Из «Истории» Никиты Хониата (XIII век)

...Благодаря необычайно счастливому плаванию (потому что на всем пути в море дули тихие и самые благоприятные для их кораблей ветры) латиняне появились у Константи­нополя[305], прежде чем в городе узнали об их приближении. Они подошли к Халкедону, а вскоре затем подступили к Перес[306], лежащей на противоположном, восточном, берегу залива чуть ниже Диплокиона[307] (военные корабли — на вес­лах, грузовые — на парусах) и встали там на якорь на та­ком расстоянии от суши, чтобы быть вне пределов дося­гаемости стрел. Дромоны[308] же причалили к Скутари[309]...

...Спустя несколько дней[310] прибыли во дворец воена­чальники латиняне, и не только они, но и знатные ро­дом среди них. Принесли лавки, и все латиняне сели подле императоров, слушая, как их называют благодете­лями и спасителями, охотно принимая и любое другое приятное обращение, так как они[311] наказали властолюби­вого Алексея III за его ребячество и помогли бедствующим императорам. Но не только это: они пользовались всячес­ким расположением, им были выказаны обходительность, забота и ласка; а Исаак, если что и утаилось в император­ской сокровищнице и что сам он приобрел, заключив им­ператрицу Ефросинью[312] и ее родственников, все это он обе­ими руками вытаскивал и щедро преподносил латинянам. Но так как и это казалось получавшим каплей (ибо нет дру­гого народа более корыстолюбивого, жадного до пиров и расточительного, чем это племя) и так как они всегда жаж­дали потоков Тирренского моря, император нечестиво схва­тился за неприкосновенное, и с этих пор, я думаю, дела ромеев вконец расстроились и пришли в упадок...

...19 августа, шестого индикта, шесть тысяч семьсот одиннадцатого года[313] какие-то французы (т. е. те, кого прежде называли фламионами), соединившись с частью пизанцев и венецианцев, переправляются через залив и набрасываются, словно на приготовленное угощение, или счастливую находку, на принадлежащее сарацинам[314] иму­щество. И вот эта грязная банда, добравшись до города на рыбачьих лодках (ведь никого не было, кто воспрепятствовал бы им плавать туда и сюда), тайно нападают на постой сынов Агари, в просторечье называемый Митатом[315], и, с мечом в руке, расхищают все, что там находят.

...Еще не погасло пламя пожаров, как сбор и пере­плавка церковных сокровищ возобновились с еще боль­шим, чем прежде, размахом. Войско же латинян исполь­зовало поступавшее к нему таким образом золото и сереб­ро, словно простой материал, на свои плоские потреб­ности и беззаботно расточало его на рынках. И хотя они хорошо знали, откуда поступают выделенные им деньги, они уверяли себя в своей непогрешимости, так как берут причитающиеся им деньги, а на долю ромеев, заботящих­ся о своем и оскверняющих господнее, оставляли гнев все­вышнего...

...Бесстыдно бросились они грабить, начав с лошадей, не только имущество горожан, но и то, что посвящено Богу.

Тому же, что нечестиво творили они в Великой Церк­ви[316], трудно поверить. Алтарный престол, сложенный из драгоценных материалов, сплавленных огнем и сливших­ся друг с другом в вершину многоцветной красоты, не­обыкновенный и вызывавший удивление у всех народов, был разбит и разделен на части грабителями, равным об­разом и все церковные сокровища, несметные количест­вом и бесконечно прекрасные. Когда же им понадобилось, словно добычу, вывезти пресвятые сосуды и церковную утварь непревзойденного искусства и изящества, создан­ные из редких материалов, а также чистейшее серебро, покрытое позолотой, которым была выложена решетка алтаря, амвон и врата и которое было вплавлено во мно­гие другие украшения, в святая святых храма они ввели мулов и оседланный вьючный скот, но так как некоторые животные скользили и не могли стоять на ногах на до блес­ка отполированных камнях, латиняне закалывали их ме­чами, так что божественный пол был осквернен не толь­ко пометом, но и кровью зверей.

...Во всех отношениях трудно и почти невозможно было смягчить мольбами или как-то расположить к себе этих виршфов, настолько они были раздражительны, прямо-таки изрыгая желчную ненависть при всяком неугодном им слоне. Все могло разжечь их гнев, заслужить невежествен­ную насмешку. Того же, кто хоть в чем-то возражал им или отказывал им в их желаниях, били за дерзость, а ча­стенько обнажали против него и меч...

...В тот день, когда город был захвачен, грабители ос­танавливались в любом доме, расхищали все, что находили внутри, допрашивали хозяев о припрятанном; некоторых они били, многих уговаривали добром, но угрожали всем. И даже тогда, когда одно они уже имели, другое высле­живали, одно лежало у них перед глазами и было прине­сено владельцами, а другое они отыскали сами, даже тогда не было от них никакой пощады.