Заложник ловушки № 3

Имя: Анна Витальевна

Возраст: 41 год

Сфера деятельности: строительный бизнес

Ее история с сюжетом остро современным вполне могла бы вдохновить режиссера телевизионных сериалов на очередную риал-стори. Ведь она, как ни крути, подходила под стандарты самой что ни на есть героини нашего времени: стремительная, шикарная непотопляемая бизнес-леди. Словом, как раз из числа тех, про которых говорят: «Да-а, это сильная женщина». И делают паузу, показывая, что комментарии излишни.

И я тоже, познакомившись с ней и услышав ее рассказ, подумала: «Да, сильная». Но с одним но: этот стереотипный образ сильной, активной, вечно знающей, как и кому надо ехать по этой жизни, сыграл с ней злую шутку. В какой-то момент ее железобетонная картинка мира не просто дала трещину – жизнь ее в момент осела, как аварийный дом в центре Москвы. Да так, что было абсолютно бессмысленно возвращать на место старые стены, которые долгие годы она считала надежными.

Случилось то, к чему люди такой сборки не бывают готовы никогда: пришлось отстраивать новый «дом» почти с нуля. Это примерно то же самое, что учить ходить пешком по городу большого босса, привыкшего всю жизнь ездить на авто с водителем.

Я привожу здесь эту историю не случайно: в процессе нашей работы с этой железной леди высшей пробы выяснилось, что энергии танка, осознавшего, что для окружающих он вовсе не легкокрылая бабочка, может хватить на то, чтобы, даже стартовав с нуля, удачно вырулить из, казалось бы, непреодолимого тупика. Но будем последовательны.

Итак, с чем же пришла ко мне эта сильная женщина, которая, согласно житейской логике, в помощи психолога не должна была никогда нуждаться?

«Брак дал трещину. Типичный кризис долгоиграющих семей» – примерно вот так, бегло, парой фраз обрисовал бы ее ситуацию психолог, специализирующийся на кризисах среднего возраста.

Из таких кризисов люди выходят по-разному. Одни впадают в преждевременное старение, ставят на себе крест, теряют веру в свою притягательность. Другие, наоборот, активизируются, стремясь создать новый союз. Третьи погружаются в себя, пытаясь найти честный ответ на вопрос: «Почему это случилось именно со мной?»

Анна Витальевна была из числа этих третьих. Развод с мужем, как электрошок, дал ей такую встряску, что она вдруг поняла: «А ведь я не такой подарок, каким привыкла себя считать. Есть во мне нечто такое, что заставляет людей держать дистанцию или вовсе отказываться от близкого общения».

Будучи человеком исключительно практичным, она решила понять, в чем тут дело. И пришла с этим вопросом ко мне.

Нет, она не стремилась, как многие другие женщины на ее месте, во что бы то ни стало вернуть мужа. Их отношения охладели задолго до развода. Но гораздо больше, чем сам факт его ухода, ее мучил больной вопрос: почему же он все-таки отдал предпочтение Ей. «Ведь она по всем параметрам проще меня», – с горечью недоумевала Анна.

У нее всегда был исключительно свой взгляд на ход событий, в том числе на «нормальную» жизнь мужчины и женщины. Собственный брак казался ей устойчивым и правильным. «Правильным» – значит спокойным, ровным и, что немаловажно, равным союзом двух сильных личностей.

Судя по ее рассказу, они с мужем знали цену друг другу. Как говорится, сошлись два человека одной породы. Анна видела в этом главный плюс: таким, как они, не надо было играть, притворяться, прикидываться, идти на компромисс. Вообще, к слову «компромисс» она относилась с презрением: для людей уверенных, рассуждала Анна, компромисс означает поражение, шаг назад. А она и не думала пятиться. Не умела, не привыкла.

Вот так, в одной лодке, хрестоматийно именуемой браком, они с мужем вместе гребли к процветанию и достатку больше пятнадцати лет. У них было все как у людей и даже больше.

Лодка дала течь не из-за того, что команда гребцов – Анна и Виктор – устали друг от друга или разошлись в бытовых пунктиках, не поддающихся здравой логике. Причина была в другом: оказалось, что перестала работать положенная Анной в основу их брака идея, что с такой, как она, – шикарной железной леди – мужчина, равный ей по статусу, уму и внешности, не может не быть счастлив, что он буквально обречен на гармонию и покой.

В первые годы их брака так считал и Виктор, будучи человеком честолюбивым. Но со временем он стал замечать, что в присутствии Анны, такой внешне безупречной и с язычком острым, как скальпель хирурга, он все чаще чувствовал себя напряженно.

Объективно все вроде бы продолжало оставаться нормальным, но как будто вырастала невидимая дистанция, не позволяющая ему расслабиться. Внешне Виктор был идеальным мужем. Он просто не мог себе представить, как можно с Анной быть другим: жаловаться на что-то, занудствовать, словом, вести себя как мальчик. А все потому, что она, не в пример другим женщинам, которых он знал, не причитала, не показывала, что ей тяжело или больно.

Анна переживала неприятности по-спартански: шутила, иронизировала, но не просила его помочь. Он отметил это давно, еще со времен их совместных студенческих походов, когда они на равных тащили каждый по огромному рюкзаку со снаряжением. Тогда, во времена студенчества, это его действительно заводило, но спустя 15 лет ее пробивная энергия и безапелляционность почему-то стали пугать.

И хотя место неподъемных рюкзаков заняли бизнес-проекты, а друзей-туристов – нужные люди, но суть не менялась. Она оставалась «своим парнем» с безукоризненным лицом женщины, с которой всегда приятно показаться в обществе. Друзья откровенно завидовали Виктору: «Анька у тебя – высший класс: и выглядит, как звезда, и в бизнесе сечет почище твоего главного аналитика. Да еще успела два высших получить и двоих детей тебе родить. Одно слово: везунчик ты, Витя».

После таких речей он обычно молчал. Ему было явно не по себе: почему же его, счастливчика-везунчика, это давно не заводит, если она действительно феноменально успешна, а он всегда хотел окружить себя именно такими людьми – сильными, независимыми, яркими. И когда он снова не мог найти ответа, то просто гнал от себя тревожные, ничем не обоснованные мысли, что в их семье «что-то не так».

Ну, что же может быть не так, когда они даже толком не ссорились? Анна всегда так мастерски выруливала из тупиков, что предмет конфликта угасал сам собой: точка кипения превращалась в запятую. Он привык разговаривать с ней короткими четкими фразами. Еще бы: она была всегда права. Он даже поссориться с ней не мог. Зачем, если все равно правда окажется на ее стороне.

И вот однажды, когда дети уехали на каникулы, а Анна ушла на свои строительные «плантации», ему стало так тоскливо, будто он давно задержался в красивой, но чужой стране. Остро захотелось другого: услышать не уверенную поступь все и всегда знающей женщины, а щебет беззащитного милого создания, с которым так просто ощутить свое мужское превосходство. Ничего не доказывать. Одним своим присутствием вызывать ответную теплую волну.

Раньше, когда его одолевали такие приступы внутреннего одиночества, он не рассуждал на тему «Кто бы мог вернуть меня к жизни». Анна была непотопляемой субмариной: все люки задраены, откроешь – утонешь. Тонуть он не хотел, но и жить под толщей воды устал. У него началось что-то вроде кислородного голодания.

А тут… Острота его желания перемен была так велика, что жизнь, откликнувшись, подарила ему встречу. Ласковая Инна с радостью принимала все его условия, не ставила своих и была прелесть как мила в своей наивности.

Он и не думал уходить из семьи, просто наслаждался тем, что ему может быть с женщиной так невыразимо легко, как никогда раньше.

Анна довольно быстро заметила, что у мужа роман, но, как женщина уверенная в себе, скандалов учинять не стала. Поначалу даже шутила про себя: «Слава богу, мужик нормальный, в тонусе: интрижку завел. Погуляет – успокоится, да и мне больше свободы».

Правда, ее насторожил тот факт, что их отношения стали еще более механическими. Ничего лишнего, случайного – словом, живого не проскальзывало больше между ними. Однажды, когда она вернулась за полночь, ее вдруг как током пронзила мысль: «А ведь он больше мной не дорожит». Виктор даже не бросил дежурной фразы «Как дела, что так поздно?», а равнодушным тоном пожелал ей доброй ночи и спокойно заснул.

Ее самолюбие было задето. Анна впервые стала пристально наблюдать за поведением Виктора. И была поражена: оказывается, он умел быть другим. «Сколько я его знала, он всегда был сдержанным, немногословным, по-мужски замкнутым, а тут нюни распустил, – рассказывала Анна. – С ней он стал просто мальчиком-одуванчиком. Щебетал по телефону нежности. Откуда он только этому научился?»

В какой-то момент умница Анна поняла: все пропало. Он только формально с ней, а так уже давно со своей «ланью». Хорошую мину при плохой игре он делал только ради детей. Но никакие восторги друзей по поводу его идеального брака больше не срабатывали: он не желал прекращать удивительно гармоничные для него отношения с Инной.

Только с ней, простоватой, но удивительно открытой, он понял, что с его шикарной Анной ему давно холодно и пусто. В ее присутствии в нем как будто включался невидимый цензор, заставлявший его держать себя под контролем. А с новой подругой он пускал все на самотек, и вот парадокс – чувствовал себя защищенным ее естественной природной женственностью, открытым обожанием, даже когда он не был «на уровне»: начинал жаловаться ей на что-то, спрашивать совета или раздражаться.

Инна умела не форсировать событий и не предъявлять ультиматумов. Поэтому только по прошествии пары лет такой параллельной жизни из тепла в холод Виктор, наконец, определился. Ничего не стал объяснять, просто сказал Анне: «Пора разводиться».

Анна не удивилась: она знала, что если он принял решение, то его невозможно изменить. Даже в этом они с ним были похожи. Но тогда она еще не знала, что этот понятный и вполне мирный развод станет началом конца всех ее прежних представлений о правильной жизни и о себе самой.

Ее муж, оказывается, мог быть с женщиной удивительно нежным и эмоциональным. Это первое открытие потянуло за собой едва ли не первый в ее жизни болезненный вопрос: «Почему же он не смог быть таким со мной, что помешало?»

Оказавшись в одиночестве после относительно безоблачного брака с человеком, который, по ее меркам, был ее достоин, Аня нуждалась в поддержке. Как любой нормальной женщине, даже такой внешне неуязвимой, в этой ситуации Анне хотелось одного – чтобы ее выслушали, пожалели, согрели, позаботились. Банально дали знать, что любят, поддерживают, и, значит, все будет хорошо.

А дальше… Что дальше? Она соберется с духом и снова будет сильной. Интуитивно она бросилась за помощью к матери. Та давно переехала жить от Анны к своей младшей дочери, уверяя, что не хочет мешаться под ногами двух занятых бизнесменов. Но при этом напоминала о себе: постоянно звонила и просила Аню то свозить ее к врачам, то достать путевку на курорт. Аня никогда не отказывала родственникам ни в чем, полагая, что она за них в ответе. Она не сомневалась: ее мать, с детства одобрявшая каждый ее шаг, поможет ей прийти в себя.

…Она впервые всхлипывала в трубку, рассказывая матери, как Виктор ушел от нее спокойно, буднично, без сожаления. Елизавета Тихоновна неожиданно прервала сбивчивый грустный рассказ дочери на середине: «Милая, у меня что-то давление подскочило. Мне надо прилечь. Ты ведь у меня такая умница, сама знаешь, что делать, со всем справишься. Я тебе давно не советчик. Ты все знаешь лучше меня, хорошая моя». И, помолчав, добавила: «Когда успокоишься, приезжай ко мне с внуками. Не переживай, Аня, не рви мне сердце».

Анна, всегда уверенная в том, что в отличие от ее сестры Светы она у матери на первом месте, сползла по стенке – не верила услышанному. Как так могло получиться, что мать не поверила в то, что ей действительно плохо, да так, что кричать хочется от отчаяния?

Ответ на этот вопрос мы нашли с ней вместе, обнаружив разгадку в семейной истории ее матери. Елизавета Тихоновна всю жизнь прожила по указке старшей сестры, которая манипулировала ею, не давала свободно вздохнуть и принять самостоятельное решение. Именно поэтому она вывела печальную формулу счастья: «В жизни музыку для всех заказывает сильный, упрямый, бескомпромиссный, такой, как мои сестры и мама».

Именно такой она постаралась воспитать свою старшую дочь, тем более что Анна с детства была заводилой и верховодила всеми: сначала во дворе и в школе, а позже и в институте. Она была в центре внимания и задавала тон любой беседе. Мать радовалась, что дочка растет с характером. «Такая всегда себя защитит, – гордилась она Аней. – Умеет себя правильно поставить, не в меня пошла».

Елизавета Тихоновна всячески поддерживала Анин боевой дух. Благосклонно относилась к тому, что дочка пыталась всех подмять под себя и жила под девизом: «В эфире должен быть один голос, и этот голос – мой». «Люди тянутся к сильным, – озвучивала Елизавета Тихоновна свои представления о жизни в беседах с дочерью. – Слабых никто не любит. Поэтому ты должна надеяться на себя, и только на себя. И знать себе цену. Вот наша бабушка – в 38 лет осталась одна с пятью детьми на руках. В войну председателем колхоза была. Ее так и звали – Екатерина Суровая».

Аня эти уроки усвоила и выросла эталоном маминых представлений об успешной женщине: она никогда не позволяла себе казаться слабой, да и с самооценкой у нее все было в порядке. Лишенная сентиментальности, она не тратила время на пустые мечтания. Ставила очень прагматичные цели и добивалась их.

Ей было привычно стремительно завоевывать все новые и новые высоты. Сначала – престижное распределение после экономфака. Затем – открытие собственной фирмы, через год – смена профиля на более перспективный, с ее точки зрения, – строительство и ремонт офисных помещений.

«Если не тратить время на глупости, лишние разговоры за жизнь и точно знать, чего ты хочешь, то все складывается так, как ты задумал», – любила она повторять своим друзьям-коллегам. Анна самолюбиво считала, что для них она – образец для подражания, авторитет, модель будущего. Но и здесь ошибалась: они понимали – ее надо держаться. Благодаря ее напористости и они не пропадут. Потому Анну внимательно выслушивали, ей льстили, говорили комплименты.

Но был один обидный нюанс, о котором она долго не догадывалась: даже те, кто продвигался вверх не без ее помощи и взахлеб уверял ее в своей искренней привязанности, про себя считали ее зарвавшейся везучей стервой. Конечно, ей никто не посмел бы выплеснуть такое: боялись нажить в ее лице влиятельного врага, который точным ударом выбьет из-под них желанное место.

За ее показательную нескрываемую силу ее не любили хотя бы потому, что она была иронична до обидного, не умела быть снисходительной к чужим промахам.

Она полагала, что люди должны контролировать свои недостатки, а не выставлять их напоказ. Логика ее была категорична, как она сама: если она держала себя в руках, не позволяла распускаться, то отчего же и другим не делать так же. «И почему люди так обидчивы и мелочны?» – не раз удивлялась она. Но отнюдь не мелочность была причиной тому, что ее подруги, которые еще вчера нараспев расхваливали ее, часто «забывали» пригласить ее на междусобойчик. Она не раз с досадой узнавала задним числом, что ее окружение что-то отпраздновало без нее. После ухода мужа такие детали из второстепенных стали превращаться в ее восприятии в важные.

Вскоре она сделала и третье открытие: она для всех чужой, хотя и нужный человек. Люди держат с ней почтительную дистанцию и не желают ее сокращать. «Почему так?» – пытала меня Анна.

Из ее подробного описания своего обычного общения с теми, кого она считала своими, стало ясно, что все меркли на ее фоне. Они по всем параметрам были менее успешны, требовательны, амбициозны. На фоне Анны, которая демонстративно проповедовала силу и натиск, их несовершенства становились более отчетливыми. Вот почему они инстинктивно пытались отстраниться от нее, хотя бы на время. Но при этом, будучи зависимы от нее, не могли уйти окончательно.

Анна поняла: те, кого она называла «неблагодарными дурами», очень страдали от ее шуток и колкостей. Она не давала им спуску. Привыкнув блистать сама, она не давала им возможности хоть час-другой побыть в центре внимания. Анна закрывала собой все солнце, забывая, что ни одно живое существо не может довольствоваться вечной тенью. Ничего удивительного, что, повинуясь человеческой природе, они искали общества тех людей, среди которых чувствовали себя в своей тарелке, а не в согнутом положении улыбчивой свиты.

Рядом с ней, примадонной, они казались мельче даже в своих собственных глазах.

Но Анна, постоянно летающая по Москве на высоких скоростях, не успевала задуматься, что она своим ярко выраженным чувством королевского превосходства больно ранила тех, кто жил по-другому.

Многие из тех, кого она называла хорошими знакомыми, давно не ждали от нее ничего хорошего в свой адрес. Они были убеждены в ее успехе, но при этом не верили, что она может быть мягкой и непосредственной. Словом, своей, а не далекой, чужой, недосягаемой бизнесвумен.

На одной из консультаций Анна вспомнила, как недавно ее 14-летний сын, обидевшись на нее за что-то для нее незначительное, неожиданно выпалил: «Ты никого не любишь! Ты – недобрая! Ты даже не спрашиваешь, почему у меня такое настроение».

Этот эпизод стал важной точкой отсчета для Анны. Она поняла: во многих ее бедах виноваты не слабые людишки вокруг нее, умной, красивой, открытой для успеха и общения, а только она сама.

Перемены в своей жизни Анна начала с того, что решительно изменила стиль отношения с детьми – единственно близкими, еще не потерянными в ее жизни людьми, которые очень нуждались в ней и в то же время могли вытащить ее из той колеи одиночества, в которой она завязла всеми колесами своего роскошного «мерседеса».

Ее умение быстро всему учиться и ставить цели дало результат и на этот раз. Хотя цель была сложной, ведь до сих пор дети находились на периферии ее внимания. Они были замечательно устроены: учились в престижной школе, ездили за границу для лучшего усвоения иностранного языка, ходили в бассейн и на теннис. Везде их сопровождали либо ее водитель, либо их воспитатель. Времени, чтобы построить с ними теплые, доверительные отношения, Анне до сих пор не хватало.

Дети привыкли, что приказы мамы не обсуждаются, а выполняются. На том простом основании, что мама всегда знает, что для них лучше. А их мнения не принимаются. Как известно, менять правила игры, когда все уже привыкли к старым, пусть и плохим, но проверенным, непросто.

Старший сын, Илья, в результате такого воспитания стал превращаться в инфантильного отпрыска успешной мамы. Ему было сложно самостоятельно принять решение даже по такому вопросу, как и где лично он хотел бы провести каникулы. Анна ужаснулась ответу: «Как скажешь, везде можно жить в принципе». В этой фразе она услышала в нем свою мать, его бабушку, за которую все решала ее сестра.

Прошел год, прежде чем у Ильи появились не ее, а его собственные предпочтения, азарт делать все по-своему: просто потому, что он так хочет. Впрочем, поначалу он просто принял позу обиженного мальчика, от которого даже отец и тот ушел. Но когда понял, что властная мама реально, а не в шутку отпустила поводья, то почувствовал сначала вкус свободы, а затем и привкус ответственности.

Анна с присущей ей убедительностью сказала, что не будет оплачивать его образование, если он выберет институт просто так, «чтобы было». В душе она мечтала, чтобы он закончил престижную Высшую школу экономики. Но Илья выбрал непрестижный, с ее точки зрения, исторический факультет МГУ и очень удивился, что мать, узнав о его планах, не стала давить на его своими расчетами-прогнозами и читать лекцию на тему: «Такие профессии делают из людей романтиков, неспособных нормально адаптироваться в этом мире». Она лишь посоветовала: «Относись с интересом к тому, что делаешь, тогда это станет не хобби, а твоим делом». Кто бы знал, чего ей это стоило.

Ее младшая дочь, Саша, и вовсе поразила Анну. Она и не думала, что 11-летний ребенок может стать для нее лучшим другом. Когда Анна начала не диктовать ей, что она должна делать, а разговаривать как с равной, дочь стала главной ее помощницей. Ее будто подменили: из замкнутой, пугливой девчушки она превратилась в живого, бойкого, открытого ребенка, стала доверять ей свои секреты, которые раньше и не думала рассказывать ей, такой занятой и агрессивной.

Надо сказать, что все это время, пока Анна училась по-новому жить с детьми, мужчины ее не избегали. Напротив. Друзья мужа не лукавили, говоря, что она – «высший класс». Но, хотя она и не страдала от мужского невнимания, развод с мужем сделал ее осторожной до мнительности. При знакомстве с новым мужчиной она говорила себе примерно следующее: «С сильным не уживусь, проверено. А слюнтяи и слабаки мне и даром не нужны, хватает диванных подушек».

Неудивительно, что таким отношением к мужчинам она обрекла себя на жизнь в королевстве без короля. Забот ей хватало, строительная фирма требовала постоянного контроля и внимания. Так что скучать и мечтать о принце ей было некогда.

«Перевелись они, достойные, благородные и сильные, на которых снизу вверх хочется смотреть», – пыталась убедить меня в своей правоте Анна, как и многие из тех, кого «переехали» их предыдущие жены или мужья.

Честно говоря, я знала много примеров, когда такие, как она – независимые, сильные и умные дамы, страдали в паре с подкаблучниками, понимая, что более сильный не нуждается в такой спутнице, которая слишком много знает и может жить сама по себе. Без его помощи.

Но, несмотря на то что в Анне с годами все отчетливее проступал ее твердый характер, ее эффектность заставляла мужчин отступать не сразу. Некоторые все же бились в закрытые двери, прежде чем уйти. Возможно, поэтому ей повезло на встречу с мужчиной, который окончательно изменил ее своим поразительным талантом – умением жить красиво и без суеты.

С Ним она познакомилась у друзей. Никакого разряда молнии не случилось. Она по привычке просканировала всех мужчин и сразу отметила с легким смешком: «А этот-то попался, глазки загорелись». Заметила опытным глазом: «Да – милый, да – интеллигентный, но ведь сразу видно – не пробивной, мягкотелый. Мы с ним с разных планет».

В целом не ошиблась: действительно, они оказались с разных планет. Но его планета не слишком серьезного бизнеса и не слишком солидных финансовых достижений, может быть, впервые показалась ей заманчивой. Она удивилась, что он мог привлечь к себе внимание компании не эксцентричными анекдотами, как обычно делали ее знакомые мужчины, а любопытными рассказами о каких-то мелочах, на которые другие не обращали внимания. Его слушали с интересом все, даже она ни разу его не перебила.

А потом заметила еще одну странность: в его обществе и мужчины и женщины как-то расслаблялись, переставали обсуждать дела. Он говорил негромко, медленно, но его никто не перебивал, как ее. Анна даже позавидовала, как ему удается держать аудиторию какими-то странными рассказами о всякой всячине. Она благосклонно позволила ему, как королю вечера, проводить ее домой. И снова удивилась, что он не напрашивался к ней на чай-кофе, а всего лишь спокойно и просто предложил встретиться и сходить в театр.

«Старомодный, но оригинал», – подумала она и в театр пошла без традиционных для нее капризов. Только через месяц она поняла: таких, как он, внимательных, спокойных и заботливых мужчин в ее жизни вроде как и не было вовсе. Были всякие: щедрые, красивые, остроумные, богатые, но вот таких чутких… Она задумалась, припоминая всех, кто ухаживал за ней. И не смогла припомнить того, кто бы, подобно Олегу, мог угадывать ее мысли, при этом не бояться ее и относиться к ней снисходительно, будто к капризному ребенку, объевшемуся мороженого.

Но когда она об этом задумалась, то тут же испугалась: «Э-э-э нет, этак я увлекусь им, привыкну, а нам с ним не по пути: он – философ, я – прагматик, ерунда получится». Но вышло по-другому: он без кнута и пряника сумел сделать то, чего не удавалось другим. В его присутствии она не могла быть прежней Анной – агрессивной, раздражительной, заведенной. Нет, поначалу она во всей красе демонстрировала ему свой норов: учила его жизни, отчитывала. Словом, действовала по принципу: «Пусть, мол, полюбит меня черненькой, беленькой меня всяк возьмет».

Олег ее удивлял постоянно: во-первых, тем, что не пытался ответить ей тем же, агрессией или обидой. Даже когда она колко шутила над ним (и его деловой инфантильностью), он не пропадал на пару дней, как делал ее муж когда-то, пытаясь доказать ей, кто из них двоих сильнее.

Олег ничего не доказывал. Он просто грустнел на глазах и замолкал, смотрел на нее как-то пристально и странно, как будто впервые увидел. Но при этом его галантное отношение к ней не менялось: он все так же заботился, чтобы она отдохнула, выспалась, при каждом удобном случае вывозил их с детьми в Подмосковье.

Совершенно неожиданно один небольшой эпизод их общения перевернул ее отношение к себе самой.

Как-то днем они с Олегом встретились, чтобы выпить вместе кофе. Засиделись. Анна вышла из кафе вся размягченная его теплой неторопливостью. Сели в такси. На подъезде к дому Анна дала указания водителю, куда сворачивать. Спокойно и ровно, как ей показалось. И вдруг почувствовала, что Олег напрягся. Ничего не сказав, попрощался как обычно.

Встретившись с ним на следующий день, Анна требовательно спросила: «Что такое произошло вчера?» Олег помедлил: «Мне было так больно за тебя. Ты же не могла не почувствовать, что ты его обидела». Он имел в виду водителя такси. И тут в ушах Анны еще раз прозвучал ее голос – и она услышала в нем свои обычные, но, оказывается, такие надменные ноты. Она ахнула: ей стало стыдно за себя.

Со временем Анна стала замечать, что впервые так привязалась к мужчине. И, оценив «масштаб бедствия», решила помочь ему вырасти над собой. «Хочешь, я помогу тебе открыть дело, ты же умный, просто немного медленный», – осторожно предложила Анна. Олег весело рассмеялся: «Анечка, у меня уже есть свое любимое дело, оно мне по душе, мне чужого не надо».

Но Аня, выдержав паузу, не унималась: «Олег, ну как же так, ты так и просидишь в своей программистской конторе, ведь можно и расширить этот бизнес, заняться чем-то смежным, филиал, к примеру, открыть. Надо же развиваться». Она была уверена, что он, такой мягкий и добродушный, а главное, любящий ее, под ее рассудочным нажимом согласится, что она права. Так, что всем станет хорошо: они будут на равных.

Но Олег оказался крепким орешком: «Ань, ты знаешь, я тебя очень люблю, но ломать себя под кого-то не буду. Ты просто это пойми, и точка. Мне хорошо там, где я есть. Это правда. Тебе же не хочется, чтобы мне стало плохо? Если так, то мы, надеюсь, договорились».

Когда Анна рассказывала об этом сложном разговоре мне, она уже приняла решение. «Вы представляете, как мне повезло? Кто бы мог подумать, что хозяин крошечной компьютерной фирмы сумеет научить меня смотреть на мир совсем по-другому, без претензий, а с благодарностью! Именно с ним я почувствовала, что давить, контролировать все и всех, мчаться, не глядя по сторонам, – значит упустить очень многое!»

Ей повезло встретить человека, увидевшего в ней за ее категоричностью упрямого ребенка, которого не научили нежности, но приучили к неизбежности марафонского забега по жизни.

Олег своей чуткостью и совершенным принятием, из которого вырастала ее свобода выбирать, какой ей быть, научил Анну слышать других, чувствовать их и дать себе право жить без напряжения, в полном соответствии с аффирмацией, с которой она сроднилась: «Чем больше доверия и внимания я даю людям, тем больше благ дает мне жизнь».