Почему? А какого хрена он возится в нашей земле?

А какого хрена он возится в нашей земле? Провинциал, примерно, вонючий. Поэтому Общество не желало иметь дело заодно и с этим Стемпковским. И все материалы он сдавал в Херсонский музей. Это никоим образом не нарушало процедуру, поскольку Херсон был центром губернии. Через несколько лет Стемпковский то ли спился, и ему надоело копать, то ли постарел и заболел. Короче говоря, последние годы раскопок проводились только его женой. В конце концов, начали травить и Гошкевича. Ему не выдали открытый лист, начались всякие козни и химины куры. В архивной переписке все это отразилось. Как бы там ни было, все материалы шли мимо Одессы, хоть она и была ближе, и прямо попадали в Херсон.

В Херсоне живет мой друг Сережа Мохненко, который принял меня, естественно, с распростертыми объятьями. Я сляпал себе отношение и пошел к директору музея. Тот меня отправил к заведующему фондами по имени Исаак Эммануилович Ратнер. Я передал ему поклон от Петра Осиповича, все как надо. Он приветливо кивает и дает мне все материалы Стемпковского. Я начинаю их рисовать, записываю шифры и довольно быстро обнаруживаю, что эти шифры совершенно другие. Опись иная. Погребения у меня записаны в одном шифре, а сами этикетки на материалах носят другую нумерацию. То есть, полевая опись не соответствует описи материалов, взятых на инвентарь. Это сводило на нет всю работу. У меня на руках была груда материала, который никак невозможно посадить на погребения, в которых он был найден. За исключением одного способа. Музейный хранитель шифрует полученные материалы своей описью, как ему удобно. Единственное, что он обязан сделать – указать в соответствующей инвентарной книге, под каким полевым номером находится та или иная находка. Трудно себе представить, чтобы такой добросовестный ученый, как Гошкевич, мог поступить иначе.

Прихожу к Ратнеру и прошу книгу соответствий. На что он глумливо улыбается и мне говорит подлым голосом: «Она пропала во время Великой Отечественной войны!». Я говорю: «Как же так?» Он отвечает: «Ну, вот так. Вы не знаете, что такое Великая Отечественная война? Столько народу погибло, а вы меня про какие-то дневники спрашиваете». А я точно знаю, что он лжет. Потому что Дергачев видел эту книгу, Ратнер ему давал. Мало того, Мелюкова опубликовала скифов в пятьдесят седьмом году, когда войну уже забыли. Книгу давать ему было неохота, потому что он сам хотел публиковать эти материалы. Во всяком случае, так мне сказали девочки-сотрудницы. Ратнер еще не был кандидатом наук, возраст немолодой.

Я сижу в отчаянии и рыдаю в этом музее и, честно говоря, не знаю, что делать. А вокруг бродят молодые девушки. Начинаю их автоматически клеить. В результате, одна из них говорит, что книга все-таки есть. Я пошел ее поить разными алкогольными напитками. И комплименты говорить. А потом завел на чердак музея и подружился с этой дамой окончательно. В результате чего она мне велела прийти на следующий день, примерно в полдень, потому что Ратнер уходит на обед и шляется где-то часа два-три. Приказала взять ручку и бумагу...

Прямо как в романе Умберто Эко «Имя Розы»…

Похоже. На следующий день она прокралась к нему в кабинет, притащила мне эту книгу на чердак, и я в течение часа свел все инвентарные списки*. Книга была не такой уж большой, опись более сотни погребений. Перешифрованные номера переписал, свел описи, все получилось абсолютно точно. Ратнер вернулся с обеда, разумеется, ничего не заметив. Хранитель древностей… Ха-ха! «Вот так у нас хранится Советская граница!» знаешь эту песню?