2015-05-30
389
Не успел еще закончиться процесс над Тухачевским и группой его сподвижников — бывших военачальников Красной Армии, а следственные органы НКВД уже готовили новое судебное дело по обвинению в государственной измене. На сей раз в орбиту следствия попали члены высшего звена заговорщической организации: Н.И.Бухарин, А.И.Рыков, Г.Г.Ягода, Н.Н.Крестинский и другие, которые являлись ближайшими сподручными Троцкого, идеологами и организаторами заговора против советского политического и государственного строя.
Трудно сказать, какие показания на них дали Тухачевский и его военные коллеги, ибо процесс был закрытым и материалы не публиковались, но можно с уверенностью предположить, что данных о заговорщической деятельности членов новой группы у следствия было вполне достаточно. Органы госбезопасности длительное время следили за оппозицией, все сношения Троцкого со своими связями внутри страны давно были взяты под оперативный контроль, в чем большую помощь им оказали показания выявленных, арестованных и осужденных ранее его эмиссаров Блюмкина, Лурье и других.
Нарком Ежов не раз докладывал Сталину схему связей Троцкого с его единомышленниками и заговорщиками в Москве и других городах Советского Союза. И, естественно, главное место в ней занимали связи Троцкого с Зиновьевым, Каменевым, Бухариным, Рыковым, Томским, военными.
В центре внимания на сей раз был Бухарин, бывший идеолог партии, коллега Троцкого по соперничеству в этой области с Лениным. В самые критические моменты истории Бухарин почти всегда был против Ленина, выступал за его явку в суд в июле 1917 года, что означало для Ленина идти на гильотину. Он умело лавировал в годы НЭПа, но настойчиво пробивал свою “кулацкую идеологию”. Он отступал, но вновь лез напролом. ЦК не раз поправлял Бухарина и наконец вывел его из Политбюро и своего состава. Бухарин осуждает свою прежнюю деятельность, что позволило ему сначала работать в Наркомтяжпроме, а затем стать редактором “Известий”. Он был избран кандидатом в члены ЦК ВКП(б).
Свое непостоянство Бухарин проявил и в личной жизни. В начале 1920 года он разошелся с первой женой Надеждой Михайловной Лукиной. Вторая его жена — Эсфирь Исаевна Гурвич была участницей революции, сотрудницей газеты “Правда”, экономистом по профессии. От нее у Бухарина была дочь Светлана.
В начале 1934 года этот белокурый Макиавелли женился на семнадцатилетней Анне Михайловне Лариной (Лурье). В 1936 году у них родился сын Юрий.
В феврале 1936 года Бухарин вместе с молодой женой выехал в Париж, в свою последнюю загранкомандировку. Он находился в составе делегации, которая должна была приобрести архивы разгромленной социал-демократической партии Германии, которые содержали рукописи К.Маркса.
Свое пребывание в Париже Бухарин использовал для встреч с представителями политических кругов, не обойдя в этом и меньшевистских лидеров, и в частности Ф.Дана. В беседе с ним Бухарин весьма резко и отрицательно отзывался о Сталине.
Встречался он и с родственником Рыкова, известным меньшевиком Б.Николаевским, с которым в течение многих часов говорил о политике СССР, разногласиях внутри руководства партии и страны, об убийстве Кирова. Обо всем этом Николаевский написал потом в анонимных публикациях “Письма старого большевика”.
Социалисты и меньшевики, исходя из обстановки в СССР после процесса над Каменевым и Зиновьевым, не советовали Бухарину возвращаться на родину.
В июле 1936 года Бухарин публикует свою последнюю статью “Маршруты истории — мысли вслух”. Она была своего рода итогом поездки за границу и его отношений к Сталину.
В августе Бухарин, Рыков и Томский прошли по делу Зиновьева и Каменева, хотя следствие по выдвинутым против них обвинениям в сентябре было прекращено. В январе 1937 года на втором процессе Пятаков, Сокольников и Радек дали показания на Бухарина и Рыкова как на изменников Родине. Арест Ягоды и следствие, несомненно, добавили на них немало новых обвинений. 23 февраля состоялся Пленум ЦК ВКП(б), на котором с докладом по делу Бухарина и Рыкова выступил Ежов. Оба они были выведены из ЦК и исключены из партии как наемные убийцы, вредители, диверсанты, находившиеся на службе у фашизма. Для выработки постановления по этому вопросу была создана авторитетная комиссия, в которую вошли 36 членов Центрального Комитета партии[57].
27 февраля Бухарин и Рыков были приглашены на заседание комиссии. Бухарин объявил голодовку. Все обвинения против него и Рыкова основывались на показаниях следствия по другим делам и на материалах НКВД. На предложение председателя комиссии А.И.Микояна признать чистосердечно свое участие в антигосударственной деятельности Бухарин ответил отказом и заявил: “Я не Зиновьев и Каменев, и лгать на себя не буду”.
Мало того, он стал обвинять НКВД в произволе и насилии, на что Сталин заметил: “Ну, вот мы тебя туда пошлем, ты и посмотришь...”. Все члены комиссии единогласно постановили: “Арестовать, судить”.
Напрашивается вопрос, если так решили ближайшие Бухарину и Рыкову члены ЦК, значит они были уверены в достоверности предъявленных им обвинений. Это был партийный, товарищеский суд, на котором решалась их судьба, а обвинителями были не Вышинский и Ульрих, а бывшие соратники по партии и борьбе.
Бухарин и Рыков по окончании заседания комиссии сразу же были арестованы, после чего в течение более года по их делу шло следствие. Оно велось с тщательной скрупулезностью, сверялись новые материалы с данными прежних процессов, проводились очные ставки со свидетелями и подробные опросы арестованных.
2 марта 1938 года в Октябрьском зале Дома Союзов начался процесс по делу группы заговорщиков антисоветского “правотроцкистского блока”, который вели В.В.Ульрих и А.Я.Вышинский.
Заседания судебного процесса проходили трижды в течение дня и продолжались десять дней. На них присутствовало ежедневно более 300 иностранных корреспондентов и дипломатов.
Председательствующий Ульрих, открывая утреннее заседание суда 2 марта, объявил, что слушается дело Бухарина Н.Н., Рыкова А.И., Ягоды Г.Г., Крестинского Н.Н., Раковского X.Г., Розенгольца А.Г., Иванова В.И., Чернова М.А., Гринько Г.Ф., Зеленского И.А., Бессонова С.А., Икрамова А., Ходжаева Ф., Шаранговича В.Ф., Зубарева П.Т., Буланова П.П., Левина Л.Г., Плетнева Д.Д., Казакова И.Н., Максимова-Диковского В.А. и Крючкова П.П., обвиняемых в измене родине, шпионаже, диверсии, терроре, вредительстве, подрыве военной мощи СССР, провокации военного нападения иностранных государств на СССР, т.е. в преступлениях, предусмотренных ст. ст. 58; 58-2; 58-8; 58-9; 58-11 УК РСФСР.
Все подсудимые подтвердили получение обвинительного заключения. Кроме Левина, Плетнева и Казакова, другие обвиняемые отказались от защиты. Дела в отношении Осинского В.В., Яковлевой В.Н., Манцева В.Н., Карелина В.А., Камкова Б.Д., Стукова И.Н., Артеменко Е.В., Запорожца И.В., Саволайнена И.М., Семенова Г.И. и Членова С.Б. были выделены в особое производство. Дело в отношении доктора Виноградова А.И. за его смертью производством прекращено. Дело в отношении Енукидзе А.С. рассмотрено было военной коллегией Верховного суда Союза ССР 15 декабря 1937 года.
В дальнейшем вся процедура суда осуществлялась в строгом соответствии с установленными процессуальными положениями и не вызывала в этом отношении никаких сомнений. Весь процесс по характеру рассматриваемых на нем вопросов можно разделить на три основные части, исходя из обвинительного заключения:
1. Шпионаж против Советского государства и измена родине, террор, вредительство.
2. Заговор против В.И. Ленина в 1918 году.
3. Убийство деятелей Советского государства и подготовка террористических актов против руководителей Советской страны.
В обвинительном заключении, которое на процессе огласил военюрист 1 ранга А.А.Батнер, говорилось: “Следствием установлено, что “правотроцкистский блок” объединял в своих рядах подпольные антисоветские группы троцкистов, правых, зиновьевцев, меньшевиков, эсеров, буржуазных националистов Украины, Белоруссии, Армении, Азербайджана, Среднеазиатских республик, что подтвердилось материалами не только настоящего следствия, но и материалами судебных процессов, прошедших в различных местах СССР и, в частности, судебных процессов по делу группы военных заговорщиков — Тухачевского и других, осужденных Специальным Присутствием Верховного суда СССР 11 июня 1937 года, грузинских буржуазных националистов — Мдивани, Окуджавы, осужденных Верховным судом Грузинской ССР 9 июня 1937 года.
Лишенные всякой опоры внутри СССР участники “правотроцкистского блока” все свои надежды возлагали на захват власти в стране, полагаясь исключительно на вооруженную помощь иностранных агрессоров взамен расчленения СССР и отторжения от него Украины, Приморья, Белоруссии, Средней Азии, Грузии, Армении, Азербайджана. Мало того, многие из них, по их признаниям, являлись давними агентами иностранных разведок и оказывали им шпионскую помощь (Крестинский, Раковский, Розенгольц, Чернов, Шарангович, Гринько и другие), а некоторые (Зеленский — “Очкастый”, “Салаф”, Иванов — “Самарин”, Зубарев -“Василий”, “Прохор”, “Палин”) еще до революции являлись платными агентами царской охранки, а затем активно сотрудничали с разведками Германии и Японии.
На основе показаний Крестинского, Раковского и других следствием установлено, что “Троцкий был связан с германской разведкой с 1921 года, а с английской “Интеллидженс сервис” — с 1926 года[58].
Руководители “правотроцкистского блока” Рыков, Бухарин и другие были полностью осведомлены о шпионских связях своих соучастников и всячески поощряли их деятельность. В своих действиях они руководствовались указаниями и планами Троцкого, разработанными в генштабах некоторых иностранных государств.
“На шпионскую связь с немцами я пошел по прямому заданию Троцкого, который поручил мне начать по этому поводу переговоры с генералом Сектом”, — показал на следствии Н.Н. Крестинский (т.3, л.д.102).
Обвиняемый Бессонов, принимавший участие в нелегальных переговорах троцкистов с германскими фашистами, преимущественно с военными кругами, о совместной борьбе против СССР, не только лично вел переговоры о поддержке антисоветского заговора с ближайшим сотрудником Розенберга по внешнеполитическому отделу нацистской партии Дайцем, но и был в курсе встреч и переговоров Л.Троцкого с Гессом, Нидермайером и проф. Хаусховером, с которыми Троцкий достиг соглашения на условиях, о которых говорил Пятаков на судебном процессе по делу антисоветского троцкистского центра.
О сотрудничестве с польской разведкой показали обвиняемые Рыков, Гринько и Шарангович. Последний сказал, что “к 1933 году сгладились какие-либо разногласия между правыми, троцкистами и национал-фашистами... Конечный целью всех этих трех организаций, действовавших на территории национальной республики, было отторжение Белоруссии от Советского Союза и создание “независимого” буферного государства, которое, несомненно, находилось бы целиком в руках Польши и Германии” (т.4, л.д.27).
Осуществляя свои преступные замыслы, заговорщики по директивам иностранных фашистских разведок и указаний Троцкого организовали в различных регионах СССР разветвленную сеть диверсионных и террористических гнезд на предприятиях промышленности, транспорта и сельского хозяйства, готовили подрыв оборонной промышленности, намеревались парализовать хозяйственную жизнь страны, снабжение Красной Армии, организовали ряд крупных диверсий и крушений железнодорожных воинских поездов с массовыми человеческими жертвами. Такими диверсиями были: крушение товарного поезда с воинскими грузами на ст. Волочаевка и на перегоне Хор-Дормидонтовка поезда №501, совершены диверсии на шахтах №20-21 в Сучане (т.45, л.д.1-14).
По этому поводу обвиняемый Розенгольц показал: “Наряду с директивой Троцкого, полученной мною через Крестинского и Седова, о проведении вредительской работы во Внешторге, направленной на оказание прямой помощи Германии и Японии, характер моей вредительской деятельности определяли послы в СССР N и N.
После установления контакта с Тухачевским и Рыковым я известил первого через Крестинского, а последнего лично о директиве Троцкого по вредительской работе, и оба они одобрили проведение мною этой работы” (т.6, л.д.49).
Чернов по этому поводу показал: “В 1934 году встретившись с Рыковым на его даче, я получил от него задание широко развернуть вредительство в области сельского хозяйства...” (т.3, л.д.93).
То же самое подтверждалось Икрамовым и Ходжаевым по Узбекистану, Гринько — по Наркомфину, Зелинским — по Центросоюзу. Одновременно заговорщики по приказу фашистских разведок ставили своей задачей поднять бандитско-повстанческое движение в нашей стране, приурочив его к моменту начала интервенции против СССР. В этой связи интересно признание Рыкова: “Мы стали на путь насильственного свержения руководства партии и Советской власти, решив произвести это свержение путем организации кулацких восстаний (т.1, л.д.150об.).
По прямому сговору с германской и японской разведками и по заданию Троцкого “правотроцкистский блок” организовал и совершил ряд террористических актов против лучших людей нашей страны. Обвиняемый Бухарин признал: “В 1932 году при встрече и разговоре с Пятаковым я узнал от него о его свидании с Л.Седовым и о получении от него прямой директивы перейти к террору против руководителей партии и Советской власти. По существу, тогда мы и пошли на соглашение с террористами, а мой разговор с Пятаковым явился соглашением о координации наших с Троцким действий, направленных к насильственному свержению руководства партии и Советской власти” (т.5, л.д.105об.).
Обвиняемый Иванов добавил к этому: “Говоря о терроре, Бухарин заявлял, что “ликвидировать вождей партии и Советской власти... будет очень важно для нашего прихода к власти и будет способствовать поражению СССР в войне” (т.7, л.д.81).
Интересно в этом отношении показание Рыкова: “К тому времени мы уже стали на путь террора, как одного из методов нашей борьбы с Советской властью. Эта наша позиция вылилась в совершенно конкретную нашу и, в частности, мою деятельность по подготовке террористических акций против членов Политбюро, руководителей партии и правительства, и в первую очередь против Сталина, Молотова, Кагановича и Ворошилова. В 1934 году уже я дал задание следить за машинами руководителей партии и правительства созданной мною террористической группе Артеменко” (т.1, л.д.150об., 151).
По признанию следствию Бухарина, эсер Семенов сделал ему предложение организовать террористическую группу. “Предложение это было мною доложено на совещании центра, и мы решили поручить Семенову организацию террористической группы” (т.5, л.д.106об.).
Следствием также установлено, что злодейское убийство С.М.Кирова 1 декабря 1934 года, осуществленное ленинградским троцкистско-зиновьевским центром, было совершено также по решению “правотроцкистского блока”, участники которого привлечены в качестве обвиняемых по настоящему делу. Одним из наиболее активных участников этого убийства является бывший нарком НКВД Г.Г.Ягода, который показал: “О том, что убийство С.М.Кирова готовится по решению центра заговора, я знал заранее от Енукидзе. Енукидзе предложил мне не чинить препятствий организации этого террористического акта, и я на это согласился. С этой целью вызвал из Ленинграда Запорожца, которому и дал указание не чинить препятствий готовящемуся террористическому акту над С.М.Кировым” (т.2, л.д.209).
Это же подтвердили на следствии Запорожец и Енукидзе.
Как установлено следствием по настоящему делу, жертвами “правотроцкистского блока” стали А.М.Горький, В.Р.Менжинский и В.В.Куйбышев. Характерно в этом признание Ягоды: “Объединенный центр правотроцкистской организации в течение долгого времени пытался обработать Горького и оторвать его от близости к Сталину. В этих целях к Горькому были приставлены Каменев, Томский и другие. Но реальных результатов это не дало. Горький по-прежнему был верен Сталину и являлся горячим сторонником и защитником его линии. При серьезной постановке вопроса о свержении сталинского руководства и захвате власти, правотроцкистский центр не мог не учитывать исключительного влияния Горького в стране, его авторитет за границей.
Если Горький будет жить, то он подымет свой голос протеста против нас. Мы не можем этого допустить. Поэтому объединенный центр, убедившись в невозможности отрыва Горького от Сталина, вынужден был вынести решение о ликвидации Горького” (т.2, л.д.200).
Это же подтверждает Рыков: “Мне известно, что Троцкий чрез своих представителей в контактном центре всячески разжигал злобные настроения в отношении Горького. Это, естественно, объясняется тем, что Троцкому было хорошо известно, что Горький считает его проходимцем и авантюристом.
С другой стороны, общеизвестна близость Горького к Сталину и то обстоятельство, что он является несгибаемым политическим сторонником Сталина, вызывало злобное отношение к нему нашей организации” (т.1, л.д.166об.).
Рыков добавляет, что из беседы с Енукидзе ему стало известно, что “может пойти речь только о террористических методах ликвидации Горького” (т.1, л.д.166об.).
Особенно ярким свидетельством этого подлого акта является показание Бессонова, лично получившего установку непосредственно от Троцкого о физическом устранении Горького во время встречи с ним в июле 1934 года.
“Передайте мое поручение Пятакову в самой категорической форме: “Горького уничтожить физически во что бы то ни стало” (т.11, л.д.74-75).
“Выполнение этого решения было поручено мне”, — заявил следствию Ягода. Непосредственными исполнителями злодейского замысла были привлеченные к этому делу доктора Л.Г.Левин, бывший домашний врач Горького, профессор Д.Д.Плетнев, секретарь Горького П.П.Крючков и секретарь Ягоды П.П.Буланов. Плетнев вместе с Максимовым, секретарем В.В.Куйбышева, виновны и в преднамеренном убийстве Куйбышева.
По прямому указанию Ягоды докторами Левиным и Казаковым был убит председатель ОГПУ В.Р.Менжинский. Ягода прямо сказал: “Надо убрать Менжинского”. Врачи ускорили его смерть путем заведомо неправильного лечения и ускорения его смерти. Таким же способом был умерщвлен и сын Горького — М.А.Пешков. Ягода подтвердил, что это было сделано по его заданию (т.2, л.д.193).
Следствием было также установлено, что уже в 1918 году “в период заключения Брестского мира, Бухарин и его группа так называемых “левых коммунистов” и Троцкий с его группой совместно с левыми эсерами организовали заговор против В.И.Ленина как главы Советского правительства. Его целью было сорвать Брестский мир, свергнуть Советское правительство, арестовать и убить Ленина, Сталина, Свердлова, сформировать новое правительство из бухаринцев, троцкистов и левых эсеров. Об этом показал в Прокуратуре СССР бывший член ЦК партии левых эсеров В.А.Карелин, указав, что от них переговоры с Бухариным вели Камков, Прошьян и он лично.
Предложение Бухарина было не останавливаться на аресте правительства, а провести физическое уничтожение руководства Советской власти, и в первую очередь Ленина и Сталина. То же самое показал и Каменев Б.Д., добавив, что... Бухарин назвал Пятакова как возможного кандидата в руководители нового правительства... После этого левые эсеры организовали убийство Мирбаха и июльский мятеж. В курсе готовящегося убийства Мирбаха и июльского мятежа “левые коммунисты” были полностью” (т.44, л.д.92об.).
Допрошенные в качестве свидетелей в Прокуратуре СССР 19 февраля 1938 года бывшие руководители и активные участники группы “левых коммунистов” В.Н.Яковлева, В.В.Осинский, В.Н.Манцев полностью подтвердили наличие в 1918 году этого заговора против Ленина и Советского правительства. Бухарин и Яковлева также показали, что активную роль в этом играл Троцкий.
В обвинительном заключении было четко сказано, что следствие располагает неопровержимыми данными о том, что “произведенное 30 августа 1918 года эсеровской террористкой Ф.Каплан злодейское покушение на жизнь В.И.Ленина являлось результатом осуществления преступных замыслов “левых коммунистов” во главе с Бухариным Н.И. и их сообщников — левых и правых эсеров и по инициативе обвиняемого Бухарина”.
На допросе в Прокуратуре СССР В.А.Карелин и В.В.Осинский подтвердили это и показали. Карелин В.А.: “Я должен также признать самое тяжелое преступление — участие левых эсеров и “левых коммунистов” в организации покушения на Ленина. 20 лет скрывался этот факт от советского народа. Было скрыто, что мы совместно с правыми эсерами по настоянию Бухарина пытались убить Ленина. Процесс правых эсеров не вскрыл подлинной обстановки этого преступления и не выявил роли в нем левых эсеров и “левых коммунистов”. После июльского мятежа... Прошьян встречался с Бухариным, который прямо поставил перед ним вопрос о физическом уничтожении Ленина. Точнее вопрос о террористическом акте против Ленина был поднят Бухариным во второй половине июля 1918 года. Об этом Прошьян доложил нам — членам ЦК левых эсеров. Такого рода требование “левых коммунистов” сыграло свою роль в смысле ускорения террористического акта против Ленина, совершенного ЦК правых эсеров” (т.44, л.д.86-87).
Осинский В.В.: “В конце 1918 года Стуков, который вместе с Бухариным был связан с эсерами, сказал мне, что выстрел, произведенный правой эсеркой Каплан в Ленина, был совершен не только по указанию руководства правых эсеров, но и являлся результатом мероприятий, намеченных в свое время блоком “левых коммунистов” с эсерами и направленный к физическому уничтожению Ленина, Сталина и Свердлова” (т.44, л.д.89).
На очных ставках с Бухариным свидетели В.В.Осинский, В.Н.Яковлева, В.Н.Манцев, В.А.Карелин и Б.Д.Камков подтвердили свои показания. Под тяжестью улик Бухарин признал ряд преступных фактов: “Я должен признать, что у нас был непосредственный контакт с левыми эсерами, который базировался на платформе насильственного свержения Советского правительства... и создания нового правительства “левых коммунистов” и левых эсеров” (т.3, л.д.122об.).
Установленные данные о преступлениях Бухарина и Троцкого в 1918 году против Советского государства и его руководителей проливают свет на всю их последующую преступную деятельность. Таково, в основных чертах, содержание обвинительного заключения, объявленного на процессе по делу антисоветского “правотроцкистского блока” 2 марта 1938 года.
Формула обвинения сводилась к следующему: следствие считает установленным, что:
— В 1932-1933 годах по заданию разведок враждебных СССР иностранных государств обвиняемыми по настоящему делу была составлена заговорщическая группа под названием “правотроцкистский блок”, поставившая своей целью шпионаж в пользу иностранных государств, вредительство, диверсии, террор, подрыв военной мощи СССР, провокацию военного нападения этих государств на СССР, поражение СССР, расчленение СССР и отрыв от него Украины, Белоруссии, Среднеазиатских республик, Грузии, Армении, Азербайджана и Приморья на Дальнем Востоке в пользу упомянутых иностранных государств, наконец, свержение существующего в СССР социалистического общественного и государственного строя и восстановление в СССР капитализма и власти буржуазии.
— “Правотроцкистский блок” вступил в сношение с некоторыми иностранными государствами в целях получения с их стороны вооруженной помощи для осуществления своих преступных замыслов.
— “Правотроцкистский блок” систематически занимался в пользу этих государств шпионажем, снабжая иностранные разведки важнейшими государственными сведениями.
— “Правотроцкистский блок” систематически осуществлял вредительские и диверсионные акты в различных отраслях социалистического строительства (в промышленности, в сельском хозяйстве, на железнодорожном транспорте, в области финансов, коммунального хозяйства и т.п.).
— “Правотроцкистский блок” организовал ряд террористических актов против руководителей ВКП(б) и Советского правительства и осуществил террористические акты против С.М.Кирова, В.Р.Менжинского, В.В.Куйбышева, А.М.Горького.
Все обвиняемые уличаются как показаниями свидетелей, так и имеющимися в деле документальными данными и вещественными доказательствами и полностью признали себя виновными в предъявленных им обвинениях.
После оглашения обвинительного заключения председательствующий В.В.Ульрих опросил всех обвиняемых о том, признают ли они себя виновными в предъявленных им обвинениях. Кроме Крестинского, все дали положительный ответ. Один он заявил: “Я не признаю себя виновным. Я не троцкист. Я никогда не был участником “правотроцкистского блока”, о существовании которого я не знал. Я не совершил также ни одного из тех преступлений, которые вменяются лично мне, в частности, я не признаю себя виновным в связях с германской разведкой”.
Председательствующий Ульрих вновь спросил Крестинского: “Ваше признание на предварительном следствии вы подтверждаете?” На это Крестинский ответил: “Да, на предварительном следствии признавал, но я никогда не был троцкистом...”.
В соответствии с определенным на суде порядком первым давал показания подсудимый Бессонов. Такой выбор, по-видимому, был не случайным, ибо Бессонов являлся связником между блоком и Троцким и от его показаний зависело многое в дальнейшем расследовании преступлений других сопроцессников.
Бессонов рассказал суду, что троцкистскую деятельность начал в 1931 году, когда работал в советском торгпредстве в Берлине. Там он познакомился с Пятаковым, а затем по его указаниям выполнял роль связного между ним и Троцким вплоть до февраля 1937 года. В мае 1931 года, он, имея рекомендательное письмо Пятакова, разыскал в Берлине сына Троцкого — Седова и передал ему это письмо к Троцкому. В последующем он передавал от Пятакова деньги на финансирование деятельности Троцкого.
По показаниям Бессонова в октябре 1933 года в отеле “Мерангоф”, в Меране, Италия, при его помощи состоялась встреча Троцкого с Крестинским. Этим Бессонов разоблачал Крестинского как троцкиста, и в связи с этим на процессе произошла серьезная полемика между Вышинским и Крестинским, который этот факт отрицал.
Тогда Вышинский вынужден был допросить Розенгольца, Гринько, которые указали, что Крестинский был троцкистом и одним из руководителей блока. После этого Крестинский признался, что он был троцкистом, но до ноября 1927 года. Пришлось вновь доказывать ему, что он говорил на судебном расследовании неправду.
Серьезным сообщением суду Бессонова явилось то, что Крестинский во время своей поездки в Киссинген на лечение в 1933 году, будучи в Берлине, касался того зондажа, который в то время в наших кругах произвел руководитель внешнеполитического отдела национал-социалистской партии Германии Розенберг по вопросу о возможности тайного соглашения между национал-социалистами и троцкистами.
“В этой связи Крестинский просил меня, — сказал Бессонов, — ускорить решение вопроса о его свиданий с Троцким, потому что ему казалось целесообразным по такому важному вопросу получить директивы.
Разговор с Троцким в основном сводился к апробации той линии, которая намечалась уже раньше и что тогда нащупывался и устанавливался контакт с военными кругами в Советском Союзе, и в этой связи он назвал фамилии Тухачевского и Уборевича” (СО. С.60).
Далее Бессонов показал, что за время работы пункта связи в Берлине с 1931 по 1937 год было получено от Троцкого и отправлено в Москву большое количество писем, не менее 6-7 директивных писем проходило в обе стороны в год. Целый ряд писем направлялся дипломатической почтой. Главное же заключалось в организации личных встреч, и в частности встречи Троцкого с Пятаковым в Осло.
По просьбе Вышинского Бессонов затем рассказал о своей встрече и беседе с Троцким: “В конце июля 1934 года я получил записку от Троцкого через Иогансона о свидании в Париже для информации его о событиях в Германии 30 июля. В конце июля я приехал в Париж... Весь разговор проходил в одной из гостиниц, в которой всегда останавливался Иогансон. Троцкий сказал, что он очень хорошо знает меня по письмам Пятакова и по рассказам Н.Н.Крестинского.
Он поставил задачу перед своими сторонниками, работающими на дипломатическом поприще, о взятии линии на саботаж официальных соглашений, чтобы стимулировать интерес немцев к неофициальным соглашениям с оппозиционными группировками. “Они еще придут к нам”, — говорил Троцкий, имея в виду Гесса и Розенберга. “Мы не должны, — говорил он, — останавливаться перед тем, чтобы пойти на широкие территориальные уступки. Мы пойдем на уступку Украины, учтите это в своей работе и в своих разговорах с немцами, и я напишу об этом еще Пятакову и Крестинскому”.
Далее он останавливался на вопросах, связанных с работой троцкистских организаций в Советском Союзе, и при этом с особой силой подчеркнул, что в обстановке назревающей неизбежной войны единственно возможной формой прихода троцкистов к власти является поражение Советского Союза в этой войне.
... Было сказано также о необходимости обострения самых крайних террористических методов борьбы... “Было бы непростительным жеманством, если бы мы, его сторонники в Советском Союзе, не перешли сейчас к прямому уничтожению и устранению Сталина и всех его ближайших сторонников”.
Неожиданно Троцкий стал говорить о Максиме Горьком... указывая на его чрезмерную близость к Сталину, что высказывания Максима Горького самым определенным образом отталкивают многих сторонников Троцкого из еврейской интеллигенции от него, приближая их к позиции руководства партии. “В этой связи... он прямо сказал мне о необходимости устранить Горького, о необходимости физического уничтожения Горького во что бы то ни стало. Такова была директива, которую осенью 1934 года я передал Пятакову” (СО. С.62-63).
“В конце сентября или в первых числах октября 1936 года, — сказал на суде Бессонов, — я встретился с Крестинским в Москве. Очень взволнованный, он сообщил мне, что дела у троцкистского центра обстоят очень неважно, что имеется целый ряд провалов, что арестованы Пятаков и Радек и многие другие, что не исключена возможность его собственного ареста и что он просит меня по возвращении в Берлин немедленно отправить об этом письменное сообщение Троцкому, что положение, сложившееся к осени 1936 года является исключительно тяжелым... что соглашение, достигнутое троцкистами с германской национал-социалистской партией по вопросу о возможности ускорения войны, облегчающее переход троцкистов к власти, должно быть форсировано во что бы то ни стало” (СО. С.63).
По приезде в Берлин Бессонов подробно все изложил в письме к Троцкому, получил от него ответ, который направил Крестинскому.
В ходе судебного допроса Бессонова Вышинский неоднократно обращался к Крестинскому за подтверждением его показаний. На некоторые факты Крестинский давал отрицательные ответы или не мог ответить, симулируя тем, что он плохо слышит показания Бессонова. Однако под давлением неопровержимых доказательств и фактов, приведенных другими обвиняемыми, Крестинский вынужден был признать свои действия или участие в преступной деятельности блока.
Давая показания, подсудимый Гринько назвал свои связи в руководстве и среди участников блока: Рыкова, Бухарина, Гамарника, Крестинского, Розенгольца, Зеленского, Ягоду, Рудзутака — и сказал, что этот центр базировался главным образом на военной помощи агрессоров.
Вышинский (к Рыкову). Вы подтверждаете эту часть показаний Гринько?
Рыков. Да, у нас было с ним два свидания... как членов нелегальной организации.
Вышинский. Вам не приходилось говорить с Гринько о Крестинском?
Рыков. Мне не было надобности с Гринько говорить о нем, потому что я лично знал, что Крестинский троцкист... член нелегальной организации.
Вышинский. Выходит, что Крестинский говорит здесь неправду и пытается отвертеться от связи с троцкистами?
Рыков. Он не только говорит неправду, а и не хочет слушать ту правду, которая здесь есть. (СО. С.72.)
То же самое подтвердили Бухарин, Розенгольц, Ягода, и только один Крестинский остался при своем мнении.
“Наряду с этим у центра существовал вариант захвата Кремля, — показал далее Гринько” (СО. С.74). В этот период террористическая работа была одним из основных орудий в общем арсенале борьбы против Советской власти, о чем ему стало известно от Рыкова, Яковлева, Гамарника и Пятакова и что установка об этом пришла от Троцкого.
О себе Гринько рассказал, что он занимался подрывной работой в Наркомфине и Наркомземе по формуле Бухарина — ударить по Советскому правительству советским рублем и в соответствии с его теорией “узких мест”, проводя вредительскую работу в области капитального строительства, сельского хозяйства, снабжения населения продуктами первой необходимости и т.п. В сельском хозяйстве выполнялась установка Рыкова по срыву запланированного партией урожая в 7-8 млрд. пудов, в чем ему помогали Рудзутак и Яковлев. В области товарооборота с помощью Зеленского и Болотина создававшись товарный голод, затруднения, затоваривание в одних районах и товарная потребность в других.
Все это подтвердил Рыков, который вместе с тем показал, что “он знал о военной группе Тухачевского, которая была организована независимо от блока, независимо от оттенков — троцкисты это или бухаринцы. Военная группа ставила своей целью насильственное устранение правительства СССР и участвовала в подготовке кремлевского переворота...” (СО. С.81).
Обвиняемый Чернов, говоря о своей вредительской работе в Наркомторге Украины, в которую его втянул Рыков, показал, что перед поездкой в Германию в 1928 году он имел встречу с Рыковым и Томским, в ходе которой Рыков поставил перед ним вопрос, не сможет ли он встретиться там с Даном, установить с ним связь и передать поручение от имени правого центра и получить ответ...
После второй встречи с Даном Чернов поехал на вокзал в трамвае, и по дороге против него была совершена провокация, он попал в полицию и был завербован неким Обергаузом и стал немецким шпионом. Через несколько месяцев его разыскал корреспондент немецкой газеты “Берлингер Тагетблат” Пауль Шерер и дал задание организовать порчу хлеба в стране. “После моего назначения наркомом земледелия ко мне явился некий Райвид. Он назвал мой псевдоним “Рейкольд”, и этим все было определено. На основе требований немецкой разведки был разработан план вредительской и диверсионной работы в сельском хозяйстве: по семенам, севообороту, по машинно-тракторным станциям, животноводству, особенно в области коневодства. (СО. С.97.)
О подготовке мною диверсионных актов я информировал Рыкова и получил от него одобрение. Нами специально не были направлены биопрепараты от сибирской язвы в Восточную Сибирь, и вскоре там разразилась эта болезнь, от которой пало около 25 тысяч лошадей. Были также заражены чумой свиньи в ряде областей”. За свою работу, — показал Чернов, — он получил около 30 тыс. немецких марок и примерно 150 тыс. рублей.
На утреннем заседании 3 марта первым давал показания Иванов. Он рассказал: “В 1928 году я еду на работу на Северный Кавказ вторым секретарем. Бухарин ставит вопрос о том, чтобы я создал там группу правых... Мы должны возглавить соответствующее крестьянское движение, особенно казачество, движение против Советской власти. Нашей задачей является — Северный Кавказ превратить в русскую Вандею. (СО. С.111.)
Продолжая, Бухарин тогда сказал: “Вы знаете, что сейчас капитализм вступил в новую фазу своего развития и показывает высокие элементы организованности и плановости, обнаруживает новые свежие силы, которые выражаются в прогрессе техники, означают по сути дела техническую революцию и как бы омоложение капитализма. И что, в соответствии с этим, нами должен быть пересмотрен вопрос о противоречиях, о классах, о борьбе классов и т.п.... В Маркса нужно внести коренные поправки. Постановка вопроса Марксом о пролетарской революции сегодня не годится. Учение Ленина и Сталина об эпохе империализма, как эпохе пролетарских революций, представляет из себя вредную утопию. Это по сути дела наша исходная позиция, которая нас приводит к фашизму. (СО. С.111.)
Фашизм, — говорил Бухарин, — соответствует новейшим тенденциям в развитии капитализма” (СО. С.112).
“Я выполнил установки Бухарина, — сказал Иванов, — создал группу правых, связался с казацким кулачеством, со злобными элементами эмигрантов и все подготовил для того, чтобы обеспечить кулацкое восстание на Северном Кавказе.
Затем, после моего назначения в Северный край, Архангельск, Бухарин дает задание силами правых организаций приступить к подготовке поражения Советской власти при интервенции, при войне с капиталистическими фашистскими государствами. Бухарин дал указание развернуть повстанческие отряды, диверсионную и вредительскую работу и организовать террористические группы, вести шпионаж. “Вы должны резиденту, который будет там посажен, своей партийной организацией оказывать всемерную помощь с тем, чтобы обслуживать потребности английской разведки” (СО. С.114).
Я выполнял, отслеживал, направлял материал, получал указания через этого резидента. Эти указания английского резидента целиком совпадали с директивами центра правых” (СО. С.114-115). Бухарин также говорил, что с этой страной (Англией. — Примеч. автора) у центра правых есть соглашение о помощи правым в свержении Советской власти... что мы должны все-таки уже сегодня реально расплачиваться” (СО. С.115).
По словам Иванова, в соответствии с этими установками через Розенгольца и Лобова англичанам продавался наиболее качественный лес по сниженным ценам, в результате чего Советскому государству был нанесен ущерб в несколько миллионов рублей в валюте. Бухарин пояснил эту меру как аванс английской буржуазии за ту поддержку, которая ею обеспечена[59].
В конце своих показаний Иванов сказал, что Бухарин поставил задачу организовать в Северном крае террористическую группу и несколько раз возвращался к этому после убийства Кирова. Он говорил: “Выстрел в Кирова показал, что одиночные террористические акты результатов не дают, что нужно готовить массовые теракты и только тогда мы получим результат...” (СО. С.115-116).
Следующим был допрос обвиняемого Зубарева.
“Задачи, которые поставил тогда Рыков передо мной, — сказал он, — сводились к вредительской работе в деревне, вернее к возбуждению недовольства крестьян: создавать свои кадры в основных отраслях промышленности, возбуждать население путем таких провокационных мер, как неправильная организация снабжения продуктами, консолидация всех элементов, враждебно настроенных к Советской власти, блокирование с троцкистами, зиновьевцами и эсерами”. Рыков подтвердил эти показания Зубарева.
В дальнейшем Зубарев переезжает в Москву и ведет вредительскую работу по линии Наркомзема СССР и РСФСР, где и организовал террористическую группу, которая готовила убийство Председателя Совета Народных Комиссаров СССР В.М.Молотова. Эта группа намеревалась совершить террористический акт против Сталина, Кагановича, но остановилась на Молотове, исходя из тех возможностей, которыми она располагала.
Зубарев рассказал также о своей работе в качестве агента царской охранки, когда он выдавал членов партийной организации по местам жительства.
На вечернем заседании 3 марта 1938 года председательствующий объявил, что суд приступает к допросу подсудимого Крестинского. Однако государственный обвинитель попросил разрешения прежде задать несколько вопросов подсудимому Раковскому.
Вышинский. Подсудимый Раковский... Вы здесь слышали ответ Крестинского, который на вопрос суда заявил, что он не троцкист и не совершал преступлений, в которых он признался на предварительном следствии. Я хотел бы спросить вас, как одного из виднейших представителей и руководителей троцкистского подполья в СССР, что вы знаете о троцкистской деятельности Крестинского в последний период времени?
Раковский. Крестинский в доказательство того, что он отошел от троцкизма, заявил, что он в конце 1927 года послал письмо Троцкому, в котором отмежевался от троцкистских позиций. Если не ошибаюсь, таков был смысл заявления Крестинского?.. Это письмо Крестинского мне известно... Троцкий давал мне его читать. И не только мне... Общее впечатление было таково, что это маневр. Когда я прочел его, я сказал Троцкому: “Крестинский подготовил свое алиби”. Троцкий подтвердил это. Впоследствии, когда ЦК ВКП(б) обратился к полпредам, разделявшим троцкистские взгляды, с вопросом, как они относятся к исключению руководителей оппозиции из партии, Крестинский написал в ЦК письмо и сослался в нем на это свое “алиби”.
Письмо Крестинского в ЦК было напечатано в газетах в 1928 году.
... Я не считаю, что этот документ свидетельствует об отходе Крестинского от троцкистской оппозиции... Крестинский был троцкистом и с троцкистами никогда не порывал.
Вышинский. Вам известно, что Крестинский и позже был троцкистом?
Раковский. Известно. Когда я был в ссылке в Астрахани, он передал мне с моей сестрой письмо в 1929 году, в котором писал, чтобы я вернулся в партию в целях продолжения троцкистской деятельности... с целью сохранения кадров троцкистов, по возможности проникнув в партию.
Вышинский. Подсудимый Крестинский, правильно понял содержание вашего письма подсудимый Раковский?
Крестинский. Правильно. (СО. С.144-145.)
В дальнейшем Вышинский зачитал письмо Крестинского от 27 ноября 1927 года, изъятого у него во время обыска при аресте, где речь шла об оценке тактической линии троцкистов и в нем ничего не сказано о его разрыве с троцкизмом. Подлинность письма подтвердили и Крестинский и Раковский.
Вышинский. Если верно то, что говорил здесь Раковский, то будете ли вы продолжать обманывать суд и отрицать правильность данных вами на предварительном следствии показаний?
Крестинский. Свои показания на предварительном следствии я полностью подтверждаю.
Вышинский. Что значит в таком случае ваше вчерашнее заявление, которое нельзя иначе рассматривать как троцкистскую провокацию на процессе?
Крестинский. Вчера под влиянием минутного острого чувства ложного стыда, вызванного обстановкой скамьи подсудимых и тяжелым впечатлением от оглашения обвинительного заключения, усугубленным моим болезненным состоянием, я не в состоянии был сказать правду, не в состоянии был сказать, что я виновен. И вместо того, чтобы сказать — да, я виновен, я почти машинально ответил — нет, я не виновен.
... Я не в силах был перед лицом мирового общественного мнения сказать правду, что я вел все это время троцкистскую работу. Я прошу суд зафиксировать мое заявление, что я целиком и полностью признаю себя виновным по всем тягчайшим обвинениям, предъявляемым лично мне, и признаю себя полностью ответственным за совершенные мною измену и предательство. (СО. С.146.)
Допрос подсудимого Рыкова показал, что с 1928 года он встал на путь подпольной, заговорщической деятельности против Советской власти, всей политики партии и главным образом в отношении к крестьянству.
“Моя нелегальная деятельность выражалась в моих, что называется, легальных выступлениях,... нелегальная организация в этот период существовала для того, чтобы использовать легальные возможности” (СО. С.147). “... Я был председателем СНК, и поэтому мои легальные выступления имели специальную роль, которая в партии в тот период еще сохранялась за мной”.
На вопрос Вышинского о том, какие у Рыкова были отношения с Ягодой в 1928-1929 гг., он ответил, что все было нелегально. “У нас уже в тот период, наряду с легальной частью, то есть группой членов контрреволюционной организации правых, которая выступала легально, существовали кадры, которые были специально законспирированы в целях организации дальнейшей борьбы с партией. К этим людям, в частности, принадлежал и Ягода, с которым я был в тот период и перед тем связан лично, от которого я получал специально подобранную информацию, которую я использовал для своих выступлений против политики партии в деревне.
Когда в дальнейшем на заседании Политбюро было вскрыто сочувствие Ягоды нам по вопросу о чрезвычайных мерах в хлебозаготовках по отношению к кулачеству, он после короткого времени осуществлял маневр двурушничества, заявил себя сторонником партии, но на самом деле оставаясь членом нашей контрреволюционной организации.
... Это было сделано не только с моего ведома а, насколько помню, и по моему совету” (СО. С.147).
Вышинский. Было ли у вас с Ягодой соглашение о том, что члены вашей подпольной организации им не будут репрессироваться, что он будет оберегать подпольную организацию правых, используя свое служебное положение?
Рыков. Конечно. Да... Он был заместителем председателя ОГПУ Менжинского, Вот в этих целях мы и стремились главным образом, его законспирировать.
Вышинский. Подсудимый Ягода, вы подтверждаете эту часть показаний Рыкова?
Ягода. Факт подтверждаю, редакцию нет.
Вышинский. Во всяком случае это было тогда, когда вы, подсудимый Ягода, были заместителем председателя ОГПУ и когда на вашей обязанности лежала борьба с подпольными группами?
Ягода. Да.
Вышинский. Следовательно, вы совершили прямую государственную измену.
Ягода. Да. (СО. С.147-148.)
Давая дальнейшие показания, Рыков сказал, что тогда “наряду с легальной открытой борьбой сразу же складывался нелегальный центр правых в составе меня, Бухарина и Томского.
... Этот центр удержался и продолжал свою контрреволюционную деятельность до последнего времени... Нелегальные группы с 1928 по 1930 год стали создаваться и на территории Союза. Главными составными частями того, что вошло в состав контрреволюционной организации в Москве были: Томский со своими профессионалистами, Бухарин со своими связями, в частности, со своими учениками, с его “школкой”, потом я с целым рядом своих сторонников. Затем Угланов с группой своих сторонников из москвичей. Это сразу составило организацию правых.
... Когда на пленумах, конференциях и съездах партии позиции правых подвергли разоблачению... тогда началась серия заявлений об отказе от правых убеждений. Все эти заявления были обманом партии. Из центра, куда я входил, давались непосредственные директивы о том, чтобы такие заявления подавать. Несколько позднее, одним из последних, подал заявление и я, вместе с Бухариным и Томским. Этим заявлением мы хотели обмануть партию. Таким образом, с 1930 года контрреволюционная организация была нелегальной на 100%, ее работа была построена на обмане партии. (СО. С.149.)
В этот период, — показал далее Рыков, — некоторые члены организации, и в частности Антонов, уже выставили требования о применении террора... принципиальной установкой в этом плане являлась рютинская программа. Обсуждение ее имело место дважды при моем участии на даче Томского. На первом собрании присутствовали Бухарин, Томский и целый ряд лиц, в том числе Василий Шмидт и Угланов. Платформа была создана сторонниками правых, группой Рютина из московской организации Угланова. На следствии эта группа все взяла на себя и благодаря тому, что Ягода был во главе ОГПУ. Платформа признавала насильственные методы изменения руководства партией и страной — террор, восстания и объединение всех сил, которые борются против них.
В 1932 году, — сказал Рыков, — Бухарин установил связь с эсером Семеновым и через него стал готовить покушение на Сталина. Семенов тогда сообщил Бухарину, что эсеры готовят покушение на Сталина и Кагановича. Эта весть была с удовлетворением нами воспринята.
После ликвидации кулачества правые потеряли социальную базу и перешли к исключительно заговорщической деятельности. К этому относится одна из попыток подготовить “дворцовый переворот”. Этот вопрос встал в 1933 году. Опорой для осуществления этого контрреволюционного плана явился Енукидзе. Большую роль играл Ягода, возглавлявший ГПУ. Впоследствии Енукидзе и Томский информировали Рыкова о ходе подготовки этого переворота.
Первая информация была о группе кремлевских работников, и особенно тут фигурировали Ягода, Петерсон, Горбачев, Егоров (начальник кремлевской военной школы)... Несколько раз Томский мне сообщал о привлечении через Енукидзе и Егорова группы военных работников во главе с Тухачевским, которые тоже были подготовлены к этому плану и ведут в этом направлении работу. Он назвал фамилии Уборевича, Корка. (СО. С.163.)
... Это была очень конспиративная работа. Была создана группа с участием влиятельных людей — военная группа. Она с точки зрения подпольной работы была независимой от остальных подпольных группировок. Она была единственная. Встал вопрос, как согласовать силы контрреволюции для осуществления “дворцового переворота”. Был создан центр для этой задачи с привлечением туда троцкистов-зиновьевцев: Каменева, Пятакова, затем Енукидзе, туда вошли также я, Бухарин, Томский. Причем с этим центром была связана группа Тухачевского и группа Ягоды” (СО. С.164).
В 1934 году уже обсуждалась возможность тактического использования этой организации в связи с предстоящим XVII съездом партии.
... Но этот план был отвергнут. На нем настаивал только Томский, ибо обстановка в стране, успехи и популярность партии не позволяли пойти на такой шаг.
В дальнейшем делалась ставка, как заявлял Рыков, на поражение и помощь международной буржуазии: “Это — о сношениях “центра” с немецкими фашистами. В этом вопросе мы, и лично я, старались смягчить свои показания, потому что это очень скверная вещь”... Инициатива была у Томского... Характерно то, что Карахан сообщил, что немецкие фашисты отнеслись с полным благожелательством к возможности прихода к власти правых и всячески будут это приветствовать... И в отношении своих военных действий против СССР. Что они соглашаются на сотрудничество, мирное сожительство при определенных уступках хозяйственного порядка в виде концессий, льгот во внешней торговле... без территориальных уступок. Он говорил, что немцы настаивают на том, чтобы национальным республикам было предоставлено право свободного выделения из Союза. Это означает, что от СССР отходят крупные национальные республики, из которых они попытаются сделать смежные с ними территории, которые сделают своими вассалами и тем самым получат возможность нападения на оставшуюся часть Союза. Они приближаются к сердцу СССР, им обеспечивается возможность ведения с их стороны победоносной войны с СССР (СО. С.164-165).
Вышинский. Следовательно, это расчленение СССР, отторжение от него ряда республик, подготовка фашистами плацдарма для нападения и победы?
Рыков. Да, это несомненно...
Вышинский. Вы шли к своим преступным целям ценою измены?
Рыков. Конечно. (СО. С.165-166.)
В последующем, — заявил Рыков, — дело свелось к образованию контактного центра, который являлся результатом организации “правотроцкистского блока” в 1934 году, состоявшего из правых, троцкистов и зиновьевцев. Эсеры, меньшевики входили в блок по национальным республикам (Шарангович, Гринько, Гололед, Червяков, Ходжаев, Икрамов и другие), которые были связаны с Бухариным и мной.
Вышинский. Подсудимый Крестинский, вам известно, что троцкисты входили в “правотроцкистский блок”?
Крестинский. Мне известно со слов Пятакова, когда он говорил со мной об этом в 1935 году, что образовалась организация, объединяющая правых, троцкистов и военных и имеющая своей целью подготовку военного переворота. Мне было также известно, что в состав руководящего центра входят от правых — Рыков, Бухарин, Рудзутак и Ягода, от военных — Тухачевский и Гамарник, от троцкистов — Пятаков.
... В этот центр после ряда арестов входили в 1937 году: Розенгольц и я — от троцкистов, Рудзутак и Ягода — от правых, Тухачевский и Гамарник — от военных. (СО. С.170.)
По дальнейшим показаниям Рыкова и Бухарина вопрос стоял об открытии фронта Германии в войне против СССР. На этих позициях тогда стояли Тухачевский, Корк, которые входили в блок... Дискутировался вопрос о том, как в случае открытия фронта избежать опасности наполеоновщины, военной диктатуры.
Вышинский (к Рыкову). Считаете вы Бухарина изменником?
Рыков. Таким же, как и себя. (СО. С.175.)
Вышинский (к Крестинскому). Скажите, пожалуйста, что вам известно об участии группы Тухачевского в “правотроцкистском блоке”?
Крестинский.... Когда я в октябре 1933 года виделся с Троцким в Меране, он обратил мое внимание на то, что ориентируясь на государственный переворот, мы ни в коем случае не должны опираться только на свои троцкистские силы, потому что они недостаточны для этого, а что нужно договориться с правыми и с военными. Он обратил особое внимание на Тухачевского, человека авантюристически претендующего на то, чтобы занять первое место в армии, и который, вероятно, пойдет на многое. Он просил меня об этом передать Пятакову и переговорить самому с Тухачевским,
... Я разговаривал с ним в начале 1934 года уже после того, как с ним говорил Пятаков, передал ему свой разговор с Троцким. Тухачевский сказал, что он принципиально относится вообще положительно не только к объединению сил, но и к постановке перед ним этой задачи. Но вопрос, сказал он, требует обсуждения, выяснения возможностей, и после этого он будет договариваться на эту тему с Пятаковым. О состоянии договоренности я узнал от Пятакова в феврале 1935 года... В дальнейшем мне приходилось несколько раз разговаривать с Тухачевским на эту тему. Это было во второй половине 1935 года, в 1936 и 1937 годах. В одном из разговоров в 1935 году он назвал мне несколько человек, на которых он опирается. Он назвал Якира, Уборевича, Корка и Эйдемана. Затем в другом разговоре, очень существенном, который происходил на VIII Чрезвычайном съезде Советов, Тухачевский поставил передо мной вопрос о необходимости ускорения переворота. Дело заключалось в том, что переворот увязывался с нашей пораженческой ориентацией и приурочивался к началу войны, к нападению Германии на Советский Союз, и поскольку это нападение откладывалось, постольку откладывалось и практическое осуществление переворота. В этот период начался постепенный разгром контрреволюционных сил. Были арестованы Пятаков, Радек, начался арест троцкистов, и Тухачевский начал бояться, что если дело будет оттягиваться, то оно вообще сорвется. Поэтому он поставил вопрос об ускорении контрреволюционного выступления. Мы обсудили этот вопрос с Гамарником и Рудзутаком и пришли к общему выводу, что Тухачевский прав. После этого я запросил письменно через Бессонова мнение Троцкого и получил от него ответ положительного характера. (СО. С.180-181.)
Вышинский. Подсудимый Розенгольц, вы в этой части подтверждаете показания Крестинского?
Розенгольц. Да, подтверждаю.
Продолжалось заслушивание подсудимых, и следует отметить, каким трудоемким и насыщенным по своему содержанию были судебные заседания процесса по делу антисоветского “правотроцкистского блока”. Нелегко было вести процесс, но и обвиняемым приходилось довольно сложно отбиваться от упорных и въедливых вопросов государственного обвинителя. Если учесть, что на них в это время были устремлены и слух, и зрение сотен иностранных представителей, советских граждан, присутствовавших на суде, то необходима была великая выдержка и самообладание, чтобы и тем и другим правильно построить свое поведение в этой обстановке. И нужно отдать должное, что председательствующий В.В.Ульрих и государственный обвинитель, Прокурор Союза ССР А.Я.Вышинский со знанием дела вели процесс, что не замедлили заметить присутствовавшие на нем иностранные дипломаты и юристы. Что же касается подсудимых, то они достойно держали себя, часто вступали в полемику с Вышинским, порой старались уйти от прямых ответов и, главное, вникали до самых мелочей в существо задаваемых им вопросов. Это не был процесс вопросов и ответов, а была настоящая словесная баталия, соревнование в риторике, красноречии, остроумии, в котором ни судьи, ни обвиняемые не хотели уступать друг другу.
Обвиняемый Шарангович в своих показаниях сообщил, что изменником родины он стал с августа 1921 года и был им до ареста. Он был завербован в Варшаве, когда возвращался из польской тюрьмы в порядке обмена.
В 1936 году, рассказал он, в Белоруссии была широко распространена анемия, вследствие чего пало около 30 тыс. лошадей. “Эту меру мы провели не только по своей инициативе, но и по прямому указанию из московского центра”. (СО. С.189).
“Мы приняли и проводили как практическую задачу террор: мы создали террористические группы, подготовили теракты, и в первую очередь теракт в 1936 году против Ворошилова, когда он приезжал в Белоруссию на маневры, но совершить его нам не удалось” (СО. С.192).
Вредительская работа в Узбекистане и других республиках Средней Азии велась подсудимыми Ходжаевым, Икрамовым и Зеленским по тем же направлениям, что и в других союзных республиках, теми же методами и средствами и в соответствии с директивами Рыкова и Бухарина.
В 1936 году в Ташкент на отдых приехал Бухарин, где он встречался и жил на квартирах Ходжаева и Икрамова. В беседах с Ходжаевым Бухарин спросил его о том, как они выполняют директивы правого центра. Ходжаев рассказал ему о широких планах вредительства в области ирригационных работ, по хлопку и другим отраслям экономики... “Но Бухарина, — показал Ходжаев, — эта моя информация не удовлетворила... и потому, что, во-первых, отсутствовали повстанческие кадры, во-вторых, отсутствовали оформленные террористические группы и, в третьих, что мы еще не были связаны с Англией. Эти три вещи произвели недовольство Бухарина” (СО. С.209).
Вышинский. Что у вас требовал Бухарин о связях с Англией?
Ходжаев. Бухарин говорил, что есть соглашение с фашистской Германией, есть намечающееся соглашение с Японией. Но когда речь идет о Среднеазиатских республиках, наиболее близкая мощная страна — это Англия. С ней надо договориться. Что мы, правые, со своей стороны примем участие, но вы ближе стоите от границы, вы сами установите связь.
Вышинский. Близко от какой границы?
Ходжаев. С Афганистаном. Там есть английский представитель.
В таком плане Бухарин вел беседы и с Икрамовым. Бухарин говорил, что в таких республиках, как Среднеазиатские, невозможно построить социализм, и им придется обязательно пройти стадию нормального развития капитализма, “Иными словами, — признал Икрамов, — он предлагал реставрацию капитализма в Узбекистане. чЯ с ним согласился, так как он меня завербовал. “Будешь действовать с нами?” “Буду”.
И я открылся ему в том, что я руководитель такой же контрреволюционной организации... Мы договорились, что вместе будем действовать...
Бухарин тогда спросил: “Какова ваша тактика?” Я сказал: накопление сил и контрреволюционный переворот. Конечная цель — отторжение Узбекистана от Советского Союза. Он сказал: ваши средства мелочны... Надо действовать... и поставил перед нами ряд задач: вредительство, кулацкое восстание, создание повстанческой организации, террор” (СО. С.311).
На вопросы Вышинского в связи с установками на террор, которые он давал Икрамову, Бухарин стал отрицать свои беседы с ним на эту тему и о вредительстве. В этой связи Икрамов обвинил Бухарина во лжи.
Далее Икрамов показал, что его третья встреча с Бухариным касалась вопроса о связи с Англией. “Бухарин очень оптимистично отнесся к капиталистической стабилизации европейских стран, в особенности фашистских государств. Он сказал, что надо ориентироваться на Англию. Бухарин это подтвердил мне на съезде Советов в начале декабря 1936 года... Он сформулировал свой ответ таким образом; если сейчас войны не будет, если скоро интервенции не будет — нашему делу капут. Могут нас всех переловить, а вопрос ускорения войны не можем решить из-за Англии, которая в некотором отношении является международным арбитром. Пока она не решится в какую-нибудь сторону... до тех пор войны не будет... Известно, говорил Бухарин, что англичане давно смотрят на Туркестан, как на лакомый кусочек. Если будет такое предложение, тогда англичане, может быть, скоро перейдут на сторону агрессора против Советского Союза” (СО. С.322-323).
Подсудимый Исаак Аврумович Зеленский на основе установок о вредительстве в Центросоюзе проводил линию на то, чтобы вызвать недовольство населения плохой работой по снабжению продуктами и товарами и тем самым подогревать отрицательное отношение к правительству. Он указал на то, что были случаи, когда в масло подбрасывали стекло и гвозди, осуществлена в 1936 году порча 50 вагонов яиц. Большое вредительство, по его словам, нашло место в торговле, чему способствовало отсутствие твердых цен, бесконтрольность, политика замораживания товаров, завоз их в другие районы и т.п. Все это совершалось с помощью пособников в Наркомвнуторге и Госплане. Только в Центросоюзе работало около 15% бывших меньшевиков, эсеров, анархистов, троцкистов. Этот процент был выше в областях Сибири за счет выходцев из других партий и бывших колчаковцев, а в Средней Азии за счет амнистированных басмачей.
На этом, по существу, закончились два дня судебного процесса по делу о “правотроцкистском блоке”. С допросом каждого подсудимого судебное расследование шло все дальше и глубже в раскрытии преступных планов, замыслов и действий руководителей и членов этого блока. Налицо была государственная измена, намерение свержения Советской власти в СССР, ликвидация руководителей партии и Советского правительства. Однако самое главное было впереди, это — показания Розенгольца, Крестинского, Раковского, Бухарина, Ягоды. Процесс набирал свои силы, к нему проявлялся огромный интерес советского народа и мировой общественности[60].
В начале марта 1938 года страна жила в обстановке проходившего процесса над членами “правотроцкистского блока”. К нему было приковано внимание и проявлялся огромный интерес как со стороны советских людей, так и зарубежных средств массовой информации. Ход процесса широко освещался в прессе, транслировался по радио, о нем много говорили, обсуждали показания подсудимых. Дом Союзов в эти дни кишел многочисленными экспертами, журналистами, дипломатами.
На собраниях и митингах советские люди, как и во время имевших место ранее судебных процессов, с гневом и возмущением выступали и требовали сурового приговора изменникам Родины, врагам народа, представшим и на сей раз перед советским судом.
Шел третий день судебного процесса, показания давал один из активных членов блока X.Г.Розенгольц. Он рассказал о том, как по директиве Троцкого встал на преступный путь, о встречах с Седовым, указаниях на террор, о связи с военной группой в лице Тухачевского и необходимости максимального проявления бдительности к нему как человеку бонапартистского типа, о вредительстве в области внешней торговли.
Вышинский. Как ставился на встрече в Карлсбаде вопрос о войне?
Розенгольц. В отношении войны линия у Троцкого была на поражение.
Вышинский. Предполагалось, что будет война? Когда?
Розенгольц. В 1935 или 1936 годах.
Эти показания подтвердили Крестинский и Рыков. (СО. С.224-225.)
Говоря о реакции на арест Пятакова и суд над ним, Розенгольц рассказал, что после этого пришло письмо от Троцкого о как можно ускоренном осуществлении переворота Тухачевского. “Будете медлить, — писал он, — то по частям будут разгромлены все контрреволюционные силы. На приговор о расстреле Пятакова ответить террористическими актами... в отношении руководителей партии и правительства. Максимально форсировать военный путч”.
В нем говорилось также об активизации моей и Крестинского деятельности. (СО. С.227-228.)
... В конце марта 1937 года у меня на квартире было совещание с Тухачевским и Крестинским, на котором первый сказал, что он рассчитывает на возможность переворота, и указал срок до 15 мая...
В то же время он изложил свой план военного путча, путем проникновения в Кремль, захвата и расстрела руководителей партии и правительства.
Розенгольц затем показал, что связь с Троцким по линии внешней торговли осуществляли И.Н.Смирнов, Гольцман, Геруберг, Биркенгоф, Краевский, Шостак и другие. Так, через Краевского по экспорту было передано Троцкому 300 тыс. долларов, затем еще 110 тыс. долларов. В 1934 году — 25 тыс. фунтов стерлингов и 20 тыс. марок.
“С 1923 года, по предложению Троцкого, я передавал германской разведке сведения о советских военно-воздушных силах и по другим военным и государственным секретам. Такая же связь была и у Крестинского”, — сказал Розенгольц.
На вопрос Вышинского об этом, Крестинский показал, что он связался с генералом Сектом по просьбе Троцкого и договорился о получении от него 250 тыс. марок (60 тыс. долларов) в год за оказание услуг в области шпионской деятельности. (СО. С.236.). Давая свои показания, Крестинский рассказал, что он начал свою нелегальную троцкистскую деятельность в конце 1921 года, когда дал согласие Троцкому на включение его в состав центра его тайной организации, в кот
