Конец истории

Как признают сами атлантистские футурологи установление «нового мирового порядка» означает «конец истории», отмену и преодоление всех основных форм существования, которые составляли содержание исторического бытия человечества, в том числе и исторического бытия самого Запада, пока он не перешел к окончательной, постисторической фазе своего существования.

«Новый мировой порядок», «новый мир», явно вырисовывающийся на рубеже тысячелетия, является продуктом цивилизации Запада, плодом зрелого и доведенного до своих логических пределов атлантизма. Для самих народов Запада закономерность и позитивность такого результата вполне может быть оспорена, поставлена под сомнение. Но этот вопрос может решаться по-разному. Не подлежит ни какому сомнению другое: для всех остальных народов и цивилизаций земли, развивавшихся по иным путям и иной логике, силовое тоталитарное навязывание результатов западного, атлантистского пути является абсолютно несправедливым, неприемлемым, порочным, катастрофическим аморальным. «Новый мировой порядок» открывается в такой ситуации как катастрофа и диктатура, как новая форма колониального владычества, закабаления, эксплуатации, доминации.

Новости из Центральной Азии не внушают оптимизма. Резкое обострение ситуации в Таджикистане заставляет комментаторов вспоминать гражданскую войну, официально завершившуюся 15 лет назад. На узбекско-киргизской границе бытовой инцидент вызвал перестрелку пограничников двух стран с жертвами с обеих сторон. Между Душанбе и Ташкентом привычное напряжение на грани конфронтации.

Москва выясняет со всеми тремя столицами стратегические отношения, точнее – пытается выстроить их на долгосрочной основе. С Узбекистаном не клеится совсем, с Таджикистаном и Киргизией идут постоянные трения.

Все это было бы обычной рутиной (ничто из перечисленного не ново и не уникально), если бы не изменившийся внешний контекст. Тень «постамериканского» Афганистана делает всю региональную ситуацию предельно неопределенной. Эта неопределенность и составляет наибольшую проблему.

Руководители США не раз говорили о том, что 2014-й станет годом ухода из Афганистана, однако параметры того, что произойдет потом, неясны. Во-первых, в каких объемах и где сохранится американское присутствие – в самом Афганистане (временное или постоянное) либо в странах-соседях. Во-вторых, какая политическая модель будет в стране. Любые сценарии, будь то возвращение талибов, активизация амбиций бывшего «Северного альянса» или какая-то форма раздела полномочий и зон ответственности, предусматривают борьбу за власть, что в Афганистане синоним войны. В-третьих, трудно определить, в какой степени внутриафганские процессы, в центре которых будут находиться местные таджики, узбеки, хазарейцы и прочие меньшинства, повлияют на ситуацию в странах Центральной Азии.

Прямой и непосредственной связи может и не быть. В конце концов, афганские этнические группы прежде всего заинтересованы в укреплении позиций в самом Афганистане, сотрудничая с пуштунским большинством либо, скорее, противодействуя ему. Однако эффект резонанса, которого в глобальной среде не может избежать ни одна страна и ни один регион, актуален и здесь. Напряжения внутри Афганистана, с одной стороны, и государств-соседей, с другой, будут усиливать друг друга, хотя непонятно, в какой степени.

Неопределенность с планами США создает ожидания, негативно влияющие на региональную атмосферу. Центральноазиатские страны явно рассчитывают на то, что американское присутствие сохранится, возможно, даже на их территории.

Тем самым они получат политическое и военное прикрытие, способное если и не заменить российское, то дополнить его и расширить пространство для маневра.

Конечно, при прочих равных американские военные с удовольствием сохранили бы точки базирования в Центральной Азии, это имеет смысл по многим причинам. Помимо собственно афганских дел – рядом Россия, за которой всегда стоит присматривать, а главное – Китай, основной из потенциальных соперников. Азиатский театр вообще постепенно становится основным стратегическим направлением, в отличие от европейского, который утрачивает смысл. Так что в принципе ожидать там закрепления Соединенных Штатов вполне резонно.

Однако в Вашингтоне сомневаются в устойчивости режимов центральноазиатских государств. Если там начнутся внутренние потрясения, наподобие, например, андижанских событий 2005 года, и власти возьмутся жестко подавлять беспорядки, американцам будет трудно там находиться.

Конечно, если принять точку зрения российских конспирологов, согласно которой все в мире делается по хитрому замыслу США, можно предположить, что они быстренько поменяют там режимы на себе угодные и обоснуются навеки. Но сами американские стратеги в это не верят, поскольку замена режима в любой из стран Центральной Азии чревата непредсказуемым результатом. Делать ставку на эти страны просто рискованно.

Более вероятно, что они будут играть важную роль в ближайшее время, поскольку Соединенным Штатам предстоит трудоемкая операция по выходу из Афганистана. На этот период надо обеспечить максимальную вариативность маршрутов и возможность корректировать планы по мере изменения обстановки. И для обеспечения этого Вашингтон будет старательно договариваться со всеми – ненадежным Пакистаном, подозрительной Россией, неустойчивой Центральной Азией и т. п. Однако условия для долгосрочного присутствия туманны не только из-за ситуации в самих соседних государствах, но и из-за естественного в этом случае противодействия со стороны Москвы и Пекина. Едва ли Вашингтону с руки в нынешней ситуации, когда ничего непонятно с Ближним Востоком и все больше затруднений с Восточной Азией, осложнять обстановку еще и соперничеством с двумя главными региональными державами здесь.

Ну и уж в любом случае не стоит ожидать, что США возьмут обязательство предоставить длительные гарантии безопасности Таджикистану, Узбекистану и Киргизии. Присутствие американских военных объектов, конечно, придаст некоторую уверенность, но соответствующие столицы не должны обольщаться относительно рисков, которые готовы принять на себя Соединенные Штаты.

В этой связи удручающее впечатление производит то, что творится внутри и вокруг Организации Договора коллективной безопасности (ОДКБ). Усилия Москвы превратить ее в более или менее дееспособный военно-политический альянс, активно предпринимаемые с конца 2000-х годов, результата не приносят.

Большинство участников попросту не доверяют друг другу (Белоруссия и Армения в описываемом контексте не рассматриваются, поскольку у них совершенно иные повестки дня в области безопасности). Во время беспорядков в Киргизии в 2010 году альянс так и не смог выработать общего подхода и приступить к действиям по преодолению острейшего кризиса в одном из государств-членов. Неразрешимая проблема – неспособность четко идентифицировать и разграничить внешние и внутренние угрозы, договориться о способах противодействия им. В ходе киргизских событий все участники ОДКБ больше, чем последствий смуты, боялись создать прецедент российского вмешательства в чьи-то дела. Между тем характер угроз таков, что отделить внутренние процессы от внешних невозможно. Инфильтрация экстремистов извне будет стимулировать рост внутреннего напряжения, и наоборот. Как сформулировать критерии вмешательства – непонятно. ОДКБ ходит по замкнутому кругу.

Москве тяжело дается восприятие союзников как равноправных, и в этом партнеры правы. Однако центральноазиатским столицам не стоит забывать одну вещь. Геополитическая борьба за влияние на постсоветские страны, которую они все воспринимали как аксиому и нечто непреходящее, имеет границы. Системы приоритетов у ведущих игроков – США, Китая, Евросоюза – выстраиваются так, что на второй и третий план отходят даже те государства, которые еще недавно вызывали повышенное сердцебиение.

В случае по-настоящему чрезвычайной ситуации желающих вмешиваться и брать на себя ответственность может и не найтись. России отвертеться сложнее всех. Но азарта продемонстрировать, что именно мы тут хозяева, все меньше. А внимательного анализа рисков и издержек все больше. Постимперская трансформация (в том числе и сознания) не стоит на месте. И если еще лет пять назад казалось, что без контроля над бывшими окраинами просто невозможно, то теперь все чаще возникает вопрос: а почему, собственно?

Следовательно, историческим императивом всех незападных культур и цивилизаций планеты, в том числе и сил самого Запада, отвергающих существующие тренды, является солидарная выработка цивилизационной, исторической АЛЬТЕРНАТИВЫ «новому мировому порядку», радикально иного сценария, нежели тот, который естественным образом вытекает из существующего положения вещей и предопределяет основные грани вероятного мира будущего.

Россия в своей истории вела с соседними цивилизациями сложный многоуровневый драматический диалог. В разные ее периоды он складывался по разному. Но при всех обстоятельствах Россия отстаивала свое право на цивилизационную особость, самостоятельность, обусловленную ее религиозной, географической, социальной, геополитической, этнической, культурной спецификой. Русская цивилизация, несущая в себе соцветия ценностей, отчасти схожих как с мировоззренческими системами Европы, так с идеологиями Востока, представляла своеобразный и не имеющий аналогов синтез, который и лежит в основе нашего национального бытия.

В условиях “нового мирового порядка”, в моделях надвигающегося мира, эта самобытность, эта цивилизационная идентичность подлежит ликвидации, рассеянию, стиранию. Не случайно атлантистские стратеги и геополитики называют будущую Евразию «черной дырой»” (Збигнев Бжезинский). У Россия как уникального исторического образования, у русского народа как полноценного субъекта мировой истории, в “новом мире” мондиализма вообще нет никакого будущего. И если основные тренды “нового мирового порядка” возобладают, то Россия исчезнет — как политическое, культурное, цивилизационное, экономическое, материальное и духовное явление.

Точно такая же незавидная судьба ожидает и иные традиционные цивилизации — такие крупные как исламскую, индийскую, китайскую и такие локальные как африканские, тихоокеанские и латиноамериканские культурные ансамбли. В конечном счете утратят свою самобытность и западные культуры, породив в экстремальных проявлениях своего исторического развития те левиафанические формы, которые их самих и поглотят.

Тот мир, который надвигается на нас, не должен стать реальностью. То будущее, которое подступает, не должно свершиться. В этом состоит драматический нерв переломного момента мировой истории.

Россия сможет сохранить себя только в том случае, если сумеет выдвинуть глобальную АЛЬТЕРНАТИВУ«новому мировому порядку». Но такая АЛЬТЕРНАТИВА по определению не может быть делом только одной страны, одного народа. Универсальность, планетарный масштаб атлантистского вызова, обращен ко всем народами мира, поэтому в разработке и дальнейшей реализации АЛЬТЕРНАТИВЫ должны соучаствовать все мировые цивилизации. Но по целому ряду исторических обстоятельств именно Россия традиционно стояла в авангарде выработке цивилизационных стратегий, противоположных Западу. Мы, русские, во многом западный народ и довольно адекватно понимаем его цивилизационные системы. Гораздо лучше и яснее., нежели многие народы Востока и Третьего мира, укорененные в своих локальных культурах и имеющие с цивилизацией Запада довольно поверхностные отношения. Однако понимание не означает принятия. Россия глубже других понимает Запад и поэтому радикальнее других его отвергает, выдвигает против него наиболее общие и масштабные цивилизационные контрпроекты.