Инверсия

В эмфатических повторах и антитезах семантико-синтаксическое сочетание слов, по преимуществу эпитетов, вызывает их соответствующее интонационное выделение. Но в художественной речи часто применяются и собствен­но интонационно-синтаксические средства создания эмфа­зы на тех или иных членах предложения или во всем предложении. Это прежде всего прием инверсии (лат. inversia — перевертывание, перестановка), т. е. постановки выделяемых слов на синтаксически необычное для них место.

Говоря о необычном порядке слов в предложении, надо, очевидно, исходить из понятий об обычной их расстановке. Такая расстановка создается двумя фактора­ми: во-первых, логикой развития мысли, выражаемой в предложении; во-вторых, теми общими нормами порядка слов в предложении, которые исторически возникли в том или ином национальном литературном языке.

Первый фактор определяет порядок главных членов предложения — подлежащего и сказуемого. Как уже было сказано, мысль движется от логического подлежащего (от того, что уже известно) к логическому сказуемому (к тому новому, что о подлежащем утверждается или отрицается). Значит, по логике развития мысли в повествовательных предложениях подлежащее должно стоять на первом мес­те, сказуемое — на втором. Обратное их расположение и является инверсией.

В речи художественной, представляющей собой эмоционально-выразительное «живописание» явлений, инверсия главных членов предложения, создающая эмфа-

зу на одном из них, применяется очень часто. Вот при­мер инверсии, создаваемой для эмфатического выделе­ния подлежащего:

Роняет лес багряный свой убор, Сребрит мороз увянувшее поле, Проглянет день, как будто поневоле, И скроется за край окружных гор.

(А. Пушкин)

С помощью тройной инверсии подлежащего в длинных ямбических стихах создается неторопливая интонация сложносочиненного предложения.

Еще примеры на инверсию подлежащих с другими осо­бенностями интонации, вытекающими каждый раз из кон­кретности семантического контекста: «Не сияет на небе солнце красное, || Не любуются им тучки синие: || То за тра­пезой сидит во златом венце, || Сидит грозный царь Иван Васильевич» (Лермонтов); «Зрела в тебе сокровенная ду­ма, || В сердце твоем совершалась борьба» (Некрасов); «Прямо над поляной, легко и высоко, стояло большое, ро­зовое облако» (Тургенев); «И в доме воцарилась мертвая тишина» (Гончаров).

Иногда, наоборот, инверсия главных членов предложе­ния создает акцентно-мелодическое выделение сказуемого, ставшего, вопреки логической норме, на первое место. Иногда его инверсия соединяется с повтором и даже гра­дацией. Например: «Пошли, пошли и зашумели, как море в непогоду, толки и речи меж народом» (Гоголь); «Зимы ждала, ждала природа» (Пушкин); «Молчит опаловая даль моря» (Горький); «Отговорила роща золотая||Березовым, веселым языком» (Есенин).

Такой же вид эпической инверсии можно найти в лите­ратурных стилизациях народного творчества. Так, у Лер­монтова: «Размахнулся тогда Кирибеевич... \\3атрещала грудь молодецкая, || Пошатнулся Степан Парамонович... || И погнулся крест и вдавился в грудь... || И подумал Степан Парамонович...»

Второй фактор применения обычного порядка слов — синтаксические нормы различных национальных языков — является мерилом установления инверсий второстепенных членов предложения. Здесь существенное значение имеют те общие принципы аналитического и синтети­ческого строения предложений, которыми отличаются друг от друга родственные индоевропейские национальные языки — французский, немецкий, русский и др. Так, для

французского языка характерен аналитический строй, при котором логически подчиненные слова стоят после подчи­няющих слов. Для немецкого языка характерен синтетиче­ский строй, при котором логически подчиненные слова и обороты стоят перед подчиняющими словами.

Русский литературный синтаксис, сложившийся окон­чательно в первой трети XIX в., в большей мере аналити­ческий, но в нем есть и некоторые синтетические свойства. Дополнения и обстоятельства, выраженные именами суще­ствительными, ставятся у нас после слов, к которым они относятся, а определения-прилагательные и обстоя­тельства-наречия перед этими словами. Поэтому допол­нения и обстоятельства в форме существительных, стоя­щие перед управляемыми ими словами, воспринимаются в русском языке как инверсированные.

В художественной речи, особенно стихотворной, такие инверсии создают обычно эмфатическую интонацию, хотя иногда в нее может включаться и логическое ударение. Например:

Присмиревшую музу мою Я сам неохотно ласкаю!

(Н. Некрасов)

Здесь логическое ударение стоит на словах «музу» и «неохотно». Если бы фраза не была инверсирована, то эти слова интонационно выделялись бы легким понижением ме­лодии голоса: «Я и сам неохотно ласкаю присмиревшую му-

\ _тт зу мою». Но инверсия прямого дополнения с относящимся к

нему эпитетом создает вместе с тем на этих словах силь­ное эмфатическое ударение с мелодическим повышением

s< | \ / |

тона: «Присмиревшую музу мою ||Я и сам неохотно

Ч ласкаю».

Вот еще примеры: «Поместья мирного незримый покро­витель, ||Тебя молю, мой добрый домовой» (Пушкин); «Ча­сов однообразный бой, || Томительная ночи повесть» (Тют­чев); «За Непрядвой лебеди кричали, || И опять, опять они кричат» (Блок); «Барабана тугой удар || Будит утренние туманы...» (М. Светлов). То же в прозе: «Яркой канвой окружал ее зловещий багрянец» (Тургенев); «Кровью на­ливались глаза, Мороком чудился Кремль, лениво отра­женный в реке» (А. Толстой).

Особено распространенный вид инверсии — постановка эмоционального определения, эпитета в форме прилага-

тельного или наречия после определяемого им слова. На­пример:

Подобно птичке перелетной, И он, изгнанник беззаботный, Гнезда надежного не знал.

(А. Пушкин)

Логическое ударение стоит на словах «птичке», «изгнан­ник», «гнезда», «не знал». Эпитеты «перелетной», «безза­ботный» и «надежного» такого ударения не имеют, но они получают легкий эмфатический акцент и повышение тона благодаря инверсии.

Еще подобные же примеры: «Нет, Музы, ласково пою­щей и прекрасной, || Не помню над собой я песни сладко­гласной» (Некрасов); «Перед Доном, темным и злове­щим, || Средь ночных полей, || Слышал я Твой голос сердцем вещим || В криках лебедей» (Блок); «Бой идет святой и правый» (Твардовский). То же в прозе: «Проницатель­ность мгновенная рядом с неопытностью ребенка» (Турге­нев); «Многие думали, что где-то горит, но вместо пожара увидели зрелище более умилительное» (Салтыков-Щед­рин).

Очень часто, и в стихах и в прозе, инверсированные эпитеты-прилагательные, если они удваиваются или имеют зависимые от них слова, образуют обособленную группу и выделяются не только эмфатическим акцентом, но и лег­кой паузой, в тексте обозначаемой запятой или тире. На­пример: «На всем лежал золотой свет, сильный и мягкий» (Тургенев); «Глупов, беспечный, добродушно-веселый Глу-пов, приуныл» (Салтыков-Щедрин); «С моря поднималась туча — черная, тяжелая» (Горький).

Вот примеры инверсированных эпитетов-наречий: «На севере диком стоит одиноко || На голой вершине сосна» (Лермонтов); «Река раскинулась. Течет, грустит лениво || И моет берега» (Блок). То же в прозе: «Он взглянул на нее вопросительно и робко» (Л. Толстой); «Река бежит весело, шаля и играя» (Гончаров).

Иногда в одном предложении инверсируется большин­ство его членов. Например: «С своей супругою дородной || Приехал толстый Пустяков» (Пушкин). Здесь инверсиро-ваны и подлежащее, и дополнение, и эпитет при нем. То же бывает и в прозе: «Из тумана глядел дом, огромный и серый» (А. Белый).

Дальнейшее развитие инверсии заключается в том, что слова в предложении не только меняются местами, но и при этом разъединяются те из них, которые должны бы

стоять рядом. Обычно это бывает в стихотворной речи. Например: «На море синее вечерний пал туман» (Пушкин); «За последней стою обедней || Кадящих листвой берез» (Есенин). «Где легкокрылая мне изменила радость» (Пуш­кин). Иногда такое инверсирование делает построение всей фразы необычным, затрудненным, придает ей исклю­чительную смысловую весомость. Например:

Нагреты нежным воды югом, Струи полденных теплы рек.

(М. Ломоносов)

Покорный Перуну старик одному, Заветов грядущего вестник.

(А. Пушкин)

Лишь музы девственную душу

В пророческих тревожат боги снах.

(Ф. Тютчев)

Живым — Европы посреди — Зарыть такой народ?

(М. Цветаева)

Такого рода нарушение обычного соседства между сло­вами, создающее в стихах медлительную и торжественную интонацию, было распространено в античной поэзии — древнегреческой и римской. Поэты эпохи Августа находи­ли в этом особенную эстетическую изысканность.