Сцена седьмая

Картинка сужается ещё больше, и мы видим, что она тоже – лишь изображение на другом мониторе, перед которым сидит Человек-Жаба. Неспешно закуривает бутафорскую сигару. Активирует новый видеофайл. На экране – совершенно целые дом №1 и дом №2, в центре двора – аккуратная песочница-фонтан с тридцатиметровым золотым монументом Мальчику на Велосипеде. Вокруг песочницы под бурные аплодисменты Жильцов водят хоровод Старший по дому №1 и Старший по дому № 2.

Человек-Жаба:

— На всякий случай сняли. Накануне.

А вдруг помирятся и всё такое.

Возможно, пригодится… не сегодня,

Так через год. А дату в фотошопе

Подправим. Не впервой. Скажи ж, Война?

Из полумрака выходит Человек-Танк.

Человек-Танк:

— Ты оптимист. Или шутник. Иль просто

Сегодня в настроении хорошем.

Не будет им ни года, ни полгода.

Да и Чуме чего-то нужно кушать.

Из полумрака вылетает Человек-Грач.

Человек-Грач:

— Чуть что — Чума! Да так ли я прожорлив?

Я ем как птичка. ДТП и пьянка

Уносят в год поболе. Третий брат

Наш на подходе — вот кто жрать охотник!

Человек-Жаба:

— Мы думали, нет никого грозней

Четвёрки нашей. Ныне же, похоже,

Нам только и осталось, что следить,

Как люди нашу делают работу.

И делают её столь безупречно,

Что я порой рискую сомневаться:

Они у нас в позорном услуженье —

Иль мы у них? Кто ловчий, кто добыча?

Человек-Танк:

— Мы думали, нет времени страшнее

Чем время нашей очумелой скачки,

Которого они веками ждали,

Устали ждать — и сами поскакали

По пажитям, лесам, горам и долам,

По дедовским костям и по телам

Ещё живых. По Божьему закону

И по себе самим. Брутально. Браво.

Человек-Грач:

— Мы думали. И в том отличье наше

От них. Мы медлим, скованы цепями

Всезнания. Они ж блаженно-слепы.

И потому знаменья порчи видят

Во всём — в природе, в пище, в новостях,

в двуногих тварях, родственных по крови,

в неродственных — тем более. Во всём!

Но не в себе.

Человек-Жаба:

— Так. Мы заговорились,

А между тем минута до эфира.

Садимся поудобней, джентльмены,

Винище разливаем по бокалам,

Закуриваем. Знаю, знаю, знаю.

Рак, дьявола и Хьюстон. Но и дьявол

Дрожит при виде наших подопечных,

Когда они, детей поцеловавши,

Кладут в постели их — а сами в кресло

Перед мерцающим в ночи экраном,

Чтоб за бутылкой пива и попкорна

Ведром — шипеть сквозь зубы «Ненавижу!

Будь прокляты! В аду горите, твари!

Броня крепка, и танки наши быстры!

Весь мир в труху! Во имя и во благо!»

И на вопрос жены: «Что происходит?»

Орут: «Молчи! Се — Время Новостей!»

Щёлкает зажигалкой, студия оглушительно взрывается. В бушующем море пламени еле различимы чёрные тени всадников, летящих над огненными гребнями, как призраки. Постепенно стена огня становится подобием огромного экрана, на которым сменяют друг друга с сумасшедшей скоростью кадры из ежедневной теле-хроники, один другого кошмарнее.

Занавес.