Шуточная пьеса

Алексей Толстой. Товарищи. Вот что на банкетах отвратительно. Хочется есть, хочется пить водку. А все безумно мешают. Лезут говорить речи. Открыли клуб. Вот он открыт. Тоска безумная. А ты изволь председательствуй... Что делать? Тут никакой черт не может помочь.

(Гром, дым, пламя из-под земли.)

Голос. Извиняюсь.

Толстой. Кто это говорит?

Голос. Я-с.

Толстой. Кто это я-с?

Голос. Тот самый.

Толстой. Который?

(Гром и молния. Из-под земли вырастает Черт.)

Черт. Вы изволили сказать – никакой черт не может помочь.

Толстой. Ты кто такой?

Черт. Черт.

Толстой. Черт?

Черт. Вы перед ним находитесь.

Толстой (издает неопределенный вопль, выражающий крайнее изумление). У-и-ой.

Черт. Здравствуйте, Алексей Николаевич.

Толстой. Зачем ты сюда пришел?

Черт. Как вы изволили жаловаться, будто никакой черт не может помочь, то я счел своим долгом почтительно опровергнуть. Я помогу-с.

Толстой. Ничего не понимаю. Ты где работаешь?

Черт. Известно-с. В пекле.

Толстой. Писатель?

Черт. Библиотекарь.

Толстой. Чего врешь?

Черт. Никак нет. Я библиотекой заведую. Центральной адской библиотекой.

Толстой. Совершенно отвратительное вранье. На кой бес чертям библиотека?

Черт. Простите, Алексей Николаевич, вы хоть и передовой писатель, но отстали от потусторонней жизни-с. У нас в пекле книга играет основную роль. Пламя, огонь, котлы – все это кустарщина. Мы теперь их книжками.

Толстой. Кого это их?

Черт. Грешников-с. [Преступивших заповеди. Дашь ему книжку-другую, ну и того.] Заместо мучений-с.

Толстой. Подожди. Ведь это же безумно обидно. Это, может быть, и мои книги у вас вместо мучения.

Черт. Простите, Алексей Николаевич, не все-с.

Толстой. А «Петр», вторая часть?

Черт. Не употребляем-с. Там есть у нас историки, профессора. Тех мы, правда, помучили-с. Но и только.

Толстой. Совершенно нахальный черт. [А другие мои книжки. Вот «Ибикус», например, «Похождения Невзорова». Совершенно замечательная книга. Я ее в 24 году писал. Деньги нужны были. Или «Приключения на волжском пароходе»?

Черт. Я же докладывал. Кое-какие применяем-с. За малые грехи. За прелюбодеяние, за пьянство.]

Толстой. В таком случае моментально пошел вон.

Черт. За что же, Алексей Николаевич. Не гоните. Я очень писателей уважаю. Библиотечный работник-с должен быть в контакте. Отзывы захватил, угольками написаны. Не гоните, я вам услужу.

Толстой. Ты мне услужить не можешь. У меня есть шофер Костя. Скоро будет другой шофер.

Черт. Могу.

Толстой. Чем это?

Черт. Вам не хочется речи слушать и собрание вести. [Вам хочется спокойно сидеть, пить, есть.]

Толстой. Ну так что ж?

Черт. Пожалуйста.

Делает резкие жесты руками. Взвивается в воздух. Толстой за ним. Адская музыка. Через некоторое время оба спускаются обратно.

Обратите внимание, что я совершил. [Вы здесь?

Толстой. Здесь.

Черт. А вместе с тем и в публике. В зале сидит другой Толстой.

Толстой. Который?

Черт. Вы перед ним находитесь.

Толстой (издает неопределенный вопль, выражающий крайнее изумление). У-и-ой.

Черт. Алексей Николаевич, который в публике, встаньте, пожалуйста. Вот вас два. Одинаковы: который в публике, более емкий, чтобы в ем могли уместиться еда и питье. Вам же легче, чтобы вести собрание, во все вникать и тому подобное.

Толстой. Это совершенно безумное удобство. Слушай, Толстой. Ты домой поезжай на форде, а я поеду на бьюике. Это совершенно замечательная машина цвета бычьей кожи.

Черт. Это еще не все.] Вам не хотелось, чтобы присутствующие тут писатели говорили речи?

Толстой. Да.

Черт. Вызовите любого из них на эстраду и дайте ему слово.

Толстой. Что из этого будет?

Черт. Увидите.

Толстой. А вдруг заговорят?

Черт. У меня ни один не заговорит.

Толстой. Чтобы ни один зря не брехал.

Черт. Будьте покойны.

Толстой. Кого бы вызвать? Тихонов пьет водку. Федин тоже пьет водку. Козаков тоже пьет водку. Давай вызовем Козакова. Совершенно безумный риск, но попробую. Козаков, милый, пойди сюда. Послушай, вонючий черт, Козаков не идет.

Черт. Это ему только кажется. Дайте ему слово.

Толстой. Слово предоставляется Козакову.

За сценой трели, которые явно берет каскадная певица.

Это что же?

Черт. Он.

Толстой. Бессмысленная ложь.

Черт. Факт!

На сцену врывается Козаков в юбочке. Танцует.

Толстой. Это что же такое?

Черт. Это заместо речи. Выступление.

Козаков (поет).

Чтоб голос мой звонкий

В вас чувства будил,

Я буду девчонкой,

Хоть я Михаил.

Я мудрой считаю

Задачу мою.

Я птичкой летаю,

Порхаю, пою.

Смотрите здесь, смотрите там,

Нравится ли это вам?

( Козаков танцует.)

Толстой. Я считаю, что это с твоей стороны безумное нахальство. Во что ты его обратил? Он человек серьезный, красноречивый, похож на француза. Между прочим, редактирует газету.

Черт. Это нам для ужина не подходит. Нам давай чего-нибудь соответствующего.

Толстой. Это ему безумно не соответствует.

Черт. Какое мое дело. Обстановке соответствует.

Козаков.

Ведь чтобы удачным

Считался наш клуб,

Не надо быть мрачным

И твердым как дуб.

Застенчивость бросим,

Уныние прочь.

Мы очень вас просим:

Шалите всю ночь.

Смотрите здесь, смотрите там,

Нравится ли это вам?

Толстой. Совершенно непохоже.

Черт. Ведь если его похоже выпустить, обидится. А под Новый год людей обижать не хочется.

Гитович (выскакивает из-под земли). Козаков...

Толстой и Черт (бросаются на него). Ничего подобного... Не ври. Не преувеличивай... (выгоняют его.)

Толстой. Гони его ко всем чертям.

Черт (укоризненно). А еще командир запаса.

Толстой. Слово предоставляется председателю нашего Союза, товарищу Тихонову.

Восточная музыка. Звон бубенчиков. /Появляется восточная танцовщица. Танцует.

Толстой. Что это за безумная фифишка?

Черт. Тише, Алексей Николаевич. Это восточная поэзия, за ней наш председатель того-с. Тише, услышит.../

Толстой. Это почему?

Черт. Много путешествовал. Чисто восточный выход.

Медленно выезжает Тихонов на верблюде, [которого ведут под уздцы], /за ним/ Слонимский и Федин.

Черт. Перед вами наши классики в классическом /классицком/ репертуаре.

Тихонов.

Достиг я высшей власти!

Который день я царствую спокойно.

Но счастья нет в моей душе. Обидно.

(Плачет, обнимая верблюда.)

Слонимский.

Я отворил им житницы. Я злато

Рассыпал им, я им сыскал работу.

Я выстроил им новые жилища.

Они ж меня, беснуясь, проклинали.

Федин.

Я с давних лет в правленьи искушенный,

Мог удержать смятенье и мятеж.

Но ты, младой, неопытный властитель,

Как управлять ты будешь?

Тихонов.

Что же... Возьму уеду

В горы на верблюде.

А иногда и гриппом заболею.

Федин, Слонимский и Тихонов медленно удаляются.

Черт. Ну, что?

Толстой. Безумно – величественно.

Черт. А как же! Ведущие! У нас они только для самых главных грешников употребляются. Возьмешь какого-нибудь нераскаянного... дашь ему тома три...

Толстой. Ладно... Давай следующих... Есть хочется...

[ Гитович (выскакивает из-под земли). Козаков...

Толстой и Черт бросаются на него с криками: «не ври, ничего подобного, он не такой». Прогоняют его.

Черт. А еще командир запаса.]

Толстой. Ну, что же... Маршаку и Чуковскому что ли слово дать? Я, откровенно говоря, детскую литературу не...

Маршак и Чуковский выходят с корзиной, полной детей. [Жонглируя ими, разговаривают]

Маршак. Алексей Николаевич. Это хамство. Вы не знаете детской литературы. У нас сейчас делаются изумительные вещи.

Чуковский. Да, прекрасные. Дети их так любят. Как учебники или как рыбий жир.

Маршак. Корней Иванович, я нездоров и у меня нет времени. Я бы доказал вам, что я прав.

Чуковский. /Да, да, да, Самуил Яковлевич./Никто вас так не любит, как я. Я иногда ночи не сплю, думаю, что же это он делает./

Маршак. А я две ночи не спал.

Чуковский. А я три.

Маршак. А я четыре.

Чуковский. /Да, да, да. Вы правы, вы больше не спали. Вы так заработались, вы так утомлены, все вам дается с таким трудом./ Дети, любите ли вы Маршака?

Дети. Любим!

Чуковский. /Ну, конечно, я не детский писатель./ Вы ведь не знаете Чуковского?

Дети. Знаем.

Чуковский. /Как это странно. Меня так редко печатают, что я совсем забыл, что я детский писатель./ Кого вы больше любите – меня или Маршака?

Дети. Нат Пинкертона.

Маршак и Чуковский [с трепетом исчезают] /выбрасывают детей и танцуют./

/ Толстой. Давай Лавренева.

Черт. Это вполне безобидный номер. Борис Лавренев в своем репертуаре./

Толстой. Слушай, проклятый бес. Слово предоставляется всему Союзу. Зови всех по очереди. Давай хором петь. Я повеселел.

Черт. Пожалуйста. Слово предоставляется Корнилову.

Тихая музыка. Из-под земли подымается Корнилов. Мелодекламирует под нежные мелодии.

Корнилов. Ах, как хорошо, что меня позвали сюда. Там на столах стоит водка. А она такая вредная, нехорошая. Ах, как я ее ненавижу. Здесь можно не пить. Ай, ай, ай. Как приятно.

Черт. Слово предоставляется Прокофьеву.

Прокофьев. Боря. (Целуются.)

Корнилов. Саша. (Целуются.)

Прокофьев. Как приятно мне видеть лучшего нашего поэта.

Корнилов. Нет, нет, нет. Лучший наш поэт – это ты.

[ Гитович (выскакивает). Козаков...

Все бросаются на него. Гитович убегает.

(на бегу.) Дайте сказать. Козаков лучший наш писатель...

Н. Чуковский, Берзин, Толстой (выгоняют его. Все хором). А еще командир запаса.

Черт. Держи писателей!..

Толстой. А что случилось? Водку что ли несут?

Черт. Нет, критик идет.

Толстой. Держи меня за руки.

Входит Камегулов. Писатели...

Камегулов. Не трогайте нас. Пожалейте нас. Критики тоже люди.

Толстой (бросается на него). Совершенно обидные заявления.

Черт. Товарищи, успокойтесь.

Камегулов. Я...

Берзин. Вы слышите, как он меня травит.

Камегулов. Он...

Н. Чуковский. Простите, вы слышите, как он меня заушает.

Камегулов. Но...

Корнилов. Вы слышите, как он мне заезжает.

Камегулов плачет.

Черт. Эх вы, расстроили человека. Сейчас я его утешу. Формалист идет.

Камегулов. Где? Где?

Входит Тынянов.

(плачет.) Он теперь романы пишет. (Падает ему в ноги.) Будь отцом родным. Напиши что-нибудь этакое. Дай душу отвести. Сделай вылазку.

Тынянов (ехидно). Нако-ся выкуси.]

Черт. Ольга Дмитриевна Форш.

Форш. Ну, что же, хором споем. Этак стройно. Алешка-то, Алешка Толстой за дирижера. Ха-а. А Тынянов-то. Тынянов сердитый какой. Ха-а. А Мишка-то, Мишка все из Бориса Годунова...

[ Толстой. Ольга Дмитриевна, начинаем.

Черт. Начинай, Алексей Николаевич.]

Толстой. Слово предоставляется всему Союзу.

Выходят все писатели, которые имеются в наличности. Толстой берет гитару. Общий хор на мотив «Луизианы», под аккомпанемент джаза:

Все вы пишете давно,

С Новым годом!

Все вы пишете умно,

С Новым годом!

Стихи

Спор

ПЕРВЫЙ

День отнимается за днем,

Но я горю былым огнем,

Еще я полон ожиданья.

ВТОРОЙ

Ты лучше постигай законы мирозданья.

ПЕРВЫЙ

Когда я деву обнимаю,

То все законы понимаю!

ВТОРОЙ

Ты лучше их попробуй изложить.

ПЕРВЫЙ

Попробую, хотя предпочитаю жить.

Здесь девушки стояли,

Я около стоял.

И медленно вздыхали,

Когда я предлагал.

Потом они дышали,

И я дрожал, дышал.

И понимал едва ли,

Что с ними совершал.

Их маленькие ручки...

ВТОРОЙ

А я утверждаю, что они сучки.

Эти низшие созданья,

Лишены высшего сознанья,

Их непонятное устройство

Источник темный беспокойства.

Задача каждого творца

Источник этот до конца

Перекопать. До основанья

Очистить силою сознанья.

ПЕРВЫЙ

Я наслаждаюсь девушки природою...

ВТОРОЙ

Давай ее сюда, я сейчас ее изуродую.

Смотри!

Я для начала и пока

Ее лишаю языка.

Всегда она заговорит.

Я недоволен и сердит.

Она юлит и так и сяк,

Но вот ее язык иссяк,

А мой несвойствен ей никак.

Смотри!

Она стоит без языка,

В ней стыд, покорность и тоска.

Потом она стесняться будет

Простых движений живота.

Свои желания забудет,

И просияет чистота.

И вот прозрачная девица

На шкафчике сидит, как птица.

Склонив безумные глазища,

Она чирикает со мной.

Из рук моих вкушает пищу,

Смешит гостей и влагой прыщет

Как бы снарядик костяной.

ПЕРВЫЙ

Но ведь это против законов природы.

Женщины – существа интересной породы.

Когда они так преобразовываются,

Страшные катастрофы образовываются!

Ведь эта дева – ваша муза,

А муза все же, как-никак,

Жива, тепла и голопуза,

Сама вступает с вами в брак.

Поводит теплыми руками,

Подходит теплыми боками,

Простую жажду вызывает,

Тоску, в которой счастье бродит,

Как бродит в зернах теплота,

Когда росток из них выходит,

Наверх...

ВТОРОЙ

Какая простота!

Дурак играл на балалайке

И вдруг, как зернышко, расцвел.

О несознательной хозяйке

О музе разговор завел...

Сейчас я спички достаю

И поджигаю жизнь твою.

ПЕРВЫЙ

Я не знал ни дня, ни часа,

У окошка я сидел,

Балалайку скромно дергал, —

Потихоньку песни пел.

О великий литератор,

Замечательный оратор.

Извините, я горю

И нескладно говорю.

Тлеет бедный мой живот,

В бороде сгорают крошки,

Из моей несчастной ножки

Бесполезный дым идет.

Смотрит заяц из куста,

Шерсть прекрасна и густа.

Извините, я горю,

Я нескладно говорю,

Но однако же, товарищ,

Посмотри-ка, дорогой,

Я встаю в дыму пожарищ

Победитель и герой.

В результате столкновенья

Просвещенный великан

Через копоть и туман

Я восстал венцом творенья.

Добродушные вулканы

И глубокие моря

Окружают великана,

Оживленно говоря.

Посмотрите, он горит

И свободно говорит.

Все понятно, все приятно,

Все доступно, все мое,

Не хочу идти обратно

В неопрятное жилье.

Пусть летит огонь по жилам,

Служит он великим силам.

[Начало 20-х годов]

Идиот

Додя. Лида, Лидочка. Чего мы тут сидим, разговариваем. Лидочка, Лида!

Лидия Сергеевна. Не знаю.

Додя. Мы их боимся? Вы боитесь идиотов?

Лидочка. Идиоты! Шепчутся. Нет, вы послушайте, почему я к ним хорошо отношусь. Осторожно отношусь. (Читает.)

Смотрю я и вижу —

Идет идиот.

Все ближе и ближе.

Сейчас подойдет.

Знакомая рожа —

И прыщик, и цвет,

И мышцы, и кожа,

И просто одет.

Согласно законам

Сгибает бедро,

В бедре электроны,

Их держит ядро.

Миры вереницей

По телу летят,

Огромны границы

От тела до пят.

По мерам и числам

Он гладит, он бьет,

Он гадит, он чистит,

Он песни поет.

Подобно погоде,

Подобно грозе,

Ко мне он подходит

По точной стезе.

Приятны и гнезда,

И птицы, и лес,

Понятные звезды

Сияют с небес.

Но эта конечность,

И ноздри, и зад,

Где сила и вечность

Клокочут, блестят!

Что делать? Подходит,

Серьезно глядит,

Руками поводит

И тихо гудит.

Какая-то сила

Его завела,

Волос накрутила,

Ушей наплела.

Хвалить, восхищаться?

Но он не поймет —

Ругать, защищаться?

Но он идиот.

И я притворяюсь,

Что мне ничего,

Смиренно стараюсь

Не трогать его.

[Начало 20-х годов]