Правила обоснования в естественных науках

Драматическое начало научной психологии.

Факт величия естественных наук не нуждается и не нуждался в доказательствах. Восхищенные гением и результатами Галилея, Кеплера, Ньютона потомки признали физику матерью естествознания и царицей наук. Только естественные науки, решили они, способны познавать Истину. Поэтому неудивительно, что отцы-основатели психологии стали строить новую психологию по образцу великих естественных наук.

Однако первые психологи находились в сложном положении. Вечные «проклятые» вопросы философии сознания (психофизическая, психогностическая, психоэтическая проблемы) не имели ответа. А можно ли строить науку, не представляя, как могут решаться ее главнейшие проблемы? Возможна ли реальная теория, когда само существование сознания парадоксально и логически противоречиво?

У естествоиспытателей тоже были свои проклятые вопросы. Но они их решали. Как? Ньютон предложил, казалось бы, чудовищную с логической точки зрения теорию тяготения, нелепость которой сразу бросалась в глаза и вызывала изумление и отвержение у современников (в частности, у Дж. Беркли, X. Гюйгенса, М. В. Ломоносова). Да и сам Ньютон признавался в личном письме: «Предполагать, что тяготение является существенным, неразрывным и врожденным свойством материи, так что тело может действовать на другое на любом расстоянии в пустом пространстве, без посредства чего-либо передавая действие и силу, – это, по-моему, такой абсурд, который немыслим ни для кого, умеющего достаточно разбираться в философских предметах».

Однако Ньютон все-таки опубликовал свою теорию, отвечая на критику примерно так: мы не знаем, почему тела притягиваются друг к другу. Но это не важно. Довольно того, что открыты законы тяготения, которые любой может проверить в опыте. Зато я не придумываю ни на чем не основанных гипотез (hypotheses поп fingo) о неведомой природе тяготения. «Гипотезы не должны рассматриваться в экспериментальной философии. И хотя аргументация на основании опытов и наблюдений посредством индукции не является доказательством общих заключений, однако это – лучший путь аргументации, допускаемой природой вещей».

Новая физика объясняет природу рассматриваемых ею явлений отнюдь не лучше, чем Ньютон – природу тяготения. Физик Р. Пенроуз отмечает три важных момента квантовой механики: «Первое: в ее пользу говорят все потрясающие совпадения, которые эта теория дает с каждым экспериментальным результатом. Второе: это теория удивительного и глубокого математического совершенства и красоты. А единственное, что можно сказать против нее, – это то, что она полностью абсурдна».

Первые психологи во главе с В. Вундтом тоже решили пойти по такому пути. Мы не знаем, что такое сознание? Ну и что? Химики тоже не знают, что такое вещество, но это не мешает им его исследовать, разлагать на элементы и строить Периодическую систему. Поэтому давайте строить науку психологию и открывать законы психической жизни.

В. Вундт задумался: а не обманули ли Ньютон и его коллеги сами себя? Ведь физики узнают о мире и строят свои теории, опираясь не на непосредственный опыт взаимодействия с природой, а на данные сознания. Следовательно, отнюдь не физики, а психологи имеют дело с непосредственным опытом, поскольку они-то именно сознание и изучают. Это значит, что не Ньютон со своими коллегами, а психологи не измышляют гипотез. Таким образом, по Вундту, психология – не просто естественная наука, а самая естественная из всех наук. Чем она должна заниматься?

По Вундту, естественнонаучная психология призвана находить такие законы душевной жизни, которые можно уподобить законам грамматики. Эти законы важны, без них нельзя построить высказывание, однако они не определяют звучание и содержание этого высказывания. Чтобы понять содержание высказывания, был уверен Вундт, необходимо рассматривать духовные процессы не как подчиненные каким-то законам, а в их историческом развитии. Поэтому он считал, что одной естественнонаучной психологии недостаточно, и разбил психологию на две малосогласующиеся между собой части: естественнонаучную (он называл ее физиологической) и гуманитарную (последнюю он именовал психологией народов).

Нечто похожее мы видим во взглядах и настроениях и других великих основателей научной психологии (Фехнер, Джеймс). Так Джеймс, призывая строить психологию как естественную науку, заведомо признавая, что так построенная наука будет «абстрактной и страдающей неполнотой». Естественнонаучная психология нужна это лишь для достижения временного успеха, для того, чтобы затем, «возвратившись вспять», она слилась с философией в ее целом. Вот только тогда найденные за это время «психологические формулы» приобретут подлинное значение.

То есть в глазах основателей естественнонаучный подход в психологии не был единственным и главным средством решения ее проблем, однако начинать надо было именно с него.

Что же получилось в результате? Ничего похожего по мощи ни на законы ньютоновской механики, ни на Периодическую систему элементов психологам создать не удалось. Единственное, чем психологам можно было гордиться: стало понятно, что старые спекулятивные схемы, на протяжении веков разрабатываемые философами, весьма мало похожи на правду. Но это была пиррова победа. Старые схемы опровергнуты, но новые построены не были как в конце 19, так и к концу 20 века.

С момента своего возникновения в качестве самостоятельной (то есть естественной) науки психология оказалась в состоянии перманентного кризиса. Книги и статьи ученых, констатирующих такое состояние, появляются с завидной регулярностью с семидесятых годов 19 в.

Но может быть неуспех естественнонаучной психологии коренится в том, что психологи неверно пользовались аппаратом естественной науки? Может, психологи вообще обманывали себя, называя то, чем они пользуются, естественнонаучным подходом? Выдается же абсурдная теория научения бихевиористов за образец естественнонаучности.

Поэтому стоит разобраться, как, собственно, следует заниматься естественной наукой.

Мифы и реальность естественной науки

Исследования, выполненные в парадигме естественной науки, весьма отличаются от исследований, выполненных в парадигме эмпирической науки. Сравним, например, как работали эмпирические предшественники Г. Менделя и сам основатель генетики, чья работа выполнена уже в естественнонаучной парадигме. К. Ф. Гэртнер осуществил более 10 тысяч опытов по скрещиванию растений, относящихся к 700 видам, и получил более 250 различных гибридных форм. В результате подобной деятельности ввиду противоречивости всех выделенных «эмпирических закономерностей» в среде биологов вообще возникли сомнения в реальности существования полов у растений.

Иначе работает Г. Мендель. Первое – он поставил перед собой иную цель: установить «всеобщий закон образования и развития гибридов», поскольку «единство плана развития органической жизни стоит вне сомнений». Поскольку, по определению, всеобщие законы никогда не могут быть доказаны экспериментально, то уже очевидно, что главное в замысле Менделя – не количество измерений, а логическая обоснованность полученных результатов. Второе – в течение двух лет он осуществлял отбор растительного материала для последующих опытов. Столько времени на сбор материала можно тратить только в том случае, если заранее определена исследовательская программа. Мендель выбирает для последующего размножения и гибридизации растения, у которых имеются устойчиво различающиеся признаки – такие, что существование потомков, обладающих всеми этими признаками одновременно, логически невозможно (признаки-антагонисты). Это требование, предопределившее успех исследования, вытекает из цели: все равно, какие растения исследовать, если законы, по предположению, носят всеобщий характер, а следовательно, лучше выбирать такие объекты для скрещивания, на которых наследование признаков от родительской пары будет проявляться эмпирически однозначно. Третье – в исследовании регистрируется наличие или отсутствие у растений признаков-антагонистов, присущих в разных комбинациях их родительской паре. Надеяться с помощью такой регистрации на открытие всеобщего закона – это явно или неявно предполагать дискретный характер наследования признаков, т. е. заведомо предполагать существование генов.

История открытия Г. Менделя поучительна. Вначале считали, что Мендель сформулировал свои законы только после получения эмпирических данных и лишь затем проверил их в дополнительных исследованиях. Теперь же большинство историков полагают такую последовательность событий невероятной и настаивают на том, что он уже на стадии планирования эксперимента с самого начала знал, что именно хочет получить. Они уверены, что эмпирическим путем (путем накопления данных и их индуктивного обобщения) законы вообще не открывают. Либо Мендель изначально опирался на еще весьма смутные догадки о законах наследования, и тогда для их вербализации эмпирическая фаза была необходимой. Либо он вообще до всякого опыта угадал вид генетических законов, и тогда в своих исследованиях выступал как экспериментатор, лишь проверяющий свои гипотезы.

Вообще в истории естественной науки существует много легенд. Нас знакомят с ними еще в школе, они излагаются в популярных брошюрах, в телепередачах и пр. Классической является легенда об открытии Галилеем одного из самых первых естественнонаучных законов – закона о скорости свободного падения тел. Перечислим мифы о естественной науке, которые породила эта легенда:

§ проблемы, которыми занимается естественная наука, направлены на решение актуальных практических задач. Поэтому даже в диссертационных исследованиях, посвященных вроде бы заведомо фундаментальным проблемам психологии, положено писать всякую лабуду об актуальности и практической значимости этих исследований.)

§ ученый не измышляет законов, а обнаруживает их в фактах.

§ при выборе из нескольких теорий решающее слово принадлежит эксперименту. Теории опровергаются или принимаются в зависимости от их способности выдерживать экспериментальную проверку. Этот миф полностью противоречит истории науки. В реальности ни одна теория не была опровергнута экспериментом. Да иначе и быть не может: если у теории нет явных альтернатив, то опровергающие свидетельства не могут привести к отвержению теории. Теория, как уже говорилось, опровергается другими теориями, а не экспериментом.)

Почему это мифы? Очевидно, что ученому-естественнику предначертано решать загадки природы, а не выполнять военные или иные заказы. Вдохновение не продается. Внешняя ситуация, конечно, может быть поводом для раздумий. Но и только. Вдохновение появляется только при столкновении с противоречием, с парадоксом – с несоответствием знания о мире, которое заведомо считается исследователем верным, с опытом, т. е. с кажущейся логической невозможностью существования того, что тем не менее существует. Т. Кун назвал подобные задачи головоломками. Вот, например, как формулирует А. Эйнштейн решаемую им головоломку в своей первой работе по специальной теории относительности: «Известно, что электродинамика Максвелла в современном ее виде приводит в применении к движущим телам к асимметрии, которая несвойственна, по-видимому, самим явлениям». Трудно узреть в этой формулировке настроенность автора величайшей фундаментальной теории XX в. на решение каких-либо практических задач.

Для Галилея, как полагают некоторые комментаторы, исходной проблемной ситуацией была следующая. Галилей знал, что теория Аристотеля об одинаковой скорости падении тел ведет к противоречию. Допустим, в полном соответствии с обыденным опытом, что тяжелое тело падает быстрее легкого. Порассуждаем: что произойдет, если оба тела скрепить вместе? С одной стороны, более легкое тело должно замедлять свободное падение тяжелого, и поэтому вся связка должна падать медленнее, чем одно тяжелое тело. Но, с другой стороны, оба тела вместе тяжелее одного тяжелого тела, а потому эта связка должна падать быстрее. Противоречие разрешается, если допустить (вслед за Демокритом), что оба тела падают с одинаковой скоростью. Само по себе это рассуждение не является доказательством ошибочности теории Аристотеля. Не случайно сторонники данной теории не обращали особого внимания на это противоречие. Логика – это всего лишь логика, и разных логичных рассуждений может быть много. А вот за теорией Аристотеля стоит многократно подтвержденный эмпирический опыт. Проверка же предположений Демокрита – до Галилея – всегда оканчивалась неудачей. Причина понятна: ведь высказывание Демокрита-Галилея верно лишь при отсутствии сопротивления среды, чего в реальности, разумеется, не бывает. И Галилей заранее знал, что подобная опытная проверка (а различные тела сбрасывали Пизанской башни и прочих высот разные ученые, включая Леонардо) не может доказать его позицию.

Галилей больше доверял логике (математике), чем опыту. В математическом же уравнении все выглядит иначе, чем в опыте. Почему? На результат опыта влияет сила сопротивления среды, которая всегда присутствует в реальности. Как же можно эмпирически показать, что в отсутствии сопротивления среды теория Аристотеля не работает? Вот подлинная головоломка, которую решал Галилей!

И нашел решение. Его идея: хотя сопротивление среды никогда нельзя полностью исключить, но его можно уменьшить. Чем слабее будет сопротивление среды, тем ближе окажутся результаты опыта к его формуле. Так Галилей стал изучать движение тела по наклонной плоскости, разложив это движение на две составляющие: горизонтальное движение и свободное падение. Он полагал, что при небольшой скорости сопротивлением воздуха можно пренебречь, а если поверхности тела и наклонной плоскости сделать достаточно гладкими, то и трение тела о наклонную плоскость не будет играть заметной роли. В этих условиях он провел исследование и полагал, что получил экспериментальное подтверждение своих математических выкладок.

Подытожим путь, пройденный Галилеем в открытии закона свободного падения. Прежде всего, Галилей наблюдает и одновременно пытается постичь природу логическим (для него это значит – математическим) путем. Так он видит в движении летящего снаряда не просто красивую и загадочную кривую, но параболу (хотя ни одна реальная траектория, конечно же, не будет строгой параболой). Чисто математическим трюком выводит формулу свободного падения. До Возрождения на этом можно было бы остановиться. Скорее всего, ранее никому бы не пришло в голову проверять доказательство теоремы в опыте, ведь это только затемняет строгость рассуждения. Поясним эту мысль известным историческим анекдотом. Однажды Альберт Великий и его не менее великий ученик Фома Аквинский заспорили: есть ли глаза у слепого крота? Мимо спорящих проходил садовник. Он решил им помочь и предложил: давайте я выкопаю и принесу вам крота, вы посмотрите и разрешите свой спор. Да ты что? – вскричали титаны мысли Средневековья. – Нас не интересует живой крот. Нам важно понять, есть ли принципиальные глаза у принципиального крота!

Теперь же настала другая эра. Галилей: «Я допускаю, что выводы, сделанные абстрактным путем, оказываются в конкретных случаях далекими от действительности и столь неверными, что ни движение в поперечном направлении не будет равномерным, ни ускоренное движение при падении не будет соответствовать выведенной пропорции, ни линия, описываемая брошенным телом, не будет параболой и т. д. ...Для научного трактования необходимо сперва сделать отвлеченные выводы, а сделав их, проверить в тех пределах, которые допускаются опытом».

Только с понимания двойственной природы исследования, в котором необходимо сочетаются логика и опыт, и зачинается естественная наука. Отсюда возникает главное нормативное требование естественных наук: логические рассуждения должны быть проверены в опыте, а опытные наблюдения должны независимо обосновываться логическим путем. Ученый как бы пытается догадаться о правилах игры, по которым играет природа (что, собственно, и есть логическое описание), и проверить, правильно ли он догадался. Из высказанного требования вытекают, по существу, все методологические принципы естественных наук, провозглашаемые как методологами науки, так и самими представителями этих наук.

Принципы естественной науки

Принцип рациональности – это требование, чтобы все явления (в частности, все психические явления) были обоснованы логически. Оно побуждает ученого принять следующие предположения: 1) все явления в мире в принципе подлежат непротиворечивому описанию; 2) логическая конструкция, которая способна эти явления непротиворечиво описать, может быть создана человеческим разумом. Обсуждаемый принцип не утверждает, что в мире все на самом деле рационально и что человек действительно в состоянии все понять (утверждения такого типа не могут претендовать на истинность хотя бы потому, что они не могут быть проверены). Просто ученый должен действовать так, как будто мир рационально организован, а люди способны догадаться о принципах построения мира. Тем не менее сделанные предположения, как показывает история науки, способствуют прогрессу знания. Соответственно, естественнонаучный подход не запрещает иррациональный взгляд на мир (и в частности, на психику), даже не объявляет его неверным. Иррационалисты, замечает В. М. Аллахвердов, с пользой для человечества могут делать разные дела. Они могут даже быть великими психологами-практиками. Единственное занятие, им наверняка противопоказанное, – это занятие теоретической наукой.

Принцип детерминизма: все явления в мире имеют причины. Ярким приверженцем такой точки зрения в психологии был 3. Фрейд. Он писал: «В области психического нет ничего произвольного, недетерминированного». Именно поэтому для него не существовало ни случайных ошибок, ни непреднамеренных действий. Однаковопреки позиции Фрейда или, например, Эйнштейна, заявлявшего, что Бог не играет в кости, сегодня мало кто сомневается в том, что природа делает случайные выборы, что она не жестко детерминирована. Тем не менее признание этого не запрещает логического описания природы: просто тогда сам процесс случайного выбора становится основанием для объяснения тех или иных явлений. Сегодня принцип детерминизма формулируется примерно так: «Существует возможность указать причину какого-либо события с вероятностью большей вероятности случая, но меньшей 100%».

Принцип познаваемости: причины явлений в принципе постижимы.

Принцип редукции. Научная теория всегда сводит объясняемое к каким-то основаниям, признанным заранее верным. Такова природа логики. Нокакое бы основание ни было выбрано (или какая бы причина ни была бы выявлена), всегда возможен вопрос об обосновании выбранных оснований, или о причине найденной причины. Поэтому в поиске оснований (или причин) научная теория обязана где-нибудь остановиться. Выбор такой остановки может быть разным, но он обязательно должен быть сделан. Психологи для обоснования изучаемых явлений избирали в качестве не требующих доказательства оснований либо заимствования из других наук (из физики, биологии, физиологии, социологии и пр.), либо собственно психологические основания (разные в разных школах: само сознание, бессознательное и т. д.). Когнитивизм в качестве основания для объяснения психических явлений выбрал логику познания. Могут делаться и смешанные выборы.

Принцип идеализации. Невозможно построить строгую логическую систему, которая включала бы все факторы, влияющие на изучаемый процесс. Поэтому выбираются только те, которые, по мнению автора теории, позволяют увидеть сущность процесса «в чистом виде». Логические рассуждения строятся отнюдь не для реальных объектов, а для объектов несуществующих, или, как говорят методологи науки, идеализированных. Отсюда в науке появляются такие невозможности, как не имеющая длины и ширины материальная точка, как совсем не деформируемое при сжатии абсолютно упругое тело и пр. Или в случае Галилея: идеальные поверхности, не создающие при движении по ним силу трения; математические параболы вместо реальных траекторий движения падающих тел. На Земле нет такого тела, чтобы на него не действовали никакие силы или хотя бы чтобы равнодействующая всех приложенных к нему сил была равна нулю, а первый закон Ньютона это предполагает. Необходимость введения заведомо не существующих идеализированных объектов предопределена задачей логического описания сложных процессов. Идеализированные объекты как раз и позволяют описывать процессы в настолько упрощенном виде, чтобы можно было использовать логические и математические конструкции.

Именно идеализированные объекты играют роль фундаментальной идеи, на которую опирается все здание теории, задают, как говорят, «онтологию теории», позволяют увидеть процесс в не замутненном несущественными обстоятельствами виде. Не зря науку определяют иногда не как реалистическое изображение действительности, а как шарж, карикатуру, которая намеренно выпячивает, подчеркивает одни черты реальности, пренебрегая другими.

Заметим, что идеализированные объекты не имеют ничего общего с идеалами в гуманитарных науках, в них никак не отражаются желания исследователя.

Психологи, отмечает В. М. Аллахвердов, несмотря на то, что в своих статьях обосновывают необходимость введения идеализированных объектов, не вводят эти объекты в свои теории. Соответственно, в психологии и не было подлинных естественнонаучных теорий. При построении собственной концепции он делает выбор идеализированного объекта.

Принцип простоты. Уже Птолемей удачно сформулировал обсуждаемый принцип: «Явления надо объяснять более простыми гипотезами, если они ни в чем существенном не противоречат наблюдениям». В Средние века эта же идея известна как «бритва Оккама»: «Не вводите сущностей превыше необходимого». В Новое время Ньютон объявил правило умозаключений в науке: «Природа проста и не роскошествует излишними причинами явлений».

Методологи науки долго спорили, в чем значение принципа простоты и предлагали различные не в полной мере убедительные интерпретации: процесс познания возможен лишь тогда, когда удается упростить предмет рассмотрения (Е. А. Мамчур); все дело в том, что более простые объяснительные модели лучше проверяемы (К. Поппер); при прочих равных условиях более простые теории оказываются и более общими (В. Н. Костюк), и т. д.

По Аллахвердову, принцип простотыотражает взгляд на логическое совершенство природы и выступает своеобразным аналогом принципа смыслового совершенства в гуманитарных науках. Если природа совершенна, то и сделанное ученым описание должно выглядеть заведомо совершенным, в противном случае оно изначально не может претендовать на соответствие внутренней красоте природы. Так в естественных науках появляется плохо формализуемый, но зато часто поминаемый А. Эйнштейном критерий эстетического совершенства теории.

В соответствии с принципом простоты мы можем быть уверены, что природа не создает монстров только ради того, чтобы эти монстры существовали. В частности, в психологических теориях заучивания мы встречаемся с объяснительными конструктами, которые выглядят именно такими монстрами. Например, явление интерференции, проявляющееся в ухудшении результативности запоминания материала, если ему предшествовал или после него следовал похожий материал. Поскольку механизм интерференции никем внятно не был объяснен, то выглядела она процессом, предназначенным только для того, чтобы мешать нормальной работе психики и сознания (то есть монстром). Но в работах Аллахвердова суть и механизм интерференции были вскрыты, простота природы стала понятна, монстр исчез

Принцип простоты выступает как методологический регулятив и в способе рассуждения исследователя. Еще И. Ньютон призывал: до тех пор, пока не доказано обратное, должно приписывать одинаковые причины различным явлениям. Отсюда следует: разные явления могут быть признаны теоретически разными, только если они или подчиняются разным законам, или по-разному входят в один и тот же закон (например, с разными коэффициентами). Такая позиция резко противостоит расхожей точке зрения психологов, ориентирующихся на канон эмпирических исследований. Природа психического настолько сложна, уверяют они нас, что ее надо дробить на как можно более мелкие части и искать собственные причины для каждой части отдельно. Поэтому необходима «все возрастающая дифференциация научного изучения человека, углубленная специализация отдельных дисциплин и их дробление на ряд все более частных учений» – так, например, учил Б. Г. Ананьев. Принцип простоты, наоборот, требует отойти от восходящей к Аристотелю традиции классифицировать психическое еще до понимания общих законов психической деятельности.

Принцип простоты применим и к организации экспериментальных исследований. Тогда он может быть сформулирован как принцип методической простоты. Ранее – при обсуждении требований к эмпирическим наукам – он уже был описан.

Принцип независимой проверяемости: результат познания только тогда может претендовать на объективность, то есть на незавыисимость от субъекта познания, когда он получен субъектом совершенно разными, не зависимыми друг от друга способами.

В современной методологии принята более мягкая редакция принципа независимой проверяемости: научная гипотеза не может быть подтверждена эмпирическими данными, на основе которых была сформулирована – она должна предсказывать иные результаты, помимо тех, для объяснения которых была выдвинута (но более жесткая редакция предпочтительнее, так как она позволила Аллахвердову распутать самую страшную головоломку в истории гносеологии – психогностическую проблему)

Если теория и реальный опыт не совпадают, то это не приводит сразу к отвержению теории. Вначале начинается сложный процесс защиты теории (Коперник считал, что планеты вращаются вокруг Солнца по круговым орбитам, что противоречило наблюдаемым данным. Позднее Кеплер догадался, что на самом деле орбиты эллипсообразны. Идея Кеплера явно противоречила замыслу Коперника. Но она удачно описывала астрономические наблюдения, и именно с нее началось триумфальное шествие гелиоцентрической системы. Кеплер подправил теорию Коперника и тем самым спас ее от опровержения. Д. И. Менделеев, как уже говорилось, подправил известные на тот момент опытные данные – и спас Периодическую систему элементов). Как узнать, однако, что результате защиты сделана несущественная подгонка данных и непринципиальная корректировка теоретических построений, что они спасают хорошую естественнонаучную теорию, действительно заслуживающую такого спасения?

Ответ и дает принцип независимой проверяемости, в соответствии с которым новые предположения всегда должна обладать новым эмпирическим содержанием. Допустим, исследователь открыл (угадал) некоторую закономерность в процессе решения человеком мнемических задач, но тем не менее в эксперименте обнаружил, что хотя, эта закономерность обнаруживается при запоминании чисел, бессмысленных слогов и т. д., она не проявляется при запоминании слов. В этом случае некорректно просто заявить, что данная закономерность справедлива для всех видов запоминаемого материала, кроме осмысленного. Он должен дать логичное объяснение, почему эта закономерность не проявляется при запоминании осмысленного материала, и проверить это объяснения в специальном эксперименте. Или хотя бы сослаться на другие экспериментальные результаты, полученные ранее другими авторами с помощью принципиально иных методических приемов, подтверждающих тем не менее данное объяснение. Поэтому и нельзя подтвердить гипотезу об ограниченности объема кратковременной памяти, демонстрируя в эксперименте, что человек с первого предъявления запоминает ограниченный объем информации, ибо сама гипотеза была выдвинута как раз на основе подобных экспериментов.

В заключение раздела о естественной науке необходимо сказать, что только на пути естественной науки мы сможем более-менее достоверно понять законы, которым подчиняются реальные процессы, в частности, понять законы работы механизмов психической деятельности и сознания. Однако подлинное понимание как осознаваемого, так и не до конца осознаваемого содержания сознания требует использования и иных методов – методов гуманитарной науки. Ведь сознание оперирует смыслами. Сказанное – призыв не к эклектическому смешению, а к осознанному соединению разных психологических наук. И в этом нет ничего невозможного. Например, физика – образец естественной науки, но история физики – это уже гуманитарная наука, причем не бесполезная для реально работающего физика. Оба указанных подхода (гуманитарный и естественнонаучный) – отнюдь не несовместимые и противоположные способы понимания мира, а, наоборот, взаимодополнительные и взаимозависимые. Только надо всегда точно понимать, какой подход следует применять в каждом конкретном случае и, соответственно, какой канон доказательства использовать и на какие методологические принципы опираться.

РЕКОМЕНДУЕМАЯ ЛИТЕРАТУРА

ОСНОВНАЯ

Аллахвердов В. М. Методологическое путешествие по океану бессознательного к таинственному острову сознания. СПб., 2003.

Аллахвердов В. М. Сознание как парадокс. СПб., 2000.

Веракса Н. Е. методологические основы психологии. М.: Издательский центр «Академия» 2008.

Дорфман Л. Я. Методологические основы эмпирической психологии: от понимания к технологии. М., Смысл; Издательский центр «Академия», 2005.

Корнилова Т. В., Смирнов С. Д. Методологические основы психологии. Питер. 2006.

Розин В. М. Психология: наука и практика. М., РГГУ., Омега-Л, 2005.

Розин В. М. Проблема эпистемологического статуса психологических построений (психологический закон, теория, идеальный объект, схема) // Психология. Журнал Высшей школы экономики, 2010. Т. 7. № 2. С. 3–25

Щедровицкий Г. П. Психология и методология (1): ситуация и условия возникновения концепции поэтапного формирования умственных действий /Из архива Г. П.Щедровицкого. М. Путь. 2004.

Ищенко Р.В. «Понятие предмета и предметной формы организации в работах Г.П. Щедровицкого». Источник – интернет-ресурс

http://www.fondgp.ru/lib/conferences/4/notes/7

ДОПОЛНИТЕЛЬНАЯ

Агафонов А. Ю. Основы смысловой теории сознания. СПб., Речь. 2003

Аллахвердов В. М. Опыт теоретической психологии (в жанре научной революции). СПб, 1993.

Ананьев Б. Г. О проблемах современного естествознания. М. Наука, 2001.

Ильенков Э. В. Диалектика абстрактного и конкретного в «Капитале» К.Маркса. М. 1960.

Копнин П. В. Гносеологические и логические основы науки. М., 1974.

Лакатос И. Доказательность и опровержения. М. Прогресс, 1967.

Поппер К. Логика научного исследования. М. Республика. 2005.

Файерабенд П. Избранные труды по методологии науки. М. Прогресс, 1986.

ПЕРЧЕНЬ ВОПРОСОВ К ЗАЧЕТУ

1. Понятие метода в узком и широком смысле. Методология как особая форма рефлексии.

2. Философия, наука, мировоззрение – соотношение понятий.

3. Философская и научная методология, эволюция научной методологии: онтологизм, гносеологизм, методологизм.

4. Уровни методологии и методологические подходы, дескриптивная и нормативная методология.

5. Познавательная ситуация и ее элементы (проблема, предмет, продукт, средства), этапы исследовательского движения.

6. Методология науки и психология.

7. Проблема границ Науки.

8. Правила обоснования в логико-математических науках.

9. Правила обоснования в эмпирических науках. Психология как эмпирическая наука.

10. Правила обоснования в гуманитарных науках. Психология как гуманитарная наука.

11. Правила обоснования в практических (технических) науках. Психология как практическая наука.

12. Правила обоснования в естественных науках. Методологические принципы естественной науки, парадоксальность естественнонаучного знания.

[1] Эвристика – наука, изучающая творческую деятельность. Эвристические методы, противоположные формальным, сокращают время решения задач, так как не требуют полного перебора альтернатив, отсекают неперспективные варианты в нестандартных ситуациях.

[2] Дальнейший текст, посвященный неявному знанию, является кратким изложением статьи Л.А. Микешиной и М.Ю.Опенкова: Знание неявное. Культурология ХХ век. Энциклопедия. М.1996