Почему так сразу?

Наверное, я ему нравился. И Юленька понравилась. Как она может не понравиться – ведь она у нас, как писал Саша Черный, «такая чистая, как белая посуда, такая умная, как целый том Талмуда». Тем более у Кавалерова появляется лишний аспирант, с которым возиться не надо. Это почти гарантированная защищенная диссертация, его совету зачтется или что-то в этом роде. Гарантированная защита важна для функционирования совета. Тем более, никаких особых хлопот – ее лишь перевели внутри университета с одной специальности на другую. Главное – что она оказалась аспиранткой кафедры с кандидатским советом по защите. Вот и все. Юленька увлеклась, заработала, как танк, и написала вполне философскую диссертацию под названием «Антрополічна методологія вивчення історичних процесів (на прикладі «Школи «Анналів»)». Она ее защитила в двадцать пять лет. Это стало рекордом нашей семьи...

Но не был бы я сыном своей еврейской матери, если бы не хотел один и тот же товар продать трижды. Примерно тогда же звонит мне Сережа Мохненко и говорит, что очень хочет стать профессором, иначе хана его карьере. А для того чтобы стать профессором, необходимо несколько немаловажных вещей. Но прежде я лучше расскажу предысторию вопроса.

История с Сережей оказалась драматичной. В свое время, ему следовало стать кандидатом наук, чтобы делать нормальную партийную карьеру – как у всех людей. Проблема состояла с оппонентами, которых ему назначил совет. Среди них выделялся своей неприступностью профессор Ротару, из Кишинева. Ему дали Сережину диссертацию на оппонирование. Ротару заведовал кафедрой истории КПСС в кишиневском педагогическом институте. Он начал изучать работу неожиданно для всех, что повлекло перенос даты защиты. Это всегда довольно противно. Сережа жил у меня и сообщил эти новости с неподдельным трагизмом в голосе.

Я не знал никакого Ротару. Зато знал, как позвонить в сектор археологии Дергачеву. Что тут же и сделал, попросив узнать номер телефона через справочную. Мне ребята узнали этот телефон, и я позвонил Ротару на кафедру. Выяснилось, что профессор Ротару действительно является заведующим кафедрой, но в данный момент находится дома. После чего я попросил его домашний телефон, представившись очень важным коллегой из Одессы. Мне дали этот телефон. Я позвонил ему и представился Мохненко Сергеем Степановичем. Ротару говорит: «Ой, что же мне делать?». Я в свою очередь: «Ой, мы будем вам так благодарны!». Сережа тем временем лежал в этой комнате в прострации. За друга ведь всегда легче драться, чем за себя. Ротару говорит: «Я уже выхожу из дому, еду на дачу, копать огород». Я не отстаю: «Ну, пожалуйста! Я завтра буду в Кишиневе, мне так надо с вами повидаться. Да и гостинцы захвачу, чтобы не было скучно копать огород». Он не выдержал и согласился. После чего я собрал Сережу и отправился с ним в Кишинев. Мы взяли пять бутылок коньяка. Херсонского. Ротару принял их и заверил, что с отзывом все будет в порядке. Так оно и оказалось.

Короче, благодаря обретению кандидатской степени Сережа сразу стал освобожденным парторгом своего института. У него появилась персональная машина, он, кажется, даже стал членом Херсонского обкома партии. Превратился во всемогущего человека с бабками. Его назначили ученым секретарем института, зав кафедрой, ему сильно светила должность проректора. Ему дали квартиру и так далее...

Разумеется, у Сережи было соответствующее количество работ по историко-партийной тематике. После путча девяносто первого года все его научные достижения стало опасным кому бы то ни было показывать. В дальнейшем разрабатывать эту великую тематику оказалось бессмысленно. А это означало, что доктором ему в жизни не стать. Читать и писать он особенно не умел. Или, по крайней мере, разучился. При этом его должность как бы предусматривает профессорское звание. И есть только один способ его получить – в виде исключения. Необязательно быть доктором наук, чтобы получить профессора в собственном Институте. Почти все зависит от начальства. Оно готово подмахнуть, если ты нравишься, и выполнил условия соответствующего положения. Согласно которому, на звание профессора тебя должен подать ученый совет твоего института в аттестационную комиссию Министерства освиты. Но и тогда тебя еще не сделают профессором. Нужен как минимум учебник, то есть, плод твоих педагогических достижений. Учебник по курсу, который ты читаешь студентам. Сережа читал с горя какую-то историю украинской культуры, он не знал и не хотел знать, о чем идет речь. Его тошнило от этих колядок, вышиванок, шароваров и прочей подобной херни, от всей этой псевдоукраинской пиздоты, он очень страдал от повсеместного перехода на державну мову, никак не мог перейти на украинский язык преподавания. Психика поехала. С одной стороны, он интеллигентный человек, который разделял всю нашу систему ценностей. Но не в состоянии заниматься, скажем, средними веками или древностью по незнанию языков. Это соответствующие области знаний, которые требуют чрезвычайно высокой специальной подготовки. Сделав партийную карьеру, он стал обеспеченным человеком. Но страшно страдал от двоемыслия. Единственное, что он умел профессионально делать, это лизать задницу райкомовскому начальству, на что мне жаловался неоднократно. А тут меняется власть и государственный язык...

Он позвонил мне в глубочайшей растерянности и говорит, что не знает, как ему быть. Как-то он поехал на совещание в новое украинское министерство и задал министру вопрос из зала по-русски. Тот на него нагавкал, чому це він не розмовляє державною мовою. Карьера Сережи чуть не залетела. Его отмазали какие-то кореша, но никаких шансов для дальнейшего карьерного роста не предвиделось. Единственный шанс уцелеть и сохранить перспективу – это становиться профессором.

Наши с ним отношения оставались лучезарными, мы всегда изо всех сил старались помогать друг другу по жизни. И выручать. Он мне и заработки подкидывал. Очень часто приглашал в Херсон в качестве гостевого лектора. Они меня использовали, как председателя ГЭКа, фактически Сережа мне сделал вторую работу. То есть, вел себя «по понятиям». Я хотел его отблагодарить «по понятиям», но не знал как. Та задача, которую он ставил, была практически никому не по зубам. На каком основании ученый совет должен давать рекомендацию на профессора? У него ведь ничего нет, кроме анализа...

Но, как сказал классик, «воля и ум человека дивные дивы творят». Мы с ним вообще были хорошей парочкой – он изумительный чиновник, великолепно знает, как подавать бумаги, а я довольно сносный ученый, уже с вузовским опытом. Сережа профессиональный царедворец. По духу, а не по уровню. Великолепно ориентировался во всех этих коридорах власти, особенно среднего звена...

Я мог написать Сереже учебник не выходя из дома. Мне даже не пришлось бить свои дряхлые ноги и тащиться в библиотеку. Все книги оказались под руками. Сережа, как зав кафедрой, мог корректировать учебные планы. Например, ввести в нагрузку курс истории исторической науки. И тогда он просто обязан по нему написать учебник. Вот я и сел его писать. А он немедленно придумал, как его издавать через какого-то своего должника, председателя колхоза.

Благо, у нас появился компьютер. Я перекинул Юленькину диссертацию в другой файл и своими ловкими ручонками превратил ее в учебник. Добавил в конце толковый словарь терминов, все как полагается. Наляпал элегантное предисловие, сам же рекомендовал ее к изданию как ответственный редактор со всеми своими, тогда уже немалыми, регалиями. Назвал книжку «Новая историческая наука». Сдал Сереже, он поехал в свою Голую Пристань или в Цюрупинск, не знаю уж куда, и издал его тиражом в сто или пятьдесят экземпляров на какой-то вонючей бумаге. Самое сложное было получить гриф Минвуза. Но я уже знал, как это делается. Причем по сходной цене. Надо лишь поехать в Киев, дать бутылку-другую какой-то женщине и она тебе выпишет этот гриф. Там был специальный инструктор. Такса стандартная – бутылка и коробка конфет. Очень недорого за такое дело.