Глава 4. Мерзелла Д’Яволь наносит два визита

На следующий день Пэдди принесли еще пятерых щенков и она отлично накормила их, так что мистер Милоу смог пойти на работу. Рано утром он вскочил с постели намереваясь покормить малышей, но обнаружил, что миссис Милоу уже занимается со щенками наверху, а обе Нанни делают то же самое на кухне. В нем проснулось чувство ревности, но он преодолел его — самое главное, чтобы щенки не голодали, а Дамка и бедная Пэдди не страдали бы от истощения.

Пэдди со своими щенками перебралась в одежный шкаф. Там был приятный полумрак и можно было не бояться за глазки малышей, которые начали открываться на восьмой день. Через неделю после этого стали появляться и пятна на их шкурках.

День, когда мистер Милоу обнаружил первое пятнышко, стал настоящим событием. С этого момента пятен становилось все больше и сами пятна становились все гуще, и так продолжалось несколько месяцев, однако почти сразу стало можно различать щенков по их пятнышкам. Семеро из них оказались девочками, а восемь мальчиками. Самой симпатичной оказалась та маленькая и деликатная девочка, которую спас мистер Милоу. Ее назвали Кроха, как обычно называют самых младших и слабых членов семьи.

Самый крупный щенок, появившийся на свет с черными пятнами, получил, естественно, имя Черноух. Он все время находился рядом с Крохой, как будто предчувствуя, что они станут неразлучными друзьями. Был среди них и толстый, забавный щенок, которого прозвали Ролли-Полли и который всегда лез в самые неподходящие места в самое неподходящее время. Самым необычным из них оказался малыш, на спине которого пятна сложились в отличный рисунок подковы — по этой очевидной причине он получил имя Счастливчик. Он был ужасно энергичным, и с самого начала давал понять, что среди своих братьев и сестер он — самый настоящий вожак стаи.

Через несколько дней после того, как у малышей стали появляться пятна, произошла неприятность: у Пэдди стало исчезать молоко. Она ужасно расстроилась, потому что успела привязаться к щенкам, как к своим собственным. Она испугалась, ведь теперь она становилась не нужной. Зачем теперь семье Милоу держать ее в этом теплом и удобном доме да еще и — впервые за всю ее жизнь — досыта кормить? Правда, еда и тепло были для нее не самым главным. Главным была любовь: ведь с ней обращались, как с членом семьи. Мысль о том, что ей предстоит покинуть этот дом, терзала ее невыносимо.

А что случается с собакой, которая никому не нужна? Всякие страшные предчувствия ожили в ее сердце.

В то утро, когда она убедилась, что щенята больше не могут высосать у нее ни капли молока, она с тоской выползла из платяного шкафа и увидела миссис Милоу, которая пила чай с обеими Нанни. Миссис Милоу дала ей печенье. Пэдди не взяла его. Вместо этого она положила свою голову на колени хозяйки и тихонечко заскулила.

Миссис Милоу погладила ее и сказала:

— Бедная Пэдди! Как бы мне хотелось объяснить тебе, что мы поможем тебе прокормить твоих семерых сорванцов, чтобы ты так не отчаивалась. Милая Пэдди, ты ведь вылизываешь их и согреваешь своим теплом ночью. Без тебя мы, наверное, и не справились бы.

Женщина не надеялась, что ее поймут. Она просто думала, что добрые интонации успокоят собаку. Но Пэдди с каждым днем узнавала все больше и больше человеческих слов, поэтому она все отлично поняла. У нее будто гора с плеч свалилась. В первый раз она позволила себе подпрыгнуть и лизнуть миссис Милоу в губы, после чего убежала к себе и еще раз вылизала щенков с головы до ног.

Вскоре после этого щенки стали учиться лакать молоко из блюдца и через некоторое время они уже могли есть молочный пудинг и хлеб, пропитанный подливкой от жаркого. Теперь они стали слишком большими, чтобы ютиться в шкафу. Дамку с ее детьми перевели в комнату для стирки, а приемыши Пэдди резвились на кухне, где они постоянно попадали под ноги служанкам.

— Какая жалость, что они не могут быть в прачечной вместе со своими братьями и сестрами, — сказала Нанни Кок как-то раз.

— Дамка может их покусать, ведь она не признает их за своих, — отозвалась Нанни К.Мердинер, — и они могут подраться с Пэдди.

Понго выслушал все это и решил, что пора действовать. Он-то знал, что как бы ни вели себя обыкновенные собаки, Дамка всегда узнает своих детей и они никогда не станут драться с Пэдди. Так что он перемолвился словечком со своей супругой через дверь в прачечную и после обеда, когда обе Нанни ушли наверх, разбежался, и прыгнув грудью прямо на дверь, ухитрился распахнуть ее. Дамка и ее дети мгновенно высыпали наружу и когда Нанни вернулись, то застали всю компанию дружно играющей. Малыши перепутались, и все оставшееся время служанки безуспешно пытались определить, какого щенка какая мама воспитывала.

После этого случая все щенки жили вместе в прачечной. Дверь держали открытой, а чтобы она не закрывалась, в проем вставили доску, достаточно высоко, чтобы под ней могли пролезть малыши, и достаточно низко, чтобы через нее могли перепрыгнуть Дамка или Пэдди, если бы им надо было выйти на кухню.

Настал декабрь, но погода стояла на удивление тихая и теплая, так что малыши могли играть во дворике перед домом несколько раз на дню. Здесь они были в полной безопасности, так как к наружной калитке, ведущей на улицу, приделали сильную пружину, которая держала калитку закрытой. Однажды утром, когда все три собаки и пятнадцать щенков дышали свежим воздухом, Понго заметил высокую женщину, заглядывавшую через решетку дворика.

Он сразу узнал ее. Это была Мерзелла Д’Яволь.

Как обычно, на ней была белая накидка из меха обезьянки чрезвычайно простого покроя, но теперь под ней было еще и пальто из коричневого обезьяньего меха. На ней была меховая шляпа, отороченные мехом сапоги и огромные меховые перчатки.

«Что же она надевает, когда на самом деле холодно?» — подумала Нанни К.Мердинер, выходя во дворик.

Мерзелла открыла калитку и сошла вниз по ступенькам, вслух восхищаясь щенками. Как настоящий вожак стаи, Счастливчик бросился вперед и стал трепать зубами меховую опушку на ее сапоге. Она подняла его и примостила на своем пальто вместо горжетки.

— Замечательная подкова, — сказала она, разглядывая пятна у него на спине. — Да и у всех у них отличный окрас. Они уже достаточно выросли, чтобы покинуть свою мать?

— Еще не совсем, — ответила Нанни. — Да у них и нет такой необходимости, ведь мистер и миссис Милоу собираются оставить их всех. (Ни та, ни другая Нанни не могли себе представить вполне определенно, что из этого получится в конце концов.)

— Как мило! — восхитилась Мерзелла и стала подниматься по ступенькам наверх, все еще придерживая Счастливчика на своем пальто. Понго, Дамка и Пэдди заволновались и стали отрывисто лаять, а Счастливчик изловчился и тяпнул Мерзеллу за ухо. Она вскрикнула и сбросила его вниз. Нанни едва успела подхватить его на свой фартук.

— Что за женщина! — проговорила Нанни Кок, которая только что появилась в палисаднике. — От страха перед ней даже пятна готовы убежать у щенков со спинок. Да что с тобой, Счастливчик?

Об этом она спросила у Счастливчика, который со всех ног побежал в прачечную и жадно лакал там воду из миски.

Ухо Мерзеллы по вкусу ничем не отличалось от перца!

С каждым днем щенята становились все сильнее и самостоятельнее. Теперь они ели сами и вяленое мясо, и намоченный хлеб, и молочный пудинг. Дамка и Пэдди теперь могли со спокойной душой оставлять их на часок — другой, чтобы как следует выгулять утром в парке миссис Милоу и Нанни К.Мердинер, пока Нанни Кок не приготовит завтрак, одним глазом присматривая за малышами. Однажды, когда взрослые собаки повели людей на прогулку, в дверь дома позвонили. Это была Мерзелла Д’Яволь. Когда она услышала, что миссис Милоу вышла, то заявила, что войдет в дом и подождет хозяйку внутри. Она забросала Нанни вопросами и приставала к ней до тех пор, пока Нанни Кок не сказала ей, что должна спуститься вниз и впустить малышей в дом. Она заметила, что подул холодный ветер, и щенки могут простудиться. Тогда Мерзелла сказала, что она лучше не будет ждать миссис Милоу здесь, а постарается встретить ее в парке.

— Может быть, я ее отсюда увижу, — спросила она, подбегая к окну.

Нанни Кок тоже подошла к окну, намереваясь показать кратчайшую дорогу в парк. В окне она заметила небольшой черный фургон, стоящий перед домом. В ту же самую секунду фургон резко сорвался с места и отъехал от дома на большой скорости.

Вдруг Мерзелла заторопилась. Она почти выбежала из дома по ступенькам крыльца.

«Не могу себе представить, как она ухитряется так быстро передвигаться, закутанная во все эти меха», — подумала Нанни Кок, закрывая входную дверь. «Как же эти маленькие щенята, которые одеты только в собственную тоненькую шкурку, не умирают от холода?»

С этими мыслями она поспешила вниз и открыла дверь в палисадник.

Ни одного щенка не было видно.

«Они хотят надо мною подшутить. Они спрятались», — твердила она себе. Но она знала, что тут просто нет места, где могли бы спрятаться пятнадцать щенков. Тем не менее она заглянула но все щелочки, где даже мышь не смогла бы спрятаться. Калитка была плотно закрыта, и было очевидно, что малыши не смогли бы ее открыть. Она все-таки выбежала на улицу и стала оглядываться в отчаянии.

— Их украли! Я так и знала! — зарыдала она. Из глаз ее брызнули слезы. — Наверное, они были в том черном фургоне, который уехал у меня на глазах.

Мерзелла Д’Яволь явно передумала идти в парк и была уже на полпути к своему дому. Пожала она очень быстро.

Глава 5. Всем, всем, всем!

Нанни Кок сквозь слезы смотрела на парк. Ей уже были видны миссис Милоу, Нанни К.Мердинер и три собаки, которые возвращались домой, Душу ей сжимала тоска при виде того, как легко и беззаботно они приближаются к дому, где их ждет ужасное известие.

Как только они подошли поближе, Нанни Кок бросилась с причитаниями им навстречу. Ее рыдания были такими громкими и бессвязными, что миссис Милоу никак не могла понять, что же случилось. Собаки расслышали слово «малыши», увидели слезы на щеках Нанни и бросились со всех ног во дворик. Они сновали по всему дому и искали, искали… Дамка и Пэдди поминутно выли в голос, а Понго яростно лаял.

Пока собаки искали, а служанки плакали на плече друг у друга, миссис Милоу позвонила мистеру Милоу. Он сразу приехал домой вместе с большим начальником из Скотланд Ярда. Начальник сразу нашел волокна мешковины рядом с оградой дворика и объявил, что щенков покидали в мешки и увезли на черном фургоне. Он обещал переворошить весь преступный мир, но предупредил, что украденных собак редко возвращают, если за них не предлагают вознаграждение. Предлагать вознаграждение вору казалось нелепым, но мистер Милоу был согласен и на это.

Он побежал на Флит-Стрит и поместил большое объявление на первых страницах вечерних газет (что влетело ему в копеечку) и договорился о еще более броских объявлениях на страницах завтрашних утренних выпусков (а это обошлось ему еще дороже). Больше они ничего не могли сделать. Им оставалось только утешать друг друга, утешать служанок и собак. Обе Нанни вскоре перестали плакать и попытались утешить остальных, приготовив вкусный ужин. Но еда никому не лезла в горло. Наконец, за стенами дома потрясенного семейства настала ночь.

Три собаки, обессилев, лежали в своих корзинках рядом с кухонным очагом.

— Как подумаю, что мою Кроху запихнули в мешок… — всхлипнула Дамка.

— Черноух присмотрит за ней, он ведь ее брат, — попытался успокоить ее Понго, хотя у него на душе совсем не было спокойно.

— Счастливчик такой отчаянный! Он покусает бандитов и они убьют его, — проскулила Пэдди.

— Нет, они этого не сделают, — сказал Понго. — Их украли, чтобы выручить за них деньги, а если бандиты их убьют, то никаких денег не получат.

Сказать-то он сказал, но ужасное подозрение засело у него в мозгу, и это подозрение все росло и росло по мере того, как тянулась эта ужасная ночь. Дамка и Пэдди, утомленные до предела, забылись сном, а он отрешенно смотрел на огонь, да грыз прутик от своей корзинки, как человек сосал бы в похожей ситуации чубук своей потухшей трубки.

Те, кто не знал Понго близко, считали его симпатичным, милым и очаровательным, но не слишком умным существом. Даже хозяева не вполне осознавали глубину его разума. Он часто вел себя по-щенячьи. Он мог бегать за мячами и за палками, забираться к детишкам на колени, валяться на спине, чтобы ему почесали брюхо и так далее и тому подобное. Как можно было догадаться, что такое игривое создание обладает одним из самых могучих интеллектов в собачьей вселенной?

Теперь его мысль напряженно работала. Всю длинную декабрьскую ночь напролет он анализировал факты, и выводы каждый раз оказывались неутешительными.

Ему не хотелось тревожить Дамку и Пэдди своими сомнениями. Бедный Понго! Он страдал не только как отец похищенных малышей, но переживал также и за их матерей. (Он понимал, что у его малюток две мамы, и это вовсе не означает, что у него две жены. К Пэдди он относился как к горячо любимой младшей сестре.) Он ничего не скажет им о своих ужасных подозрениях, пока не будет уверен на сто процентов. Кроме того, им предстояло важное дело. Он все еще обдумывал детали этого дела, когда обе Нанни спустились вниз, и начался новый день.

Как правило, эти часы были очень приятным временем. Пламя в очаге весело оживало, было вдоволь еды, и щенята возились на полу, играя. А это утро… Ладно, как говорит Нанни К.Мердинер, слезами делу не поможешь. Но сама она плакала потихоньку, так же, как и все остальные во внезапно опустевшем без щенков доме.

За весь день не поступило ни одной хорошей новости, только собаки порадовали миссис и мистера Милоу, когда съели все, что им положили. (На этом настоял Понго, сказав, что они должны сохранить свои силы.) После обеда Понго и Дамка еще более удивили своих хозяев, недвусмысленно дав им понять, что желают вывести их на прогулку. Пэдди осталась, на случай, если кто-нибудь из малышей вернется и его потребуется вылизать.

На улице было уже холодно — до Рождества оставалась одна неделя.

— Дамка должна надеть свою попонку, — сказала миссис Милоу.

У Дамки была прекрасная голубая попонка с белыми тесемочками, и она очень гордилась ею. Для Понго и Пэдди тоже принесли попонки, но Понго ясно показал, что не желает одеваться.

На Дамку надели ее одежку и обоих собак украсили ошейниками, после чего они взяли за поводки мистера и миссис Милоу и вывели их в парк.

С самого начала стало ясно, что собаки знают, куда им надо идти. Очень целеустремленно они миновали парк, перешли через дорогу и вышли на открытое место, которое называлось холм Примул. Это не вызвало удивления у хозяев, так как этот маршрут был одним из самых любимых. Их удивило то, как повели себя их собаки, взобравшись на вершину холма. Они встали бок о бок и начали лаять.

Они лаяли на север, потом на юг, на восток и на запад. И каждый раз, как они поворачивались, они трижды очень коротко и необычно лаяли.

— Можно подумать, что они подают сигнал, — сказал мистер Милоу. Ему не приходило в голову, что так оно и есть на самом деле.

Многие люди замечают, что собаки особенно любят лаять ранним вечером. Это время часто даже называют «часом Сумеречного Лая». Занятые городские собаки лают реже, чем деревенские, но все собаки знают все про Сумеречный Лай. Так они поддерживают связь с далекими друзьями, передают важные новости и просто сплетничают. Но никто из отвечавших Понго и Дамке не рассчитывал посплетничать с ними, ибо троекратный отрывистый лай означал: «Помогите! Помогите! Помогите!»

Ни одна собака не пошлет такой сигнал, если не стоит вопрос о жизни или смерти, и ни одна собака не станет уклоняться от ответа на него.

Через несколько минут весть об украденных малышах стала распространяться по всей Англии, и каждая собака, которая ее услышала, немедленно начинала свое собственное расследование. Собаки, живущие в Лондонских трущобах (потрепанные жизнью, но и сами не дающие спуску), рыскали в зловещих переулках, где слоняются собачьи воры. Собаки в зоологических магазинах проверяли всех щенков, выставленных на продажу: не загримированные ли это далматинцы? А те собаки, которые ничего не могли сделать, немедленно передавали новость дальше, распространяя ее за пределы Лондона, его окраин и по всей, всей стране: «Помогите! Пятнадцать щенков-далматинцев украдены у Понго и Дамки из Риджент-Парка, Лондон. Конец сообщения.»

Именно на это и надеялись Понго с Дамкой. Но они не видели всей этой картины. Они переговаривались только с теми собаками, которые могли их услышать, и договорились о том, что завтра, в час Сумеречного Лая, они снова соберутся и им передадут все полученные известия.

Один Датский Дог, откуда-то из-за Хэмпстеда, особенно утешал их.

— У меня цепочка приятелей по всей Англии, — пролаял он своим раскатистым басом, — и я буду дежурить день и ночь. Мужайтесь, мужайтесь, собратья из Риджент-Парка!

Было уже почти совсем темно. Мистер и миссис Милоу очень деликатно намекнули, что их пора бы отвести домой. Поэтому, перебросившись прощальными словами с Датчанином, Понго и Дамка спустились с холма. Отвечавшие им собаки теперь молчали, но Сумеречный Лай передавался все дальше и дальше по воздуху, как круги от камня, брошенного в воду. Сегодня Лай не закончился в положенное время. Новость летела и летела над просторами Англии, освещенными высоко поднявшейся в небо луной.

На следующее утро многие из тех, кто прочитал объявление мистера Милоу, стали звонить ему и пытались приободрить (Мерзелла Д’Яволь тоже позвонила и, казалось, была очень обескуражена, когда ей сказали, что щенки пропали во время ее посещения). Но ни один из звонивших ничем не мог помочь. Скотланд Ярд тоже потерпел фиаско. Так что это был еще один грустный, грустный день для супругов Милоу, служанок и собак.

Перед самыми сумерками Дамка и Понго снова дали понять миссис и мистеру Милоу, что желают вывести их на прогулку. Милоу вышли на улицу, и собаки снова привели их на вершину Холма Примул. Снова они стали бок о бок и снова троекратно коротко пролаяли, но на этот раз, хотя люди и не заметили этого, они лаяли чуть-чуть по-иному. Их лай означал не «Помогите! Помогите! Помогите!», а «Слушаем! Слушаем! Слушаем!»

Собаки, которые собирали новости со всего Лондона, ответили первыми. Сообщения поступили из Вестэнда и из Истэнда, с Юга Темзы, и все сообщения были одинаковыми:

— Вызываем Понго и Дамку из Риджент-Парка. Никаких вестей о ваших малышах. Примите наши соболезнования. Конец сообщения.

Бедная Дамка! Она так надеялась, что ее щенята все еще в Лондоне. Тайные подозрения Понго заставляли его уповать на сообщения из пригородов. Вскоре оттуда пришли вести, но и они были такими же:

— Вызываем Понго и Дамку из Риджент-Парка. Никаких вестей о ваших малышах. Примите наши соболезнования. Конец сообщения.

Снова и снова Понго и его супруга взывали в полумрак: «Слушаем!», каждый раз с новой надеждой. Снова и снова их ждало горькое разочарование. Наконец, осталось выслушать только Датского Дога из-за Хэмпстеда. Они просигналили ему — своей последней надежде!

Издали донесся его раскатистый лай:

— Вызываю Понго и Дамку из Риджент-Парка. Никаких вестей о ваших малышах. Примите мои соболезнования. Конец…

Датский Дог запнулся на середине фразы. Через секунду он пролаял:

— Ждите! Ждите! Ждите!

Замерев, с колотящимися в груди сердцами, Понго и Дамка ждали. Они ждали так долго, что мистер Милоу положил руку на голову Понго и сказал:

— Может быть, пойдем домой, мальчик?

В первый раз за всю свою жизнь Понго стряхнул руку мистера Милоу со своей головы и снова напряженно замер. Наконец, Датский Дог снова заговорил, и его раскатистый голос с торжеством прорезал сгущающийся мрак:

— Вызываю Понго и Дамку! Новости! Наконец-то новости! Слушайте подробности!

Произошло совершенно невероятное событие. В тот самый момент, как Датчанин собирался заканчивать свое сообщение, шпиц с пронзительным голосом передал ему послание. Он получил его от пуделя, а тот, в свою очередь, услыхал его от боксера, которому его передал пекинес. Собаки почти всех пород участвовали в передаче этого сообщения, а также многие собаки неизвестного происхождения (что вовсе не роняет их достоинства!) Целых четыре сотни и еще восемьдесят собак участвовали в этой эстафете, которая перенесла сообщение вместе с собачьим лаем больше, чем за шестьдесят миль. Каждая собака давала сигнал «Срочное сообщение!», после чего все собачьи переговоры стихали. Да пустых разговоров в тот день, почитай, что и не было: весь Сумеречный Лай был посвящен пропавшим щенкам.

Понго и Дамка выслушали странную историю: несколькими часами ранее старый Английский Волкодав, живущий в отдаленной деревне в Суффолке, совершал послеобеденный моцион. Он уже знал все о пропавших щенках и только что обсудил этот вопрос со своей приятельницей — полосатой кошкой, живущей на ферме.

Неподалеку от деревушки, на уединенном холме, стоял старый дом, окруженный необычно высокой оградой. Здесь жили, а вернее сказать, сторожили дом для его настоящего хозяина два брата: Саул и Джаспер по фамилии Негода. У этого места была дурная репутация. Ни одна местная собака не испытывала желания совать нос в дела его обитателей. Во всяком случае, железные ворота ограды всегда были на запоре.

Традиционный маршрут прогулок Волкодава проходил как раз около этого дома. Обычно он ускорял здесь свой бег, не желая встречаться с Негодами. Вдруг что-то перелетело через забор.

Предмет оказался костью, и Волкодав обрадовался, но подойдя поближе, с разочарованием убедился, что на кости не было мяса. Кость была старая и высохшая, но на ней были какие-то странные царапины. Приглядевшись, он увидел, что царапины образуют буквы, а буквы складываются в слово С.О.С!

Кто-то просил помощи! Кто-то за этой высокой стеной и железными воротами! Волкодав тихо и осторожно гавкнул. Ему ответили высоким, срывающимся лаем, перешедшим в визг, как будто собаку ударили. Волкодав пролаял:

— Я сделаю все, что смогу, — и зажав зубами кость, побежал обратно на ферму.

Оказавшись дома, он показал полосатой кошке кость и попросил у нее помощи. Вместе они поспешили к уединенному дому. Они нашли дерево, которое свешивало ветви через ограду. Кошка вскарабкалась по стволу вверх, прошла по ветке и перепрыгнула на дерево по ту сторону стены.

— Будь осторожна, — пролаял Волкодав, — не забывай, какие жестокие эти Негоды.

Вонзая когти в кору дерева, кошка осторожно спустилась задом с дерева и шмыгнула через разросшийся кустарник. Так она добралась до кирпичной стены, окружающей конюшню. Из-за стены доносились всхлипывания и визг. Она вспрыгнула наверх и заглянула вниз.

В ту же секунду один из братьев увидел ее и напустил в нее камнем. Она увернулась, спрыгнула со стены и стала улепетывать со всех ног. Через две минуты она была в безопасности, рядом с Волкодавом.

— Они там! — сказала она с чувством выполненного долга. — Весь двор так и кипит от щенков-далматинцев.

Волкодава не надо было учить Сумеречному Лаю. Вечером он превзошел самого себя, стараясь передать как можно дальше эту самую важную теперь для собачьего мира новость. Так сообщение и стало путешествовать от дворовой собаки к домашней и от большой собаки к маленькой. Иногда собачий лай переносился за полмили или даже дальше, а иногда всего за несколько ярдов. Цепочка могла прерваться в любой миг. Одна остроухая борзая спасла положение, расслышав сообщение почти за милю, а потом чуть не надсадилась, пытаясь втолковать своему тугоухому соседу в доме напротив. Через мили и мили полей, через мили и мили пригородов и по сплетению Лондонских улиц новость передавалась без задержки, из глубин Суффолка прямо на вершину Холма Примул, где стояли вытянувшиеся в струнку Понго с Дамкой и слушали, слушали, слушали.

— Малыши найдены в доме на отшибе. С.О.С на старой кости.

Дамка многого не понимала, но Понго не пропустил ни звука. Передали инструкции, как добраться до деревни, предлагали наилучший маршрут и обещали гостеприимство на пути, а после этого цепочка собак стала передавать сообщение щенкам, которое им пролает Волкодав через стену в полночь.

В первый момент Дамка была слишком взволнованна и не знала, что ей сказать, но Понго сразу пролаял:

— Скажите им, что мы идем! Передайте, что мы выходим сегодня же ночью! Скажите им, чтобы они крепились!

Теперь и Дамка обрела голос:

— Передайте им, что мы их любим! Пусть Черноух позаботится о Крохе! Скажите Счастливчику, чтобы он не лез на рожон! Пусть Ролли-Полли не сует свой нос во все дырки! — Она послала бы сообщение каждому малышу, если бы Понго не прошептал:

— Достаточно, дорогая! Мы не должны слишком усложнять им работу. Пусть Датчанин начинает.

Они дали сигнал завершения сообщения и внезапно наступила тишина. Только издали и не так громко, как сначала, раздавался лай Датского Дога, но на этот раз он лаял не в их сторону. Их сообщение начало путешествовать в далекий Суффолк.

Глава 6. Спешим на помощь!

По пути домой Понго сказал Дамке: — Ты слышала, кому принадлежит дом, в котором держат наших детей?

— Нет, Понго, — ответила она, — боюсь, что не поняла многое из того, о чем лаял Датский Дог.

— Я расскажу тебе обо всем позже, — сказал Понго.

Ему предстояло решить трудную задачу. Теперь он точно знал, что его ужасные подозрения оправдались и дольше держать Дамку в неведении нельзя. Но им предстояла дальняя дорога, для которой понадобятся все их силы, а если он сообщит свою чудовищную новость сейчас, то она и кусочка проглотить за обедом будет не в состоянии. Он ничего ей не сказал и заставил съесть весь обед до последней крошки, после чего они попросили добавки, которую Нанни с удовольствием им дали.

— Вполне возможно, что пройдет немало времени, прежде чем нам снова удастся поесть, — объяснил Понго.

Пока Нанни кормили миссис и мистера Милоу, собаки обсуждали свой план. Пэдди сразу сказала, что пойдет в Суффолк вместе с ними.

— Ты еще слишком слаба для такого путешествия, дорогая, ласково возразила Дамка. — Да и что ты там будешь делать?

— Я буду вылизывать малышей, — отвечала Пэдди.

Понго и Дамка сразу же согласились, что она вылизывает щенков лучше всех на свете, но она должна остаться и утешать семью Милоу. Тогда Пэдди поняла, что ей придется остаться.

— Если бы только нам удалось объяснить им, почему мы покидаем их! — грустно сказала Дамка.

— Если бы нам это удалось, тогда и расставаться не пришлось бы, — вздохнул Понго. — Они довезли бы нас до Суффолка на автомашине и вызвали бы полицию.

— Все-таки давай попробуем еще раз поговорить на их языке, — попросила Дамка.

Миссис и мистер Милоу сидели перед камином в кабинете. Они ласково приветствовали собак и предложили им устраиваться на диване, но ни Понго, ни Дамка не искали в данную минуту комфорта. Они стояли рядом и испытующе глядели на людей.

Понго тихонько пролаял: — Вуф, вуф, вуф-фолк!

Мистер Милоу потрепал его по загривку, но ничего не понял.

Тогда попыталась Дамка: — Вуф, вуф, вуф-фолк!

— Ты хочешь сказать нам, что твои дети в Суффолке? — улыбнулась миссис Милоу.

Собаки яростно замахали хвостами в знак согласия, но миссис Милоу просто пошутила, и они поняли, что чуда не произошло, как этого и следовало ожидать.

Собаки никогда не смогут заговорить по-человечески, а люди никогда не научатся лаять по-собачьи, и хотя многие собаки понимают почти все человеческие слова, редко кто из людей выучивает хотя бы с полдюжины слов собачьего лая, а ведь лай — это только часть собачьего языка. Вращая хвостом можно выразить так много! Вообще-то люди понимают, что собака машет хвостом, когда ей приятно, но что она говорит этим о своей радости, остается человеку неизвестным. (Впрочем, то, что люди понимают смысл кручения хвостом, характеризует их мыслительные способности с наилучшей стороны, ведь у самих то у них хвостов нет!) Кроме того, есть еще языки обнюхивания, сопения и движения ушами и с помощью них можно выразить все, что угодно.

В этот вечер Понго и Милоу разговаривали с мистером и миссис Милоу в основном на языке взглядов, ибо они точно знали, что по крайней мере одно слово на этом языке люди понимают. Этим словом было слово «любовь», и собаки повторяли его снова и снова, прижимаясь головами к коленям людей, а люди восклицали: «дорогой Понго!», «милая Дамка!» снова и снова.

— Они просят нас найти их детей, — сказала миссис Милоу, не догадываясь, что вместе с выражением любви их собаки говорили им:

— Мы уходим искать детей. Пожалуйста, простите нас за то, что мы покидаем вас. Пожалуйста, верьте в то, что мы вернемся обратно.

В одиннадцать часов собаки последний раз лизнули руку миссис Милоу и в последний раз вывели мистера Милоу на прогулку. На этот раз Пэдди присоединилась к ним. Весь вечер она провела с обеими Нанни, чувствуя, что Понго и Дамка хотят побыть наедине со своими питомцами. После прогулки собаки разошлись по своим корзинкам и все в доме отошли ко сну.

Не у всех в доме сон оказался долгим. Незадолго до полуночи Понго и Дамка поднялись, съели несколько припрятанных заранее бисквитов и как следует напились воды. Затем они сердечно попрощались с зареванной Пэдди, открыли своими носами окно и вылезли на задний двор. Чтобы Пэдди не простудилась, они осторожно закрыли окно и обежали вокруг дома, чтобы через ограду дворика улыбнуться своей подруге в последний раз. (Собаки улыбаются по-разному: Понго и Дамка улыбались, слегка наморщивая нос). Пэдди была у кухонного окна. Мужественно скрывая свое отчаяние, она пыталась махать хвостом им вслед.

В розоватом свете очага Дамка разглядела три опустевшие корзинки. Она вспомнила все мирные ночи, которые она провела в этом доме, и то прекрасное время, когда собаки засыпали, предвкушая утренний завтрак. Бедная Дамка! Больше всего на свете она, конечно, любила Понго, своих малышей, Милоу, Нанни и дорогую, добрую Пэдди, но она также любила и недолговечный комфорт, в котором она жила. Никогда ее дом не казался ей таким желанным, как теперь, когда она покидала его для лишений и опасностей.

Новая жизнь встретила их сурово. Ночь была ясной, звезды сияли, как бриллианты, но дул холодный и пронзительный ветер. Если бы только на ней была ее чудесная голубая попонка, сиротливо оставшаяся висеть на теплой кухне!

Понго увидел, что она дрожит. Нелегко любящему мужу смотреть на замерзающую жену.

— Ты замерзла, дорогая? — спросил он взволнованно.

— Нет, Понго, — отвечала она, не переставая вздрагивать.

— А я замерз, — солгал он, — но сейчас я разогреюсь.

В самый последний раз взмахнув хвостом на прощание Пэдди, он с решительным видом резво побежал вдоль Внешнего Кольца. Дамка не отставала, но после прощального взмаха ее хвостик упал и больше не поднимался.

Через несколько минут Понго снова спросил: — Тебе теперь теплее?

— Да, Понго, — отвечала Дамка, по прежнему вздрагивая и не поднимая хвоста.

Понго понимал, что в таком состоянии она не сможет вынести все тяжести предстоящего пути. Ему и самому не помешало бы приободриться. Понго начал говорить, в надежде, что его речь поднимет им настроение.

— Иногда мне кажется, — сказал он, — что мы стали немного изнеженными. Разумеется, в этом нет ничего страшного, если не заходить слишком далеко в этом направлении. Те, кого этот процесс слишком затягивает, стареют раньше времени. Мы никогда не должны терять любовь к приключениям, доставшуюся нам от наших диких предков (в этот момент они пробегали мимо зоопарка). Я отлично понимаю, что мы не можем не беспокоиться о своих малышах, но чем больше мы будем о них волноваться, тем менее вероятно, что мы сможем им помочь. Мы должны быть смелыми, мы должны гнать любые тревоги прочь из наших сердец, мы должны верить, что просто не можем не победить. Теперь тебе теплее, милая?

— Да, Понго, — покорно отвечала Дамка, дрожь у которой ничуть не унялась, а хвост так и не поднялся.

Они приближались к мосту, соединяющему Внешнее Кольцо с районом Камден-Таун.

— Остановимся на секунду, — попросил Понго. Они повернулись и бросили последний взгляд на закругление Внешнего Кольца. На улице не было ни одной машины, а в окнах домов не мерцал свет; лишь уличные фонари, как одинокие часовые, охраняли покой парка.

— Думай о том дне, когда мы вернемся сюда, а за нами будут бежать пятнадцать малышей, — сказал Понго.

— О, Понго, ты уверен?

— Абсолютно уверен, — твердо ответил Понго. — А теперь тебе немного теплее, дорогая Дамка?

— Да, дорогой, — ответила она. — И на этот раз это чистая правда!

— Тогда вперед, в Суффолк! — провозгласил Понго.

Они побежали по мосту и хвост она держала так же высоко, как и он.

— Не так высоко, дорогая, — улыбнулся на ходу Понго, — пусть отвага будет в наших сердцах, а не в хвостах.

Дамка оценила его шутку. Если у далматинцев хвост загибается на спину, то про него говорят, что это хвост «с отвагой» и это считается дефектом породы. Вдруг ее сердце упало. По направлению к ним шел полицейский.

Понго мгновенно свернул на боковую улицу и они быстро оказались вне поля зрения полицейского, но вид его кое о чем напомнил Дамке.

— О, Понго, — простонала она, — мы же теперь вне закона. На нас нет наших ошейников.

— Тем лучше, — бодро отозвался Понго. — Ведь собак легче всего поймать именно за ошейник. Жаль только, что у нас нет твоей попонки.

Тут он заметил, что она снова вздрагивает, хотя на самом деле она дрожала не от холода, а от испуга.

— А я не жалею, — храбро ответила Дамка. — Если бы на мне была попонка, как бы я смогла понять, холодно или нет моим малышам? У них ведь нет попонок. О, Понго, зима такая холодная, как они перенесут путешествие из Суффолка обратно? А если пойдет снег?

— Возможно, нам не придется возвращаться домой сразу, — сказал Понго с деланным спокойствием.

Дамка удивленно уставилась на него.

— Но мы должны разыскать их как можно быстрее, иначе воры продадут их, — произнесла она растерянно.

— Пока с ними ничего случится не может, — сказал Понго, который понял, что настало время сказать жене всю правду.

— Давай отдохнем немного, — предложил он, и они с Дамкой укрылись от посторонних глаз в тени дверного проема.

— Милая Дамка, — начал он очень мягко, — наших детей украли не совсем обычные воры. Не пугайся слишком сильно. Помни, что мы спешим к ним на помощь. Наши дети украдены по приказанию Мерзеллы Д’Яволь, чтобы из их шкурок сшить ей пальто. О, дорогая, будь мужественной!

У Дамки подкосились ноги. Тяжело дыша, она упала на ступеньки перед дверью. В ее глазах застыл ужас.

— Пока все в порядке, дорогая, — убеждал ее Понго, — еще несколько месяцев с ними ничего не может случиться. Сейчас они слишком малы, чтобы… Чтобы из них смогли сшить пальто.

Дамка вздрогнула. В ту же секунду она вскочила на ноги.

— Я возвращаюсь! — прорычала она. — Я возвращусь обратно и разорву эту Мерзеллу Д’Яволь на куски!

— Этим делу не поможешь, — твердо остановил ее Понго. — Сначала мы должны освободить своих малышей, а о мести мы подумаем позже. Вперед, в Суффолк!

— Тогда вперед, в Суффолк! — сказала Дамка, еще не твердо стоявшая на ногах. — Но мы еще вернемся, Мерзелла Д’Яволь!

Вскоре Дамка стала чувствовать себя немного лучше после того, как Понго объяснил ей, что если из шкурок щенков хотят сделать пальто, то их будут хорошо кормить, ухаживать за ними и держать вместе. Если бы их украли обычные воры, то они сразу продали бы щенков, да притом еще разным людям. Дамка задала ему еще много вопросов и, отвечая ей, он рассказал о своих ранних подозрениях и о том, как он вспомнил вечер, когда они лежали под роялем в отделанной красным мрамором комнате Мерзеллы Д’Яволь.

— Она сказала, что из нас можно сделать отличное кожаное пальто. Помнишь, Дамка?

— Демисезонное пальто, чтобы носить поверх черного платья, — вспомнила она. — И она так интересовалась малышами.

— И это она отвлекала разговорами Нанни Кок, когда крали щенков, — добавил Понго. — Но я не был абсолютно уверен, пока не услышал Датчанина прошлым вечером. Ты многого не расслышала, дорогая. Наши дети находятся в имении Адский Дом, а это родовая собственность семьи Д’Яволь.

Он не стал говорить Дамке, что расшифровал надпись С.О.С на старой кости. Эта надпись означала: «Спасите От Скорняков».