Олицетворение

Выше уже говорилось об олицетворяющих метафорах как виде словесной иносказательности. Подобно этому виду метафор олицетворения также основаны на отождест­влении явлений природы, растительного и животного мира с сознательной жизнью и деятельностью людей по принци­пу сходства между ними. Но если метафора — это отдельное словосочетание, то олицетворение — это целый образ, складывающийся из отдельных словесных метафор, но имеющий в произведении самостоятельное предметное значение.

Так, в поэме «Кому на Руси жить хорошо» Некрасов, исходя из традиций устного народного творчества, дал лирический образ «эха». Эхо «вторит всем», «Ему одна заботушка || Честных людей поддразнивать, || Пугать ребят и баб!..»; «Без тела — а живет оно, || Без языка — кричит!»

Здесь «эхо» — механически возникающее акустическое явление — олицетворено: его «забота» — нарочно «под­дразнивать» людей, оно «живет», «кричит». С помощью ряда олицетворяющих метафор поэт создал словесно-предметный лирический образ.

В первобытном синкретическом народном творчестве образы-олицетворения были не только формой, но и содержанием. Тогда люди верили, точнее — им тогда представлялось, что животные, растения, явления неорга­нической природы живут сознательной жизнью, что они могут и говорить, и действовать по своему усмотрению и выбору. Так они и изображены в народных сказках, часто содержащих в себе обобщающие наблюдения над нравами и повадками зверей. В русской сказке «Волк и лиса» осмысляется хитрость лисы и глупость волка. Лиса лакомится рыбкой, украденной у мужика, и советует волку самому наловить рыбы, сунув для этого хвост в про­рубь и приговаривая: «Ловись, рыбка, и мала и велика». Волк так и делает, а лиса — про себя: «Ясни, ясни на небе звезды, мерзни, мерзни, волчий хвост!» Хвост у волка примерз ко льду, и его убили едущие мимо мужи­ки.

В лирическом народном творчестве образы-олицетворе­ния часто создавались в помощью обращений к тем или иным явлениям природы как к живым и сознательным существам. Так, в «Слове о полку Игореве» Ярославна, узнав о поражении Игоря, обращается с укоризной и прось­бой к ветру, Днепру, солнцу («Светлое и пресветлое солн­це!.. Зачем, господине, простерло ты горячий луч на воинов милого?..» и т. д.).

В последующие эпохи эта наивная убежденность обще­ства в сознательной жизни природы, подобной жизни людей, постепенно все более сменялась трезвым понима­нием того, что ни стихии природы, ни животные и растения не имеют такой сознательности. В силу этого и в художе­ственной словесности образы-олицетворения постепенно теряли свою былую содержательность; в дальнейшем они сохранились там в качестве формы, в качестве средства выражения художественной мысли.

В литературной лирике олицетворения природы в фор­ме обращения сохранились как средство эмоциональной выразительности. «О чем ты воешь, ветр ночной? || О чем так сетуешь безумно?..» — писал поэт-романтик Ф. Тютчев в одном из лучших своих стихотворений. «Я крикнул солнцу: «Погоди! || Послушай, златолобо, || Чем так, без

дела iзаходить, || Ко мне на чай зашло бы!» — писал Мая­ковский.

Но в устном народном творчестве, а позднее и в худо­жественной литературе встречаются олицетворения не только природы, но и явлений человеческой материаль­ной культуры. Так, в русской народной сказке «Гуси-лебеди» девочка, ищущая пропавшего братца, рас­спрашивает о нем и реку, и яблоню, и печку, стоящую на лугу. На вопрос, куда унесли гуси-лебеди мальчика, печка отвечает: «Покушай моего ржаного пирожка, тогда скажу». В художественной литературе олицетворения предме­тов, сделанных руками людей, применяются преимущест­венно в лирических стихотворениях и поэмах. Таково, например, олицетворение трактора у Есенина: «На тропу голубого поля || Скоро выйдет железный гость. || Злак овся­ный, зарею пролитый, || Соберет его черная горсть»; или поезд у Н. Матвеевой: «Шел состав разворотистый такой, II Он помахивал дымом, как рукой, || И с презреньем коро­ля || Долы, реки и поля || Он отталкивал левою ногой». Наконец, еще в народных песнях и сказках нередко можно встретить также олицетворения различных общих представлений. Таков, например, образ Горя в од­ной из русских сказок. «Мужик, — говорится в ней, — за­пел песню, и послышались ему два голоса; он перестал петь и спрашивает: «Это ты, Горе, мне петь пособляешь?» Горе отозвалось: «Да, хозяин! Это я пособляю». — «Ну, Горе, пойдем с нами вместе». — «Пойдем, хозяин! Я теперь от тебя не отстану».

И в художественной литературе такие олицетворения развивались как средство словесно-предметной иносказа­тельности. Так, в поэме Маяковского «Облако в штанах» уже на совершенно иной философской основе волнение лирического персонажа изображается как действие его нервов: «Слышу: || тихо, || как больной с кровати, || спрыг­нул нерв. || И вот, — || сначала прошелся || едва-едва, || по­том забегал, || взволнованный, || четкий. || Теперь и он и новые два || мечутся отчаянной чечеткой».