Почему? Потому что я аж младший научный сотрудник, кандидат наук, а они лишь лаборанты

Потому что я аж младший научный сотрудник, кандидат наук, а они лишь лаборанты. Я зам руководителя экспедиции, а качу бочку на начальника. Черняков занимал тогда должность зав сектора и чего-то им там наобещал. Говорил, что лучше им даст деньги, чем мне. Поскольку я много пью и злоупотребляю властью. Усмотрел во мне соперника. Первая ласточка появилась во время составления финансового отчета. Я сделал ему замечание: «Что же вы пишите, Иван Тихонович?». Он говорит: «Я не умею составлять финансовые отчеты». Деточка, не умеет он. Это была реакция на мои жалобы Станку. Ведь за финансовые дела могли и посадить.

В итоге Черняков забрал всех ребят в Маяки, всю мою ударную силу. Сказал, что в отряде наблюдается дохлый номер с техникой. И виноват в этом лично я, потому что у начальника экспедиции другие дела, стратегические. Я уверял, что техника требует денег. Он возражал: «О каких деньгах идет речь? Институт перевел деньги. Вы должны были договориться. У вас отряд простаивает. Шестиметровый курган не раскопан. И вообще, это не перспективный участок». Он оставил мне Иву для сворачивания экспедиции, полевых не дал. Сел в «Жигули» Славика Кушнира и уехал. Кушнир тогда его обслуживал. Черняков тогда всем обещал написать диссертации и сделать кандидатами наук. Все очень надеялись. Кушнир в том числе. Тогда он еще говорил по-русски... Черняков со мной довольно хитро расправился. Я был наивен, и особого труда ему это не составило.

Так мы остались с Ивой вдвоем. Вскоре приехал Игорь Бондюгин, по кличке Бонд. Он жил в Измаиле, и делать ему там было совершенно нечего. Работать он желал только в наших экспедициях. Что и делал ежесезонно. Профессиональный археологический бомж, очень приятный, деликатный человек. Только с нами ему и было хорошо. Выпивку мы доставали из-под земли.

У меня оставалось три рубля. Это были мои последние деньги. И мы давно и твердо решили их обменять на выпивку. Но никак не получалось – местные поклонники нас все время кормили и поили на шару. И даже развлекали. Так, в один прекрасный день к дому подъехал сын нашей бабы Матрены Аристид, водитель автобуса, и всю свою семью увез на Катранку, купаться. И нас взял с собой за компанию. Катранка – это длинная песчаная коса у правого берега устья озера Сасык, напротив Расейки.

Ива в тот период своей жизни находилась в состоянии, как бы это сказать, полубрачия. Или, точнее, междубрачия. Дело в том, что она разводилась с одним мужем и выходила замуж за другого. При этом первый муж ужасно не хотел, чтобы она его покидала, а второй страстно желал немедленно на ней жениться. А я присматривал за маленьким Илюшей, ее сыном, который ходил вокруг. Оба кандидата в мужья приехали тогда в экспедицию. Обоих звали Толиками. У них было немного денег, и они нам выставили в этой самой Катранке, на пляже. Мы напились, как могли, и легли спать в спальниках прямо на берегу моря. Я никак не мог заснуть, потому что было дикое количество комаров. Не говоря уже о том, что Ива лежала рядом со своим первым мужем, которого она бросала, который ее настойчиво домогался. Она ему не давала, отвернувшись ко второму кандидату, который ее тоже домогался. Комары меня грызли, и спастись от них не было никакой возможности, несмотря на то, что я весь засунулся в мешок. Я Иву утром даже упрекнул: «Мало того, что меня всю ночь грызли комары, так еще и твоих Толиков шумно грызла похоть. Поспать не дали». Мы с Бондом проснулись часов в шесть утра. Три рубля, которые лежали у меня в кармане, были единственными деньгами на всю нашу экспедицию. Пока они служили «банковским билетом в миллион фунтов стерлингов». Потратить их никак не удавалось. Потому что ежедневно нас кто-то кормил и поил. Мы собирали бутылки, бомжевали. Черняков ведь пропал, как явление природы.

Встали мы с дикого бодуна, думаем, где бы и как бы опохмелиться. От Катранки расстояние по косе до выката озера Сасык в море, километров шесть. Мне помнилось, что там должна быть дамба, по которой можно спокойно перейти промоину и дойти до турбаз Расейки, где возможно есть наливайка. В Расейке с выпивкой некогда было хорошо. Мы с Бондом усмотрели в этом шанс, и отправиться на турбазы. С собой взяли три рубля. Шли в плавках, загорали по дороге, купались. Километров шесть-семь. Через некоторое время действительно доходим до протоки. Никакой дамбы и в помине нет. Пройти невозможно. Огромное озеро вытекает в море через протоку шириной метров семьдесят. Течение бешеное. Вожделенное бухло на той стороне, в пансионатах. Я помнил, что там когда-то была будка с вином.

Смотрю на это дело, а выпить хочется до судорог. Предлагаю Игорю плыть. И тут вижу, что он испугался. Сказал, что у него выбита рука, и так далее. Я пловец опытный, сказал, что доставлю выпивку сам. Как я собирался это сделать, в тот момент и сам не понимал. Завернул три рубля в целлофановую обертку от сигаретной пачки и положил под язык. Течение оказалось очень опасным. Может вынести в море достаточно далеко и быстро. Я отошел к основанию протоки со стороны озера и бросился в воду. Начал уплывать в лиман, протока по правой руке, через минуту начало постепенно затягивать. Я специально отплыл подальше от устья, создав преимущество в расстоянии, поскольку явно проигрывал в скорости. Игорь в ужасе наблюдал за мною с берега. Когда почувствовал, что понесло, и я скоро окажусь в протоке, перешел на кроль и погнал к тому берегу что есть силы. Расчет оказался верным: когда меня уже стало выносить в море, я коснулся берега. Вылез, отдышался, помахал Бонду. Он то ли помахал в ответ, то ли перекрестился здоровой рукой.

Через пару километров я добрался до турбаз. А там пусто. Ничего не работает, все закрыто, людей нет. Конец пляжного сезона. Конец всем надеждам. Жара усиливается, обратный путь еще предстоит, а силы совершенно на исходе. Вдруг смотрю, желтый «москвич». И тут машина говорит человеческим голосом: «Андрюша, ты хочешь выпить?» Не успел я понять, что происходит, как из «москвича» вылезает тот самый Коля, сын начальника саратской милиции. Время остановилось. Тот самый парень, с которым я подрался пять лет тому назад из-за Ивы, вылезает из того же самого «москвича» и достает ту же канистру с тем же вином «Солнце в бокале». Чудесно... Я говорю: «У меня там друг стоит, с той стороны». Коля пожал плечами: «Вот здесь я тебе ничем помочь не могу». «Солнце в бокале» это крепленое вино. Я выпил стакана три или четыре. Он предлагает: «Возьми с собой». А как я возьму? Я голый и мне переплывать через стремнину. Пусть неудачник плачет. Что я могу сделать? Надо было со мной плыть.

Бедный Бонд просидел все это время на берегу в ожидании. Я пошел назад. Переплыл по той же самой модели. Три рубля, разумеется, мой саратский приятель принять отказался. Их-то я и принес Бонду обратно. Эта сумма продолжала внушать некоторые надежды, и мы решили выпить в Приморском, где точно есть магазин. Это село находилось уже в другой стороне. И мы пошли назад. Я-то был доволен и мне легко, потому что во мне плескалось четыре стакана шмурдяка, а Бонд поник. Придя в лагерь, мы обнаружили, что Ива расколола обоих своих мужей на червонец в совокупности. Она их оставила в лагере выяснять отношения, а сама пошла с нами в Приморское, пообещав им скоро вернуться с выпивкой. Это она, конечно, загнула. До магазина, между прочим, надо было тащиться километров десять, в противоположную от Расейки сторону.

В Приморском нас ждала удача. Там, в будке, продавалось «Рожеве столове». Очень дешевое, по семьдесят семь копеек, бутылка ноль семь. Но у нас теперь было уже не просто десять рублей, у нас было тринадцать рублей. И мы снова сэкономили три рубля. Потому что купили больше десяти бутылок, которые несли с трудом. И пошли назад, очень довольные собой. По-моему, мы все выпили в дороге. При этом, находились в сознании, потому что мы все время купались, шли по воде, ныряли, развлекались. Потом Ива неожиданно исчезла.