Картина восемнадцатая

Световой луч выхватывает из темноты сидящего в своей светелке за письменным столом Александра. Он лихорадочно пишет.

АЛЕКСАНДР: «Дорогая тетушка! Прощаясь, вы мне сказали: если когда-нибудь мне нужна будет ваша дружба, участие... Настала минута, когда я понял цену ваших слов. Я давно здесь, давно. Сколько прошло времени! Вечность!.. Месяца три назад скончалась матушка. Я теперь бегу отсюда навсегда. (Отрывается от письма и мыслит вслух.) Что я здесь делаю? Зачем вяну? Зачем гаснут мои дарования? Чем дядюшка лучше меня? Чем другие лучше меня? Все вышли в люди... а я... К вам придет не сумасброд, не мечтатель, не разочарованный, а просто человек, которых в Петербурге много и каким мне давно пора стать... Вы увидите, на что я способен!.. (Берет другой лист бумаги и так же лихорадочно пишет.) «Любезный, добрейший дядюшка и вместе с тем ваше превосходительство! Осмелюсь ли напомнить обещание, данное мне при отъезде: когда понадобится служба, занятия или деньги, обратись ко мне — говорили вы. И вот мне понадобились и служба, и занятия и, может быть, понадобятся и деньги». (Оторвался от письма, мыслит вслух.) Уезжать, уезжать! Лучшие годы уходят, ничего не достиг... «Дядюшка, я понял правоту ваших слов. Я понял вас, вашу душу или, вернее, ваш ум, потому что душа — это в сущности ничто!..»