Из-за чего?

Из-за стихов Тычины, которые я им читал на раскопе:

То ж нехай собі, як знають

Божеволіють, конають,

Нам своє робить.

Всіх панів до д’ної ями,

Буржуїв за буржуями,

Будем, будем бить,

Будем, будем бить!

Это не проявление украинского самосознания, поскольку я такового вообще не имею. Видимо, это естественная реакция на проявление национализма. Этого не способна вытерпеть моя космополитичная природа. Ладно, все…

В годы хрущевского правления, да и после него, было принято ездить в геологические экспедиции с целью заработать и провести время. Иные экспедиции превращались в настоящие элитные собрания. Далеко от начальства, романтика, деньги платят, трудоустроен. В археологии тоже такое было?

Ну конечно. Таких экспедиций было немало. У Лапина на Березани собиралась вся киевская элита. И в ленинградской березанской экспедиции собиралась едва ли не вся околоэрмитажная богема. Проблема тунеядства стояла чрезвычайно остро. Всех этих людей никуда не брали на работу. Счастливчиками являлись те, которых брали диспетчерами в газовые котельные. Это была суперработа. Работаешь сутки через двое. Сидишь с книжкой, а оно себе само там работает. Вся питерская интеллигенция стояла в очереди на эти должности. Многие шли в экспедиции, чтобы пристроить трудовую книжку. Как начальник экспедиции ты мог оформить человека на весь срок (около полугода), хотя реально человек работал месяц. Или не работал вообще. Потом он покрутится четыре месяца дома, снова приезжает, его оформляют на новый срок. Целые пласты творческой молодежи жили таким образом. Я в этом тоже принимал участие. Как я оформлял, так и меня. Если ты решил где-то подработать, то оказывался в плену своей трудовой книжки. Это же крепостное право. В советское время надо было брать отношение с основного места работы о том, что возражений нет насчет твоего совместительства. Поэтому либо ты переходишь на вольные хлеба окончательно, либо не смотришь в сторону.

Интересная система существовала, например, в творческих союзах. Таких как союзы писателей, журналистов или художников. Ты, конечно же, можешь быть поэтом или писателем, но при этом тебе обязательно следует быть членом союза. Тебе не платят зарплату, но зато ты не считаешься тунеядцем. Союз писателей, насколько я могу судить, это как обком партии. Или как святая церковь. Публикуют они только сами себя – как цвет советской литературы, а остальную шушеру и близко не подпускают. Ты должен там все время функционировать, иначе тебя не будут издавать. Существует секретариат союза, его председатель. Союзы организованы по иерархической, унитарной системе – государственный уровень, потом республиканский, затем следует областной.

Муж моей сестры Рудик всю жизнь числился драматургом и нигде никогда толком не работал. Разве что в газете «Комсомольская искра» журналистом, пару лет. А когда ему уже было на что жить, то бишь, за счет моих родителей, он начал что-то писать. Например, пьесы, благодаря чему эпизодически зарабатывал неплохие деньги в виде гонораров. В среднем это довольно тусклый заработок. Жили они с Ксаной небогато. Потом он стал писать романы, потому что пьесы перестали брать. Писатель средней руки, довольно умелый. Просто не очень ярок и талантлив. Последние его романы написаны про Дерибаса и Ришелье. Ничего страшного, в сортире или в поезде можно и почитать.

Членом союза писателей не так просто стать. Рудик каким-то образом ухитрился. После чего мог нигде не работать и не опасаться обвинения в тунеядстве. Кто начальник, того и издают. Это все у Войновича, который, в отличие от всех них, – изумительный писатель, очень хорошо описано в «Иванькиаде» или «Шапке». Даже в археологических инстанциях все эти номенклатурные признаки тщательно культивировались. Представляешь себе насколько убога организация под названием «общество охраны памятников»? Так вот, зам председателя Леонид Леонидович Безвершенко в советские времена ездил на служебной «Волге». Он был эротоманом. Но странным - его необычайно привлекали убогие женщины. Однорукие, с выбитым глазом, хромые или еще что-нибудь. Странные вкусы. Правда, среди этих дамочек попадались великолепные экземпляры. Так вот, этому Безвершенко полагалась персональная машина с шофером. Чтобы было удобнее ухаживать за описанными дамами.

В союзе писателей происходило то же самое. Они наплодили дикое количество писателей-однодневок. Петр Проскурин, например, Гарри Немченко, Юрий Трусов... Куча всякого дерьма. Кто их помнит, кроме меня? Отчислить из Союза писателей, все равно, что выгнать из партии. Ты должен был снова устраиваться на работу. Если тебя не издают, жить не на что. Но Рудик их колол на бабло лучше. Он все время болел. По больничному листу они обязаны платить. На этом деле он хорошо зарабатывал. Вот не пишется тебе или вообще харит. Тогда ты можешь заболеть и каждый день больничного оплачивается в десять рублей. Причем, наличными. Можешь пойти и получить. Кончились у тебя деньги, купи больничный лист. Он стоил в зависимости от указанного срока – от червонца до трех. Я даже свой лист хотел продать, когда сломал позвоночник. Он был выписан на год. Это счастье по советским временам. Я лежал прикованный к койке, при этом числился на работе. Получалось шикарно.

Если ты член союза художников, они тебе обязаны предоставить мастерскую. И предоставляли. Это имело огромное значение для таких людей. Им давали чердаки или подвалы. В них можно было жить всю жизнь. И не нужно иметь прописку. Я сам тынялся по питерским мастерским. Отношение к вещам было первобытное – мы все время носили вещи друг друга. Коллективная собственность распространялась на все, даже на девушек.

У каждого свой стиль. Рудику еще мало было надо. Удачно женившись на моей сестре и получив эту дачу, он успокоился. Они там жили себе припеваючи. Время от времени он что-то зарабатывал, но кормила их моя мать.