Ассоциации. Теперь мы переходим к противоречивым идеям Джеймса, касающимся традиционно центрального закона психологии — ассоциативного

Теперь мы переходим к противоречивым идеям Джеймса, касающимся традиционно центрального закона психологии — ассоциативного. Глава, посвященная этой теме, в его «Принципах» сама по себе достаточно ортодоксальна (*4). Конечно, он предпочитал физиологический язык состояний мозга менталистическому языку идей, но по большей части просто подводил итог и проговаривал еще раз теории своих предшес венников-ассоцианистов. Даже его отрицание идей вполне соответствовало духу времени, и, пожалуй, показало его как радикального ассоцианиста и пророка бихевиоризма.

Возьмем, к примеру, его трактовку ассоциаций по сходству. Ярчайшие умы, утверждал он, известны своей способностью воспринимать н явное сходство благодаря тому, что он называл «поразительной склонностью к аналогиям». Банальные умы обнаруживают более обыденные предсказуемые связи между предметами. Но в любом случае имеет место один и тот же механизм ассоциации, заключающийся в том, что в двух разных контекстах выявляются частично идентичные элементы. В случае простого установления связей в основании как первичной, так и ассоциированной мысли лежит большое количество идентичных нервных путей; тогда как при ассоциации по сходству в процесс вовлекается меньшее количество идентичных нервных путей. Но выявление сходства, не в меньшей степени, чем простое установление связей между объектам является результатом частичной идентичности.

Вернемся к главе «Поток мысли», которую обычно считают наиболее характерным сочинением Джеймса. Мы обнаруживаем, что Джеймс отрицал стабильность мнемических следов, являющуюся необходимым принципом его собственной ассоцианистской теории; также мы находим и отрицание возможности частичной идентичности:

«В таком случае, не вызывает сомнения факт, что любое целостное состояние мозга должно быть абсолютно повторяемым и в точности воспроизводиться. Что-то подобное может иметь место; но предположение о возможности его воспроизведения равносильно абсурдному допущению о том, что все прочие состояния, имевшие место между двумя появлениями данного состояния, это полная фикция и что организм после их появления абсолютно идентичен тому, каким он был до их появления» (10,1, стр. 234).

Но если идентичность в принципе невозможна, то как, спрашиваете, сходство будет являться результатом частичной идентичности?

Не так давно стало модным утверждать, что Джеймс предвосхитил некоторые положения гештальт-теории, а гештальт-теория, как всем на известно, по сути своей антиассоцианистична. Его отрицание элементаризма (10, I, стр. 145—182), так же как и его интерес к взаимосвязям переходным областям потока сознания, часто приводятся в качестве примера принципов гештальта, определенных столь же точно, сколь это был позднее сделано фон Эренфельсом (fon Ehrenfels) в его Gestaltqualitate (Свойства гешталъта — нем.) (10, 1, стр. 243—248). Можно сказать также, что Джеймс предвосхитил вертгеймеровскую концепцию инсайта (10, I, стр. 590; II, стр. 676).

И, тем не менее, приписывая ему все эти новаторские антиассоцианистские идеи, мы не можем отрицать, что во многих своих сочинениях Джеймс показал себя как несомненный ассоцианист. Снова мы не можем не заметить противоречия в его рассуждениях. Но с характерной для него увлеченностью, он предлагал столь четкие и убедительные доказательства в пользу определенной позиции, что и он сам, и его читатели забывали о предыдущих его утверждениях.

Индивидуальность

Джеймса, как правило, относят к функционалистам, но необходимо отметить то, что он со значительной неохотой соглашался с навешиванием такого ярлыка на свою персону. Довольно неожиданным оказывается предложенное им уравнивание функционального и клинического подходов:

«Сегодня мы привыкли слышать о разнице между структурной и функциональной психологией. Я не уверен, что понимаю эту разницу, но, вероятно, это приблизительно напоминает то различие, кото- • ' рое я провожу для себя между аналитическим и клиническим подходом в психологическом наблюдении... Клинические концепции, хотя q, в некоторых случаях и менее отчетливы, чем аналитические, опреде- д ленно более адекватны, предлагая более конкретное представление о целостных механизмах работы мозга, а также представляя гораздо большую практическую значимость. И, таким образом, «представление врача», «функциональная психология» имеет гораздо большую ценность для современного научного исследования.» (13, со стр. 1).

В наше время мы не считаем идентичными теориями функционализм и конкретный, клинический подход в психологии. В действительности, функционализм — это обобщенное и номотетическое направление, в то время как клинический подход индивидуализирован и идеографичен (8, стр. 1). Но, как бы мы ни назвали интенсивное изучение личности, Джеймс, безусловно, был защитником такого подхода:

«Несомненно, индивидуальность, личность в своем единичном проявлении является более фундаментальным феноменом, а социальные институты любого уровня второстепенны и играют подчинен- ^г ную роль.» (16, стр. 102).

«... каждой конкретной личности присуща уникальность, не под-чиняющаяся никаким теориям. Мы можем ощутить ее, так сказать, распознать ее вкус, приятный нам или неприятный (всякое возможно), но мы не можем полностью объяснить ее, и, в конечном счете, единственное, что нам остается, это просто восхититься Создателем.» (16,стр. 109).

Он утверждал в своих «Принципах», что

«...старался избежать поверхностных теорий или систем, определений, классификаций, подразделений и множества технических терминов, поскольку знал, что все это приводит к появлению искусственного схематизирования вместо той непосредственной и конкретной реальности, которую я хотел представить вниманию своего читателя» (20, II, стр. 53).

И все-таки, несмотря на все его стремление к конкретному представлению, на его блестящее использование примеров, на яркость описали реальных человеческих переживаний с привлечением цитат из сочинений глубоко чувствующих романистов, путешественников и художников, все-таки его концепциям была присуща обобщенность и абстрактность. Почти в каждой главе своих трудов он был нацелен на выявлен» универсальных законов психической жизни, не зависящих, от склада характера.

Мы не ошибемся, если скажем, что для него каждое состояние психики было подобно ландшафту, который мог быть оценен глазами художника художником достойно представлен во всей своей сложности и полноте или же разрезан ножом аналитика и редуцирован до привычных для науки осколков. Но недостаточно сказать, что сам Джеймс был и художников и ученым, обозревая пейзаж то через идеографические, то через номотетатические очки. Он делал гораздо больше. Своим собственным уникальны образом — и я думаю, именно здесь кроется сущность его гения -— он пытался сочетать оба способа видения предмета, что представляется наиболее сложной задачей. Жизнь действительно казалась ему клиникой, но рассматриваемые случаи постоянно переплетались с выдвигаемыми теориям и обнаруженными закономерностями, дополняя научное знание и пpиближая его к полноте непосредственной реальности. В результате он располагал представлением как о конкретных, так и об абстрактных аспектах предмета своего изучения. Напротив, представление психолога, который придерживается исключительно аналитического или исключительно описательного подхода, грешит односторонностью и частичностью.