Так вы почувствовали себя «настоящим» университетским профессором?

Еще бы. Я им и являлся. К тому же в этот же год университет стал набрать первые группы чистых историков и чистых филологов на свой новообразованный факультет – историко-филологический. Новый, университетский статус нашего вуза требовал серьезных изменений в учебных планах. Руководство и составляло университетский план образования. Я получил читать возможность читать курсы по своей основной специальности – археологию, краеведение, этнологию, а также спецкурсы. Полагалась и археологическая практика. Все, как у людей. Работал я в основном только с историками. Новые курсы соответствовали заявленному статусу. Тогда мы ввели также дисциплину, которая называлась «Введение в специальность историка». С кадрами у нас было известно что. Я как был, так до сих пор остаюсь единственным профессором-историком факультета. Но сейчас у нас шикарная кафедра, она полна специалистов. А в те годы вообще ничего не было. Перед новым учебным годом Чумак мне предлагает: «Ты будешь читать «Введение в специальность». Я отвечаю: «А что там читать? Хорошо, расскажу им что-то, часок-другой». Он говорит: «Какой часок-другой? Тридцать шесть часов! Составишь план и рабочую программу – 20 часов лекций и 16 часов на семинарские занятия. Все, как полагается в приличном университете». Я говорю: «Ты что, мозгами поехал? Что я им должен говорить?». Тот отвечает: «А вот в МГУ тридцать шесть часов. Ты что, хуже, чем МГУ? Да и к кому мне, собственно, обращаться, как не к тебе». Тут он меня задел за живое. Я говорю: «Это я хуже? Да я один в тысячу раз лучше, чем все это занюханное МГУ». И пошел читать книжки.

Такого курса нигде не было. Учебников тоже. Я начал заниматься «Школой Анналов», что совпало с окончанием Юленькой университета. Стало быть, надо из нее что-то делать. И лучше – кандидата наук, причем, как можно бикицер. Иначе уедет от меня в Америку к своему несчастному мужу. Передо мной стояла двуединая задача построения коммунизма. Она заключалась, как сказано в Программе КПСС, не только в развитии и совершенствовании материально-технической базы, но и в воспитании нового человека. Этим человеком и стала Юля.

А в это время меня неожиданно полюбил профессор Кавалеров, с которым познакомился еще на раскопках Измаила, когда он туда приезжал как зам начальника облисполкома. Потом областные власти слили воду, и Кавалеров из исполкома переселился в наш педин, на кафедру философии. И возглавил ее. Осенью девяносто пятого он наблюдал из окна своей кухни, как я копаю дом барона Рено и Волконского посреди Театральной площади. Он восхищался этой деятельностью. А тут Юля... И я не знаю, как с ней поступить – в аспирантуре не было места. Тогдашний зав кафедрой всемирной истории, вышеупомянутый Шамко, взял ее на политологию, чтобы зацепиться. А там видно будет. После чего я пошел к нашему зав аспирантурой, естественно, и спрашиваю, как быть. Она ведь младенец, девчонка, которая только что закончила истфак, то есть никакой профессии у нее нет. Пускать ее на кандидатский совет по истории – безумие, потому что наши советы требуют источниковедческой наработки. Тем более, единственный спецсовет по защите в городе был у Владимира Никифоровича на истфаке, который относится ко мне известным тебе образом. С другой стороны, у нас вузик маленький, но гордый. И у нас тогда было два собственных специализированных совета – по педагогике, поскольку это педин, и по философии, который сделал Кавалеров.

В это же время я начал читать «Введение в специальность» с нуля. Вспомнил уроки Ирины Владимировны Завьяловой. Обложился Марком Блоком, Тойнби, Броделем, Ясперсом, Ницше, Шпенглером и прочими... Стал их штудировать, от чего давно отвык. Каждую следующую лекцию не знал, как начать. Постоянно обсуждал со студентами разницу между Аристотелем и Августином. Страшно увлекся. В результате обнаружил, что конь не валялся во всей этой методологии истории. И к ноябрю у меня получилась очень неплохая диссертация философского типа. Я думаю: «О! Наконец-то». Сел и записал этот курс в компьютер. Потом пошел к Евгению Николаевичу Суприновичу, зав аспирантурой, с которым у меня домашние отношения – я вылечил его кота витаминами. Он сначала отмахнулся: «Это невозможно». Я ему говорю: «Если нельзя, но очень хочется, то можно. Это же моя личная дочь, а не чья-нибудь там. Давайте переведем ее с политологии на философию внутри университета». Он отвечает: «Ну, у нас есть такая номенклатура специальности, как философия истории». Я говорю: «Превосходно. Это как раз и есть философия истории». Он говорит: «Иди к Кавалерову, формально это решаемо». Я пошел, и Кавалеров согласился ее взять.