Истина превыше всего

Кому не известен следователь Порфирий Петрович из романа Ф.М. Достоевского «Преступление и наказание»? Пример расследовательских действий этого великолепного сыщика, тонкого знатока человеческой психологии – образец того, как можно распутать, казалось бы, безнадежное дело, найти убийцу, имея минимум сведений о преступлении и его мотивах. Описывая действия этого профессионала, писатель проявил прекрасную осведомленность в следственных методах, очевидно, обретенную им в результате личного общения со следователями, устанавливавшими степень его участия в деле петрашевцев, которое послужило, как известно, поводом для осуждения писателя и отправки в Сибирь на каторгу.

Конечно же, сам Федор Михайлович едва ли считал себя способным провести какое-то расследование, подобно тому как провел его Порфирий Петрович. Но, тем не менее, насущная необходимость заставляла его, не только как писателя, но общественного деятеля и журналиста, применять расследовательские приемы при установлении реальной картины некоторых событий, волновавших в то время общество. В его публицистическом наследии вряд ли удастся найти публикацию, которую можно в полной мере назвать «чистым» расследованием в том смысле, который вкладывают в эти слова сегодняшние журналисты. Тем не менее тексты, в которых продемонстрировано применение исключительно важных для расследователя методов доказательного рассуждения, есть. Своеобразие журналистских текстов Ф.М. Достоевского в известной мере обусловлено обстоятельствами существования журналистики в 60–70-е годы XIX века – время, когда, по словам Николая Энгельгардта, «литературы, прессы не было. Был зато обширный цензурный устав, многолюдный цензурный комитет, сотни добровольцев-доносителей, десятки вельмож – подавителей и гасителей» ^[16][15].

Это было время, когда неудавшаяся Крымская кампания, жесткий николаевский режим, крестьянские волнения спровоцировали рост оппозиционных настроений в обществе. Вследствие этого правительство переходит к решительным действиям и, в частности, к «карательной» цензуре. Именно для этого времени характерен принцип массовой пропаганды: «информация либо подается из официального органа, либо не подается вообще». Пресса балансирует на острие существования и несуществования. Малейший «недозволительный», по мнению цензора, намек означал для издания закрытие, а для автора – заточение в Петербургской или Петропавловской крепости или ссылку.

Достоевский, как и многие другие авторы, не имея возможности напрямую высказываться по актуальным, особенно политическим, проблемам, в том числе и в форме прямого политического расследования, активно использовал для установления истины в связи с актуальными событиями, происшествиями, преступлениями объяснение их причин и сути в форме доказательного рассуждения. Основания для него черпались из разных открытых источников, из предшествующих, разрешенных цензурой, публикаций. Нередко эти рассуждения маскировались литературной, художественной формой изложения. Сам Федор Михайлович говорил, что он работает в жанре «фантастического реализма» – соединения реальности и творческой фантазии художника. В его произведениях фантазийные мотивы, художественное повествование как бы «прикрывают» собой документальную основу описываемых событий и характеров.

Поиск истинного объяснения реальных событий для Достоевского был важен потому, что это помогало решать поставленную им перед собой главную задачу – помогать соединению общества, по его мнению, разъединеного^[17][16]. Помогать с помощью правды, добродетели, нравственности, веры. Подобное объяснение он ищет, например, в связи с трагедией, разыгравшейся в 1862 году в Петербурге. В те дни он был окутан дымом. Город горел. Пожары вспыхивали то тут, то там. Горели рынки, дома, повозки с грузом. Люди были в панике. Все приходили к заключению, что массовый характер пожаров указывает на поджоги. Тут же возник вопрос: кому это выгодно? Правящие круги и правая правительственная пресса обвиняли «лондонских пропагандистов» (Герцена), поляков и студентов. За последних тут же схватилось правительство. Пожары стали поводом для массовых арестов и преследований. Сотни студентов были посажены в Петропавловскую крепость. Университет был закрыт.

В ответ никто не мог ничего сказать. Правда, писатель Н.С. Лесков со страниц «Северной пчелы» обратился к полиции с требованием разобраться, кто же поджигает город, чтобы невинные люди не страдали от наветов и подозрений. Но эту публикацию оппозиция почему-то восприняла как призыв к расправе над ней, и Лесков даже вынужден был уехать по этой причине из России. «Современник» и «Русское слово» были закрыты. Но демократические силы вовсе не считали студентов виновными в поджогах. Напротив, появилась версия, что правительство само организовало пожары, чтобы вызвать реакцию и под шумок убрать недовольных. Достоевский тоже поддержал эту версию, опираясь при этом на изучение многих фактов, связанных с означенными событиями. В результате были подготовлены две публикации под названием «Пожары»^[18][17].

Первое, бросающееся в глаза при их чтении, это то, что многое здесь – результат наблюдения происходившего. Вот что пишет Достоевский:

«...Пожар 28 мая в Духов день поднял на ноги целый Петербург. В этот день сгорело: Толкучий рынок, Щукин двор. Министерство внутренних дел, лесные дворы на правой стороне Фонтанки, Щербаков и Чернышев переулки... Народ громко говорит о них; толкуют о пойманных мошенниках, о какой-то многочисленной шайке, которая с адскими целями поджигает столицу со всех сторон. Панический страх одолел всех. Каждый жилец, каждый домохозяин только и ждет, что вот-вот в каком-нибудь углу обнаружится пожар»^[19][18].

Поскольку доподлинно известно, что во время пожаров Достоевский был в Петербурге, не исключено, что он сам видел все сгоревшие здания, и именно в тот момент, когда они горели. По крайней мере, автор мог использовать наблюдения очевидцев. Эмоциональный характер отрывка, подробности описания, характерные фразы свидетельствуют о том, что это рассуждение взято из какого-то подслушанного на улице разговора. Но не следует исключать и того, что Достоевский мог добыть эту информацию в беседах с горожанами. Одно несомненно: Достоевский видел, что происходит в Петербурге, знал, о чем говорят люди, предвидел их действия. А значит – обладал нужными сведениями. Они появлялись и в результате анализа документальных источников.

Надо сказать, что Достоевский очень часто использовал фактологические свидетельства: газеты, книги, письма и т.п. Подтверждением могут служить следующие отрывки из публикации:

«Недавно вышла возмутительная прокламация и, как все потаенное и запрещенное, прочитана с жадностью. По крайней мере, мы не встречали еще никого, кто не читал бы ее...

Даже (один не официальный, аофициозный журнал) одна газета не постыдилась сопоставлением рядом двух статей указать на среду, где можно бы поискать подобных мошенников, аэта среда есть та среда, к которой обращается автор статьи в “СПб. Ведомостях” “Учиться или не учиться”, т.е. студенты. Мы, по крайней мере, так поняли две передовые статьи № 143 “Северной пчелы” и очень будем рады, если она основательно опровергнет наше недоразумение... Между тем из Пензенской губернии все пишут...»^[20][19]

Несомненно, Достоевский читал и «прокламацию», и «статьи» в официозных и других изданиях или интересовался мнением о них у своих друзей, знакомых, у авторов писем в редакцию журнала и т.д. Это означает, что он применял методы, которые сейчас называются в теории журналистики «анализом документов», «беседой», «опросом». И такое обращение Достоевского к материалам газет и журналов, другим документальным источникам не случайно, как и использование свидетельств и мнений разных людей. Они – важный атрибут его статей:

«Петербург горит ежедневно и горит страшно – в этом нет сомнения. Петербург поджигают – об этом все говорят, но никто ничего положительно не знает. Полициею, говорят, захвачено множество людей, но полиция молчит и захвачен ли кто и кто захвачен, мы ничего не знаем»^[21][20].

Сознательное употребление автором местоимения «мы» обращает на себя особое внимание. При этом Достоевский явно умалчивает о том, что ему известно и от кого... Намеренное недоговаривание – жестокая необходимость. В целом создается как бы единение читателей и автора. И это важно для них.

В «Пожарах» присутствуют также результаты применения такого метода, который ныне называется «мысленным экспериментом». Достоевский, в частности, пишет:

«Любопытно бы, если б возможно было, вывести цифру: насколько пьянство способствует усилению пожаров? Что оно способствует – это несомненно. Какой осторожности ждать от пьяного человека?»^[22][21]

Автор мысленно представляет некую ситуацию и находит ответ на нее. Это может сделать и каждый читатель его публикации. Такого же рода предположительную ситуацию он предлагает разрешить своим потенциальным оппонентам:

«Голословно обвинять молодое поколение в самых удивительных производствах не трудно, особенно когда оно не может отвечать на обвинения от своего имени. Наконец, положим, что оно даже солидарно с некоторыми удивительными вещами. В таком случае потрудитесь прежде всего различить: большинство или меньшинство на стороне этих удивительных вещей...»^[23][22]

Федор Михайлович сознательно идет на поиск истины, опираясь на факты и апеллируя к логике читателя. Он дает ему возможность разобраться в ситуации, руководствуясь объективной информацией, в том числе той, которую удается найти самому автору в расследовании.

К сожалению, статьи о пожарах были запрещены цензурой. И массовый читатель не увидел их своевременно (впервые «Пожары» опубликованы в 1929 г.). Но от этого они не перестали быть свидетельством обращения великого писателя к журналистскому расследованию, которое стало необходимым при отсутствии в российском обществе достоверной информации, связанной, в частности, с названными трагическими происшествиями. И этот опыт вполне может быть использован современными авторами.

в начало главы << >> в начало