую на меня подобно магическим чарам. О, как это прекрасно — остаться на некоторое время в одиночестве, чтобы позабыть о непрестанной суете и шуме — побочных следствиях прогресса, неизменно сопровождающих все приносимые им многочисленные блага. Полезно иногда позабыть о грубом эгоизме, вечной проблеме взаимного непонимания, бессмысленной ненависти и черной зависти, поднимающих головы и начинающих злобно шипеть, подобно кобрам, и плеваться ядом в каждого, кто возвращается в мир непросвещенных людей.
«Но для чего тогда возвращаться?» — подумал я.
Мы считаем одиночество проклятьем, но, достигнув мудрости, начинаем считать его благословением. Мы должны взобраться на Эверест собственных желаний и научиться жить на его вершине — в полном одиночестве. Ибо тот, кто станет искать душу среди толпы, найдет там лишь бездушие; а ищущий истину найдет только обман.
Надо искать общества для души, а не для тела. Можно провести вечер в большой гостинной, где собралось десятка четыре гостей, и все же чувствовать себя одиноким, как в пустыне. Тела могут бьггь сколь угодно близки между собой, но пока не произошло сближение умов и сердец, каждый из нас продолжает пребывать в одиночестве. Бывает так, что кто-то приглашает Вас к себе в гости ис-
ключительно из уважения к правилам хорошего тона. Вы приходите, но обнаруживаете, что хозяина нет дома, хотя он и был извещен о Вашем приходе. Правда, он оставил дома свое тело, чтобы встретить Вас, но пропасть между вашими душами настолько велика, что они никак не могут находиться рядом. Знакомство с таким человеком отнюдь не означает, что Вы с ним действительно близки. То, что Господь разъединил, человек да не соединяет!
Я достал билет в Небесное Царство, в огромную страну, куда не долетают тривиальные и беспокойные вести из нашего мира. Означает ли это, что я
— человеконенавистник? И разве можно называть мизантропом того, кто играет с маленькими детьми и подает милостыню нищим?
Почему бы не отдохнуть и не принять предложенное благословение одиночества, свободного от всех ненужных хлопот и беспокойств, когда судьба приводит тебя в такие спокойные, уединенные ме-. ста, как этот храм в Абидосе?
Мы смеемся над теми, кто оставляет общество в поисках высшей жизни; а ведь эти люди, возможно, уходят лишь для того, чтобы вернуться с какой-то очень важной для всей нашей расы вестью. Я вспомнил о торжественном обещании, которое мне пришлось дать по настоянию тех людей, кого я очень уважаю и даже боготворю; и понял, что возвращение неизбежно. Но эта мысль не огорчила меня, ибо я знал, что если меня вновь утомит мирская суета, я всегда смогу погрузиться в глубокие воды своего духовного существа, дабы вновь вынырнуть оттуда успокоенным, довольным и счастливым, исполненным свежих сил. В этой священной внутренней тишине отчетливо слышен голос Бога. Точно также и здесь, в священной тишине древнего храма я смог услышать еще более слабое эхо голосов давно исчезнувших богов. Когда мы уходим во внешний мир, мы блуждаем в непролазных дебрях в окружении теней, но, возвращаясь к себе, мы попадаем в мир возвышенных истин и немеркнущих красот. «Остановись, — говорит Псалмопевец, — и узнай, что я есмь Бог».
Мы утратили древнее искусство одиночества и не знаем, чем нам заняться, если вдруг остаемся одни. Мы не знаем, как стать счастливыми за счет одних только собственных внутренних ресурсов, и потому нам приходится платить комедиантам или кому-то еще за то, чтобы они сделали нас на время счастливыми. Мы не только не умеем оставаться в одиночестве, но еще менее способны просто спокойно сидеть на месте. Если б мы могли некоторое время посидеть спокойно, придав телу правильное положение и должным образом настроив свой разум, мы смогли бы обрести совсем не лишнюю для нас мудрость и вселить желанный покой в свои сердца.
Я просидел неподвижно почти два часа, пока в моих ушах вновь не зазвучало тиканье часов, заставившее меня открыть глаза.
Я посмотрел на заполонившие все помещение храма массивные ребристые колонны, поддерживавшие тяжелую крышу. Странным образом они напомнили мне гигантские стебли папирусов, на которые сверху были возложены мощные купола. Освещались они пучками света, проникавшего внутрь сквозь отверстия в крыше. Благодаря этому освещению лучше были видны нанесенные на них росписи и барельефы. Я разглядел изображение фараона, церемонно застывшего перед одним из своих богов, может даже перед самим Осирисом. Повсюду шли стройные ряды иероглифов, столь таинственных для непосвященного наблюдателя. Сам фараон Сети любовался в свое время этими колоннами: покрывавшими их надписями и выступающими основаниями.
С минуту я ждал, когда придут в норму мои затекшие ноги, после чего отправился на экскурсию по Абидосскому храму. Обойдя все его высокие комнаты и сводчатые святилища, я занялся осмотром фресок: их синие, зеленые, красные и желтые цвета, нанесенные на белые, как мрамор, известковые стены, выглядели такими же свежими, как и в тот день, когда они вышли из-под кисти художника три с половиной тысячи лет тому назад.
Тонкая и нежная красота женского тела рано или поздно становится жертвой безжалостного разбойника, имя которому — время. Но даже время казалось бессильным перед великой красотой этих изображений. Какой же секрет был известен древним художникам, если их фрески не утратили первозданной свежести даже по прошествии тысячелетий? И почему мы сейчас не в состоянии достичь таких же результатов? Богатство красок подчеркивало высокую технику рисунка и ювелирную работу резчика. Творцы этих изображений работали когда-то на том же самом месте, где сейчас стоял я. На белой стене храма увековечили они загадочную жизнь ныне исчезнувшего Египта. Всюду были видны изображения фараона, поклоняющегося высшим божествам и получающего их благословение.
В этом одиноко стоящем храме, не посвященном, вопреки обычаю, ни одному конкретному богу, воцарились сразу несколько богов египетского пантеона. У каждого было собственное святилище и собственная фреска или барельеф с изображением какого-то эпизода из жизни этого бога; но главенствовал над всеми все же Осирис. Семь сводчатых помещений, сложенных из больших каменных блоков и вытянувшихся от одного архитрава к другому, были посвящены, помимо прочих богов, Изиде, Пта и Харахту.
Изида — великая Матерь Мудрости, скрытая за завесой, — изображена во всей присущей ей материнской нежности: рукой она касается плеча преданного ей фараона. Рядом плывет ее священная ладья, украшенная изображениями лотоса; в центре ее — искусно выполненное святилище. Ласковые воды и послушные ветры готовы по первому зову умчать ладью в счастливую страну, где обитают лишь боги и богини, да еще те люди, кого эти боги возвысили своим благословением. Люди недалекие, глядя на эти фрески, удивляются глупости древних, всерьез веривших во все эти сказки, во всех этих богов и в священную ладью, отвозившую избранных на небеса. Но ведь лодка — всего лишь символ, частица тайного языка, который хорошо знала элита древнего мира, но вряд ли сможет понять элита нынешняя. А вот боги — отнюдь не просто порождение богатой фантазии древних. У Бога в Его бесконечной вселенной есть место и для более возвышенных созданий, чем человек. И хотя в разное время эти божества принимают различные имена и формы, суть их всегда остается неизменной.
«Не разные боги есть у разных народов — варваров и греков, но Солнце, Луна, небо, земля и море, принадлежащие одинаково всем людям. Только разные народы дают им разные имена».
В этом я полностью согласен с Плутархом.
И если в наши дни эти боги скрылись от взоров человеческих, это отнюдь не значит, что они перестали существовать и действовать. Они просто удалились в сферы, недоступные для физических ощущений, но мы не перестаем из-за этого пребывать под их влиянием. Они по-прежнему наблюдают за миром, вверенным их заботам, по-прежнему контролируют ход человеческой эволюции, хотя и не являются больше в мир в зримых земных ипостасях. Я верю в богов так, как верили в них древние египтяне: то есть как в сообщество наделенных сверхчеловеческими способностями существ, наблюдающих за эволюцией вселенной и благополучием человечества, управляющих человеческими судьбами и самыми важными их поступками, и, наконец, указующих всему и всем путь к совершенству.
В семи священных часовнях храма возжигался огонь и разбрызгивалась вода, курился фимиам и преклоняли колени молящиеся. Здесь же совершались обряды поклонения идолам или же духовного очищения, в зависимости от уровня развития участвовавших в них людей. Те, кто считал эти физические действия равноценной заменой собственным внутренним добродетелям, превращались в идолопоклонников; а те, кто видел в них символическое напоминание о преданности и жертвенности по отношению к своему Творцу, которые каждый должен проявлять в своей повседневной жизни, те укреплялись в истинной вере. Сам жрец в это время в точности выполнял действия, предписываемые традицией, должно расценивая их как часть магического канона, налагающего на него большую ответственность, ибо с их помощью он мог наслать на свою паству либо ангельские, либо дьявольские силы.
Простолюдинам никогда не позволяли входить в эти семь внутренних святилищ, чьи ныне полуразрушенные алтари в те времена были покрыты золотом. Не только здесь, но в большинстве египетских храмов массы прихожан не допускались дальше просторного храмового двора. Этого требовала религия, в основе которой лежало исключительное положение жреческого сословия. Я вспомнил демократическую атмосферу мечети и христианской церкви и понял, почему жрецы, всеми силами старавшиеся сохранить и приумножить свою власть, в конце концов, полностью ее потеряли. «Отдавай с легкостью то, что легко досталось тебе самому», — вот о чем позабыли древнеегипетские жрецы. Они брали с величайшей осторожностью, а отдавали с большой неохотой.
* * *
«Как причудливо меняются времена, — подумал я, — теперь саркофаг человека, построившего этот храм, — пустой алебастровый ящик, в котором покоилась некогда мумия фараона Сети, — лежит в трех тысячах миль отсюда в маленьком музее, открытом в здании Линкольн’з-Инн, и на него глазеют адвокаты и агенты по продаже недвижимости. Если бы фараон приказал похоронить себя футов на сто поглубже, ему, возможно, удалось бы избежать штормового плавания по Бискайскому заливу».
Я посмотрел на покрашенный в небесно-голубой цвет потолок, усеянный множеством звезд. В массивной крыше зияли проделанные временем дыры, в которые проглядывало настоящее небо. «Нигде более в мире небо не бывает такого густосинего цвета, как здесь, в Египте», — снова подумал я. Войдя в пыльный коридор, я увидел знаменитую Абидосскую таблицу — иероглифический список всех египетских царей до восшествия на престол фараона Сети, на основе которого археологи систематизируют свои знания древней истории этой страны. Здесь же изображены сам фараон Сети и его юный сын Рамсес, воздающие почести своим семидесяти двум предкам. Фараон изображен в профиль, так что отчетливо видны его царственная голова, мужественное лицо и гордая осанка. Ступая ногами по мягкому белому песку, кое-где покрывавшему каменный пол храма, я переходил от одного изображения к другому, разглядывая настенные барельефы, заключенные в царские картуши рисунки и аккуратные ряды живописных иероглифических надписей, глубоко врезанных в каменную поверхность.
Вот Гор — с головой ястреба, но телом человека — восседает, выпрямив спину, на высоком кубическом троне, держа обеими руками трехчастный скипетр Египта — плеть для молотьбы, пастуший крюк и посох Анубиса. Все это символы подлинной власти. Плеть символизирует власть над телом, крюк — контроль над чувствами, а посох с навершием в виде головы шакала — власть над мыслями. Массивный кубический трон обозначает, таким образом, абсолютное господство над собственной физической природой. Прямые углы трона означают, что посвященный всегда должен действовать и говорить «прямо». Это правило перекликается с франкмасонским наставлением о «добропорядочном поведении» (у масонства куда более древние корни, чем это думает большинство самих же масонов). «О, сделай себя прямым, дабы стать пригодным для дела; камень, который кладут в стену, не должен иметь искривлений», — гласит очень древняя персидская пословица, которую масоны, возможно, сочтут для себя интересной. Под троном изображена ровная линия крестов с петлями наверху — символы знаменитого египетского (и не только египетского, но известного также и некоторым другим расам) «ключа к Таинствам». Для египтологов это — символ жизни, но в более полном значении — это еще и символ посвящения в бессмертную высшую жизнь духа.
Великой целью, к которой надлежало стремиться египетскому посвященному, был самоконтроль.
Отсюда и то спокойное, непроницаемое выражение лиц, которое мы часто видим на египетских портретах. Перед Гором стоит человек, — это царь, вытянув вперед руки, льет воду на цветущие в горшках лотосы, тем самым совершая акт жертвоприношения. Лотос считался в Египте и во многих других древних странах священным растением. Его распустившийся цветок служил прекрасным символом пробудившегося человеческого духа. Таким образом, царь увековечил в этой таблице неустанную заботу о росте и развитии собственной духовной природы. Царь облачен в треугольный передник, прикрывающий половые органы. Это одеяние несет ту же самую символическую нагрузку, что и передник у нынешних франкмасонов. Следовательно, у облаченного в передник фараона, совершающего ритуал в храме перед своим божественным Учителем, имеются современные последователи — франкмасоны двадцатого столетия, совершающие ритуалы в ложе перед своим Почтенным Наставником. Абидос был первым центром культа Осириса и заодно первой Великой ложей, где проводились тайные ритуалы этой религии; то есть — те самые мистерии, что стали прототипом раннего франкмасонства.
Я бродил между массивными колоннами и слушал бесконечное чириканье обосновавшихся на крыше древнего храма воробьев. Выйдя из храма, я повернул на запад и через ворота вошел в наклонный подземный ход со стенами, покрытыми письменами и знаками из самого главного священного писания египтян — «Книги мертвых». Ход вел к раскопанным археологами комнатам, считавшимся кенотафом фараона Сети.
Все сооружение, производившее впечатление величайшей древности, уходило вглубь земли более чем на сорок футов и некогда было засыпано обломками горной породы. В центральном помещении потолку была придана полукруглая форма, и вся комната, таким образом, напоминала огромный саркофаг. Потолок комнаты украшало резное изображение Шу — бога воздуха — уносящего мертвого фараона прочь от земли и защищающего его своими руками. Я сразу понял, что в этом изображении скрыт какой-то символический смысл.
Само строение было крайне необычным. Оно было сложено из огромных камней. Склеп окружает заполненный водой ров, полностью отделяющий его от центрального нефа. Вполне вероятно, что этот ров соединен с Нилом каким-то потайным подземным каналом. Геродот описывал подобную же конструкцию, расположенную под Великой пирамидой, но никто пока еще не смог проверить, насколько правдив был услышанный им рассказ египетских жрецов. Этот таинственный склеп в Абидосе — практически не имеющий аналогов среди раскопанных в Египте подземных сооружений — и в самом деле мог быть реконструирован фараоном Сети под собственный кенотаф. Но я почти уверен, что до этого он служил каким-то иным, более возвышенным целям. Каким же именно? На этот вопрос я попытаюсь ответить позже.
Я вернулся в храм и вновь уселся на древний камень в тени усеянного колоннами двора. Здесь, в Абидосе, согласно древней традиции, был тайно похоронен сам богочеловек Осирис. Его похоронили в царском некрополе в Тинисе — мертвом городе, некогда расположенном на этом месте. Фараон Неферхотеп оставил письменное свидетельство о том, что во время своего вступления на престол он нашел на месте Абидоса лишь беспорядочное скопление развалин. Тогда он отыскал в жреческой библиотеке Гелиополя архивные записи, касающиеся храма Осириса, существовавшего там в древние (даже для фараона) времена, и на рос основе восстановил забытый ритуал. Его преемники продвинулись еще дальше, восстановив из руин с помощью этих документов древние строения и присовокупив к ним новые. Когда-то эти храмы стояли в окружении домов города Тиниса. Но их поглотило безжалостное время.
В те первые столетия существования ранней египетской цивилизации мистерии Осириса являлись важной составляющей религиозного культа, и Абидос стал первым городом в стране, где эти мистерии начали проводиться. Благодаря им Абидос превратился в одно из самых священных мест в Египте. И я уверен, что именно духовная утонченность этой древней атмосферы произвела на меня здесь самое большое впечатление, а не те формалистические ритуалы, которые когда-то каждодневно выполнялись в этом прекрасном здании, воссозданном (но не построенном) фараоном Сети. Ибо древнейшая история Абидоса связана с историей самого Осириса и восходит к незапамятной эпохе, хронология которой не поддается даже приблизительному исчислению, к доисторическим временам, задолго до возвышения самих фараонов. То были времена, когда боги еще не исчезли из поля зрения людей, когда народом правили «полубоги», как называют их древнеегипетские историки. «Любопытно, — подумал я, — а что если в силу мистических законов, управляющих вибрациями психического уровня, та возвышенная атмосфера доисторического Абидоса сохранилась здесь по сей день и доступна восприятию достаточно чувствительного человека?»
Здесь, в Абидосе, располагалось первое и самое главное, общеегипетское, святилище Осириса. Но кто в таком случае сам Осирис? Исторические предания предлагают нам фантастическую, неправдоподобную повесть о существе, которое было убито, а его тело — разрублено на куски, разбросанные впоследствии по самым разным местам. Но затем эти куски были снова сложены вместе.
Я сосредоточил свой разум на вопросе об Осирисе и стал ждать ответа...
И ответ пришел ко мне из каких-то молчаливых глубин Прошлого. Один из великих атлантов предвидел необходимость исхода на новые земли и увел ближних своих на восток — в ту страну, что сейчас называется Египтом. Он смог достичь той сверхчеловеческой ступени бытия, на которой стоят полубоги, и потому для своих людей он стал не только правителем, но и божеством. Собрав самые утонченные души, он увел их с обреченного континента, хотя тот еще пребывал в зените своей цивилизации. Ведь боги начинают готовить новые земли задолго до того, как уйдут в небытие старые.
Многие лучшие умы Атлантиды успели эмигрировать с континента. Жители западных берегов Атлантиды перебрались в центральную и южную Америку; а те, кто жил в восточных землях, ушли в Африку, где заложили основу будущего величия Египта.
Они плыли на своих изогнутых судах, держа курс на малоизвестный им восток и создавая свои поселения в разных уголках европейского и африканского побережья. Но судно, которым командовал Осирис, добралось до самого Египта. Задержавшись на некоторое время на его побережье, Осирис продолжил путешествие вверх по Нилу, прошел мимо трех пирамид и Сфинкса (произведений первой волны атлантических переселенцев) и только в районе нынешних развалин Абидоса приказал своим людям остановиться. В те доисторические времена Северный Египет уже был заселен аборигенными племенами, миролюбиво встретившими пришельцев и даже позволившими им подчинить себя своему влиянию и своей власти, признав превосходство их культуры. Так возникла нижнеегипетская цивилизация; и Осирис, прежде чем навсегда покинуть свой народ, учредил религиозные мистерии, завещав их потомкам как вечное напоминание о своем имени, жизни и учении. Так эти люди — обитатели доисторического Египта — приобщились к культуре и цивилизации задолго до того, как на болотах в устье Темзы возник Лондон. Много воды утекло в Ниле после смерти Осириса, прежде чем установленной им религии потребовались обновление и кодификация. И тогда появился новый Великий Учитель — «полубог» по имени Тот, создавший второй центр мистерий Осириса в Саисе. Все это происходило во времена доисторического Египта в среде его аборигенного населения.
Как же возникла легенда об убийстве Осириса?
На этот вопрос я не получил немедленного ответа и решил отложить его до следующей медитации.
Я начал выбираться из храма по неровным каменным плитам, поверхность которых давно утратила под воздействием времени свою первоначальную форму. Когда-то их покрывала живописная мозаика, но теперь на искалеченном временем полу не осталось ни единого камешка, который напоминал бы о ней. В последний раз взглянул я на прекрасные колонны, чьи тяжелые капители тысячелетиями поддерживали покрытые резьбой тяжелые, каменные балки крыши и, с видимой легкостью, продолжают делать это до сих пор. На этом мое пребывание в древнем святилище закончилось.
Я пересек двор и оказался за пределами храмового комплекса под щедрыми лучами полуденного Солнца. Пробираясь среди пыли и камней, между обломками каменных плит и грудами песка, бесформенными фрагментами разрушенных зданий и разбросанными известковыми блоками, меж зарослей зеленой ежевики и шипастой верблюжьей колючки, я добрался, наконец, до удобной возвышенности, с которой можно было увидеть всю панораму заброшенного здания.
Храм предстал мне во всей своей строгой простоте: с двенадцатью колоннами, составлявшими фронтон здания, и бесхитростными узкими воротами, открывавшими вход во внутренние помещения. Как величественно он должен был выглядеть в лучшие годы своего существования! Архитектура считалась в Египте священным искусством. И религия служила той самой нитью, на которую египетские мастера и художники нанизывали жемчужины своих прекрасных творений.
«Внутреннее его пространство богато украшено чистым золотом, покрывающим многие вещи и сооружения. Когда видишь его, сердце ликует, и все люди кланяются. Красота его — в благородстве. Его огромные ворота сделаны из соснового дерева,
— похваляется Сети в сделанной по его приказу надписи, перечисляющей его заслуги, — спереди они покрыты чистым золотом, а с тыльной стороны — бронзой. Высокие башни построены из камня Ану, а их навершия — из гранита, их красота достигает Ра на его горизонте».
Таким был Абидос — предполагаемое место захоронения бога Осириса; а в реальности — первый египетский центр, где возникли мистерии, сутью которых были посвятительные «захоронения».
Только жаворонки все также самозабвенно пели на полуразрушенной крыше этого позднейшего преемника первого святилища Осириса, пока я, погруженный в свои мысли о Прошлом, спускался по тропинке к деревне.
Я нашел место, которое полюбил, и знал, что те неосязаемые чары, которыми опутала меня здесь некая неведомая, но могущественная сила, вновь и вновь будут возвращать меня сюда. Такие места притягивают меня и потом надолго остаются в памяти, призывая вернуться, делают меня своим пленником, и я не вижу возможности вырваться из этого плена.
Только тогда я начинаю чувствовать, что не зря живу на свете, когда мне удается выхватить из потока пролетающих мимо часов несколько мгновений бессмертия. В Абидосе мне это удалось.
