У излучины дороги

После четвертого курса я проходил врачебную практику в Орловской губернии. Я тогда еще не полностью определился со своими профессиональными пристрастиями, но интерес мой удерживался на хирургии.

Работая в маленькой районной больничке, я столкнулся со случаем несложным, но экстраординарным. Привезли девочку около восьми лет со рваной раной носогубной перегородки. Мне предстояло ее зашить - манипуляция, доступная почти любому студенту медику. Я подготовил необходимые инструменты и затем вопросительно посмотрел на ассистента - фельдшера из местных, который сразу понял, в чем дело - требовалась местная анестезия.

- Если тебе нужен новокаин, то его нет.

- А дикаин?

- И дикаину нет.

- А что есть? - срывающимся голосом попытался уточнить я.

- Крикаин.

- Не понял.

- Это значит - шьешь под криком. Она кричит, а ты шьешь.

- Ага. Теперь понял. - Руки мои посыпались мелкой дрожью.

- Я буду ее держать.

- Держи крепче.

Я обреченно заглянул в ее медленно расширяющиеся зрачки и пробормотал что-то вроде "придется немного потерпеть", хотя эта моральная поддержка получилась не очень обнадеживающей, так как мой пересохший язык в это время двигался весьма неуклюже.

Наступила внезапная тишина - девочка почему-то перестала всхлипывать и, слегка побледнев, растерянно застыла. Однако тело ее было напряжено. В этот момент я только успел услышать, как в большой операционной звякнуло что-то металлическое. Последовав за этим звуком, я на мгновение выскочил из ситуации. Передо мной буквально с галлюцинаторной четкостью возникла страница из книги Л.Чертока с описанием опытов по гипнотическому обезболиванию. И тут я вернулся в реальность. А что если?.. Эта идея показалась мне почти бредовой. Но вдруг?.. А что, собственно, я теряю?..

- Посмотри мне в глаза, только очень внимательно! - Как бы отдельно от меня прозвучал мой голос.

Что ей бедной оставалось еще делать?

- Смотри в глаза и расслабься. Ты ждешь, что будет больно?

Она чуть кивнула, но вижу, что глаза ее будто "поплыли".

- Боли не будет! Ясно?! - Снова едва заметный кивок.

Я резко вогнал иглу. - Тихо.

- Глаза можешь закрыть.

Быстро и спокойно наложив аккуратный шов, я попросил ее открыть глаза и тихо спросил:

- Больно было?

- Нет.

- А сейчас?

- Не больно.

- Хорошо?

- Хорошо.

Ассистент после того, как она вышла, долго и внимательно смотрел на меня, потом сказал:

- Пойдем выпьем. Угощаю.

По дороге молчали. Только, когда немного разогрелись после ста грамм, он произнес кратко, но многозначительно:

- Гипноз?

- Наверное.

- Владеешь?

- Не знаю.

- Знаешь. Но если не хочешь говорить - твое дело. Я тебя завтра познакомлю со Стариком.

- А что за старик?

- Завтра узнаешь. - Ассистент был важен и таинственен.

Так закончился мой первый случай, благодаря которому у меня возникло подозрение, что хирургией я заниматься не буду, а буду, скорее всего, заниматься чем-то иным.

Когда нам навстречу из дома вышел сухощавый, жилистый человек, подвижный, энергичный с небольшими острыми глазками, вооруженными буравчиками зрачков, я оторопел:

- Имагинатор?!

- Зови меня просто – Старик. - Коротко бросил он. – Здесь меня все так называют.

- А меня зовут...

- Никак.

- В смысле? - мне почему-то показалось, что я начинаю обижаться на самого себя. Ощущение глупое, но сильное.

- В том смысле, что тебя пока никак не зовут, а только называют.

Старик в этот раз явно подавлял меня. Но в какой-то мере это начинало нравиться. Я помялся с ноги на ногу и пробубнил:

- Вот... меня с вами хотели познакомить. А… а, оказывается, мы уже давно… гм… так сказать… А… вы занимаетесь тем же самым?

- Я не занимаюсь.

Я не нашел, что ответить, и Старик захохотал. Мой растерянный вид привел его в восторг. Но, вдруг, внезапно оборвав смех, серьезно спросил:

- А ты уверен, что боли не было?

Я не сразу сообразил, что он имеет в виду, но потом вспомнил свое вчерашнее происшествие с девочкой и браво ответил:

- Конечно. Боли не было никакой.

- Неправда, - мягко возразил Старик, - боль была. Только она ее не чувствовала. Больше никогда этого не делай.

Сказанное им прозвучало настолько неожиданно, что я даже не нашел в себе сил подвергнуть сомнению его слова и уж тем более заспорить.

- Ты поступил правильно и вполне квалифицированно провел гипнотический сеанс, но тебе следовало еще поработать с болью.

- Но я раньше никогда не занимался подобной практикой!

- Начни с себя. Переверни свой ум. Освободи свое сознание и стань Имагинатором.

- Вы думаете, мне следует заняться?..

- Что ты все твердишь - заняться, заняться? Тебе не следует чем-либо заняться. Просто стань Имагинатором.

- А вы думаете, у меня получится?

- Сам увидишь.

- А что мне для этого нужно сделать?

- Стать Имагинатором.

- А вы…

- Что я?

- А вы можете рассказать что-нибудь о себе?

- Конечно, могу. Но могу и не рассказывать. Если хочешь, расскажу. А если не очень хочешь - то когда-нибудь потом. А сейчас мы пока прервем нашу беседу. Мне надо, как ты выражаешься, заняться пчелами. Приходи утром.

- Когда?

- Утром.

- Но в какой день?

- Причем здесь день? Я же сказал - утром. До свидания.

Попрощавшись, я ушел в полном недоумении.

- Огорошил тебя Старик? - не скрывая веселья, спросил ассистент, когда я рассказал ему о нашей встрече.

- Необычный.

- Его многие знают, хотя практически ничего не знают о нем.

- А чем он знаменит?

- Он знахарь. Лечит пчелами, медом, травами, заклинаниями. Вытаскивает с того света. В прошлом военный разведчик. Несколько лет работал в Китае с какой-то миссией. После этого ему предложили с десяток лет пожить в Сибири, на что он не согласился и пустился в бега - удрал в Азию, которую исколесил вдоль и поперек. Большего не могу рассказать об этой светлой личности с темным прошлым.

Я отправился к Старику на следующее утро. Я открыл калитку и прошел несколько шагов, как вдруг Старик ни слова не говоря, указал мне на камень, который расположился неподалеку от забора и быстро спросил вслед за своим жестом:

- На что смотришь?

- На камень.

- Что видишь?

- Как что? Камень, разумеется.

- Смотри на камень до тех пор, пока он не перестанет быть камнем.

- Прямо сейчас?

Ничего не ответив, Старик удалился в дом. Я не знал, как себя вести, но вести себя как-то было надо, и я решил принять игру.

Я принялся рассматривать булыжник, изучая его серые округлости и пятна засохшей грязи на нем. То и дело что-то отвлекало меня, но я твердо решил выдержать своеобразное испытание до конца. Через некоторое время я, однако, почувствовал, что начинаю позевывать, но тут раздался слегка насмешливый голос Старика:

- Тебе не надоело? Заходи в дом. Чаю попьем.

Почувствовав значительное облегчение, я чуть ли не бегом поспешил в дом, где уже во всех углах пахло душистым чаем, и прозрачный, как молодая смола, мед искрился в стеклянной вазочке.

- Скажите, а зачем мне нужно было смотреть на камень? - спросил я, прихлебывая чай.

- Тебе следует научиться работать с камнем.

- Как это?

- Я тебе расскажу, как это делается, а ты попробуй. Не обязательно сразу бросаться очертя голову; как только почувствуешь, что готов - начинай. Ты можешь приступить прямо сейчас, или завтра, или через год. Все зависит от тебя.

После этого краткого введения он подробно рассказал мне о том, что мне предстоит выполнить. Я запомнил его инструкции, но не спешил их воплощать.

Мне кажется - я научился молчанью.

Но как оно далеко от безмолвия

камня.

Итак, я решился. Пройдя проселочной дорогой, незаметно сдвигающей пространство в сторону оврага, я попал в небольшую ложбину, дно которой было усеяно камнями.

Я подобрал несколько из них, каждый из которых свободно и удобно помещался в кулаке.

Дома я их старательно отмыл и уже ближе к ночи начал действовать. Один камень мне понравился больше всего. И для работы я выбрал именно его. Я принялся внимательно изучать его, всматриваясь в каждую извилину, ощупывая каждый выступ и даже попробовал на вкус. Я пытался, что называется "приручить" камень, ощутить его жизнь, внутреннюю вибрацию.

Как учил меня Имагинатор, я концентрировался на мысли, что имею дело с материалом, в котором спрессована изначальная сила. Я не только смотрел, но и всматривался в него, постоянно вспоминая: "Смотри, вглядывайся, будь терпелив, и он, в конце концов, откроется тебе".

Однако у меня ничего не получалось. Иногда даже возникало ощущение напрасной траты времени. То вдруг выплескивалось раздражение и подозрение, уж не дурачу ли я сам себя.

Камень оставался отчужденным, посторонним предметом, и я не чувствовал с ним никакой связи, никакого взаимодействия.

Микрокосм, сконцентрировавший "Энергию Вселенной", оставался холодным неподвижным куском породы. То ли от эмоционального напряжения, то ли от сознавания своей неудачи, в эту ночь я даже спал отвратительно, раза два просыпался, что для меня совсем нехарактерно.

Перед сном я, следуя данным мне наставлениям, положил камень у изголовья, рядом с подушкой - с тем расчетом, чтобы по пробуждении мой взгляд в первую очередь встретился с ним.

Уже на утро я проснулся с тяжелой головой и ощущением, будто проработал несколько часов. Про камень я совершенно забыл и пол дня прослонялся без дел.

Только после обеда я наткнулся на него и заставил себя продолжить свое "постижение", при этом, преодолевая уже возникшее сопротивление, о котором, впрочем, был предупрежден: "То у тебя зачешется нос, то захочется чаю или в туалет, то вдруг начнут одолевать мухи или скрипеть дверь, или возникнет настроение, что твои действия напрасны, или в какой-то момент, именно тот самый момент, когда тебе показалось, что у тебя что-то начинает получаться, под самым твоим окном залает собака. Все это - твое внутреннее сопротивление. Это важно знать. Зная о том, что это сопротивление, тебе легче будет избавиться от него. Это не сопротивление камня. Это - твое сопротивление".

Я стойко преодолевал свое сопротивление, самоотверженно боролся с наваливающейся периодически сонливостью и отяжелевшими глазами сверлил одну точку, высиживая около часа в полной неподвижности. Затем это занятие просто на просто утомило меня, я встал и закурил сигарету. Голову слегка затуманило, и в теле появилась легкость. Я расслабился и, откинувшись на спинку кресла, с наслаждением потянулся, думая о приятном послеобеденном отдыхе. Взгляд мой рассеянно скользил по комнате, не задерживаясь на предметах. Как вдруг что-то словно подтолкнуло меня изнутри, и я взглянул на камень. И с моим восприятием произошло нечто странное. То ли это была иллюзия, то ли во мне действительно открылось "видение", но я обнаружил, что, не меняя формы, камень преобразился. Уже не булыжник, случайно подобранной на дороге, но таинственный собеседник находился рядом со мной. Во всяком случае, возникло ощущение присутствия, и это ощущение постепенно усиливалось. Сонливость внезапно исчезла, голова стала чистой и ясной, а зрение - четким и острым. Я ощутил легкое и приятное возбуждение. Я не видел, не чувствовал, но знал, что таинственне энергетические нити излучаются камнем и передаются мне. Теперь уже две сущности устремились навстречу друг другу и встретились в точке прорыва. Камень ожил, запульсировал и изменил пространство моего восприятия, которое, благодаря этому, открылось миру, как открывается солнцу утренняя земля. Мое расширенное сознание обнаружило способность улавливать тончайшие соответствия в том, что окружало меня. Камень безмолвно заговорил. Теперь я мог использовать заключенную в нем силу. Я мог спрашивать и получать ответы. Изначальная реликтовая энергия, излучаемая этим спрессованным комочком материи, передавалась мне. Волна экстатического восторга захлестнула меня, однако, чтобы не потопить себя самого в этой опьяненности, я, следуя указаниям Старика, отрешился от своих чувств, как бы созерцая их со стороны. Дело в том, что подобная деятельность, которая соприкасается с миром мистических отношений, требует от того, кто ее осуществляет, известного хладнокровия, иначе возможны непредвиденные обстоятельства, способные причинить вред. Поэтому, слегка поплескавшись в своей экзальтации, я переключился на другую работу и быстро восстановил эмоциональное равновесие.

Имагинатор объяснял, что с помощью определенных приемов можно установить контакт со своим подсознанием, которое в отличие от рационального разума со всеми его ограничителями, открыто миру и недоступным для нашего понимания, измерениям. В данном случае камень является своеобразным ключом, приоткрывающим дверь в ту запредельную область, где нет понятия времени и потому нет разделения на прошлое, настоящее и будущее, где известно все, что произойдет с человеком, так как это уже произошло. Традиционно эта область носит название Бессознательного или Подсознания. Имагинатор называет ее Внесознанием.

После того, как я ощутил взаимосвязь с камнем, я мог использовать его в качестве своеобразного мостика, по которому можно, минуя цензуру, пробраться во внесознание.

Для этого я перед сном некоторое время созерцаю камень, формирую его внутренний образ, включая его в поле воображения, после чего засыпаю. Однако, в самый последний момент - тонкий перешеечек, отделяющий явь от сна, я отпускаю этот образ и мысленно формулирую: "Вхожу". Камню же надлежит находиться в таком месте, чтобы сразу по пробуждении я мог увидеть его. В тот момент, как только мой взгляд упадет на камень, мне следует обратить внимание на все мысли, ощущения, ассоциации, которые только придут в голову, ни в коем случае ничего не критикуя и не оценивая. Именно через это хаотическое обилие наш психический аппарат, расположенный на границе сознания и внесознания, освобождается от блокирующих систем. Подобный процесс может длиться несколько дней или даже недель, но в конечном итоге обязательно наступит утро, когда я, взглянув на камень, смогу понять и ощутить нечто новое. При этом не возникнет ни мыслей, ни чувств. Это состояние определяется как прорыв в Бытие. Оно не имеет описания, но узнается, когда наступает.

Пережив этот опыт, я несколько дней ходил с ощущением внутреннего знания. Окружающий мир пронзительно казался знакомым, и я не мыслил себя вне его. Я ощущал тончайшие нюансы тех ситуаций, которые закручивались вокруг меня и мог предугадать исход любой из них. Я не был способен говорить и думать о своем Эго, осознавать и переживать его, ибо оно исчезло, растворилось. Меня наполняло значение смысла "Я есть То".

Сейчас подобные состояния принято называть трансперсональными переживаниями, при которых наше сжатое Я вырывается из своей капсулы и заполняет пространство. Личность сбрасывает личину, и быт обретает статус Бытия.

"Определи свое Изначальное, и ты поймешь, что ты есть, и - кто ты есть". – Имагинатор порою изъяснялся загадочно и туманно, и иногда мне казалось, что делает он это специально - то ли для создания ореола таинственности, то ли из склонности мистифицировать. Но если ты обладаешь пережитым трансперсональным опытом, то начинаешь догадываться о значении непонятных слов. Ты даже не осознаешь свое понимание. Ты не задумываешься над этим подобно тому, как трава не задумывается над тем, почему и как она растет.

Есть еще один вариант работы с камнем, о котором мне рассказал Старик - он не требует мобилизации мистических энергий в организме и используется в более утилитарных целях, задействуя, однако, все те же ресурсы и возможности внесознания.

К примеру, если я хочу узнать ответ на актуальный для меня вопрос, то я четко формулирую свою проблему, глядя на камень, после чего погружаюсь или в транс или в сон. По пробуждении я беру камень в руку, ощупываю его, смотрю на него и в символической форме получаю информацию. Если же нужный мне ответ не возник, то в течение дня я продолжаю носить камень с собой. О нем можно забыть, но он постоянно рядом. В это время в какой-то момент может возникнуть состояние внезапного озарения, "нисходящего" знания. В данном случае камень является своеобразным проводником между сознанием и внесознанием.

Если я постоянно взаимодействую с камнем, то мне будет достаточно одного молниеносного взгляда на него, чтобы пережить этот момент. Хотя и не следует превращать свою жизнь в одно сплошное озарение, иначе это будет не жизнь, а одно сплошное озарение.

Я показал свое описание Старику. Пробежав глазами по страницам машинописного текста, он заметил: "Есть сентенции и некоторый пафос, но в целом, правильно. Работай дальше".

- С камнем?

- И с камнем тоже. Вообще, камни - очень загадочные существа. Они самодостаточны и насквозь таинственны. Теперь все подвергни аниматрансформации.

- Что это такое?

- Это значит, что, используя свое сознание как рычаг, ты меняешь мир. Ведь мир - это то, чем мы его наполняем. Мир - это пространство, которое мы наполняем определенным значением. Постольку поскольку все мы - частицы этого мира, каждый из нас получает то, что он вложил. Система значимостей, которой ты наполнил пространство, возвращается к тебе по каналу обратной связи и становится твоей судьбой. Большинство людей отрезает себя от мира и таким образом добровольно замуровывает в саркофаг. Ведь одиночество - это не отсутствие соседей, а разорванная связь с тем, что тебя окружает. Когда мы мир делаем мертвым, мы делаем мертвыми себя. Одушеви мир, наполни его сознанием, и ты ощутишь его жизнь и через него ощутишь жизнь в себе. Откажись от мысли, что все делится на живое и мертвое. Мертвого нет, есть Замершее. Ведь общаясь с камнем, ты совершил ничто иное, как аниматрансформацию. Расширь пределы. В каждой вещи таится сила. Каждая вещь пронизана Бытием. Все существующее проявляет участие в том процессе, в том глобальном потоке мышления, которому мы дали имя - Жизнь. Будь это лес, или солнечный луч, или камень, или дверь, или заросли камыша у болота - все наполнено существованием и исполнено существования. Каждая вещь имеет свой трепет. Вот у тебя стопка бумаги лежит на столе. Она есть, она существует, и существование ее не менее таинственно, чем твое. Ты уже знаешь принцип: смотри на бумагу до тех пор, пока она не перестанет быть бумагой. И тогда любой, самый жалкий клочок поведает тебе больше, чем все философии, самая невзрачная вещица в твоей комнате откроет тебе сокровенное.

Вслушивайся в мир, наблюдай за тем, как он наполняется звуками. Ведь как приятно, скажем, лежа в постели, таинственной осенней ночью слушать звуки дождя и шуршание запутавшегося в листьях ветра и медленно растворяться в мыслях, что таким образом мир что-то нашептывает тебе. Не слушай, но вслушивайся. Не смотри, но всматривайся. И делай это с осознаванием того, что мир раскрывается перед тобой. Тогда ты сможешь не только смотреть, но и видеть. А когда научишься видеть, сможешь не только видеть, но и прозревать. Откройся миру, и мир откроется тебе. Твое сознание будет везде - и в кусочке старой газеты, и в обрывке афиши, и в придорожном цветке. Когда твое сознание заполнит каждый уголок пространства, твое внесознание станет доступным тебе. Тогда мир войдет в тебя.

- Это и есть трансперсональное переживание?

- Можешь называть как угодно - трансперсональное, мистическое, иррациональное, экстраординарное. Если захочешь, выбери наиболее звучное слово и любуйся им. Можно никак не называть и просто жить в этом. Но в таком случае необходимо вырваться за уровень клише. Ведь то, что я обозначил как аниматрансформация - я обозначил для тебя. Если бы я просто сказал - Одушеви мир, ты бы спросил - зачем или для чего, когда же я предложил тебе аниматрансформировать его, ты поинтересовался - как. Это говорит о том, что сознание твое пока заштамповано. Ты ориентируешься на схемы, ведь наукообразный термин - это тоже схема, пусть и микросхема.

- Но ведь схемы тоже нужны. Это своего рода - ориентиры, опознавательные знаки, по которым мы следуем заданной траектории.

- Схемы нужны, но они лишают Бытие спонтанности. И, кроме того, почти все споры происходят из-за схем. Любой спор в конечном итоге упирается в термины, в слова.

- Но ведь "Вначале было Слово"...

- Слово, но не слова. И, между прочим, никому не известно, что это было за Слово. Однако не будем спорить, особенно тогда, когда для этого есть повод. Я не люблю такое понятие как упражнение, поэтому я просто расскажу случай из своей жизни, а ты, если угодно, можешь сделать из него какое-нибудь упражнение. Но помни заповедь - начинай с себя.

Однажды в лесу меня сильно поранил кабан. Могло быть и хуже, потому что взбесившийся зверь крушил с последовательной яростью все, что попадало ему на пути. К сожалению, среди всего прочего на его пути попался и я. Рассвирепевший хряк, успев меня задеть, уже готовился окончательно растерзать мое бренное тело, но каким-то непостижимым образом мне удалось забраться на дерево, причем это произошло настолько неожиданно, что ни я, ни боров не сообразили сразу, что произошло. Кабан понял первым и начал копать. Я ничего не мог придумать лучшего, чем удирать по воздуху. И я действительно удирал по воздуху, перебираясь с ветки на ветку - заросли были настолько густыми и плотными, что деревья цеплялись друг друга ветвями. В конце концов, я оказался в безопасном месте, но уже наползал вечер. Мое не совсем обычное бегство и раны дали о себе знать. Я почувствовал, что теряю силы. Причем темнело с каждой минутой, и с каждой минутой я становился все слабее и слабее. Кружилась голова, тошнило, по всему телу пошла ломота и вдобавок я догадался, что заблудился. Перспектива заночевать в лесу в моем состоянии меня явно не прельщала, но ничего иного не оставалось делать, и я принялся раздумывать, как устроить свой ночлег. Поискав вокруг, я невдалеке от себя заметил дерево с очень широкой и густой кроной. Взобравшись кое-как метра на три от земли, я устроился относительно неплохо, лег на спину, раскинул руки и не провалился даже, а рухнул в сон. Когда я открыл глаза, стояла глубокая и черная ночь. А вокруг все двигалось, шелестело, шуршало, ползало, будто лес превратился в одно гигантское мохнатое насекомое. Но это жутковатое ощущение быстро прошло, вытесненное более сильным чувством озноба. Я продрог до костей. Хотел, было, пошевелиться, но одна из веток подо мною прогнулась, и моя охота рисковать быстро пропала. И тут меня охватила такая тоска, такое одиночество и такая жалость к себе, что я тихо заплакал. Прямо над моим лицом нависала листва. И мне показалось, что ее шелест тоже напоминает плач. И вдруг случилось удивительное. На какой-то миг дерево, приютившее меня, показалось мне люлькой, сам же я ощутил себя младенцем в ней. Я такой маленький, совсем крохотный, а дерево такое большое и сильное. И тут моя колыбель постепенно стала расширяться, расти. Теперь меня уже нянчил весь лес. Я буквально ощущал в себе его мощную лучащуюся любовь. По телу, как горячая вода по трубам - прошу извинение за городское сравнение, но это тебе ближе, полилось тепло. Я даже зажмурился и блаженно ощущал приятное покачивание, успокаивающее и убаюкивающее. А колыбель моя продолжала расти - Земля, Вселенная... И вот я уже на руках у самого Бога, который тихо склонился надо мной. Несмотря на мои тогдашние сорок лет, я был грудным дитятей на руках у Бога. И полностью согретый и успокоенный, я мягко заснул, а проснулся уже солнечным утром, почти здоровый, во всяком случае, восстановивший силы. Я сразу узнал местность. Интереснее всего, что я находился в километре примерно от собственного дома. На следующий день я снова уже бродил по лесу.

После этого случая я несколько раз пробовал искусственно вызвать то внезапное и необычайное состояние, но каждый раз что-то мешало. Но я заметил следующее - если я заболевал, оно приходило само. Приходило и убаюкивало, после чего я довольно быстро выздоравливал. Если у меня возникали какие-то неприятности, то и тут я впадал в это состояние, и в скором времени все эти неприятности отваливались от меня, как засохшая листва. Что это? Как ты это назовешь?

Мы брели по зыбкой тверди

наших мыслей потаенных.

На веранде летней Верди

диск крутился монотонный.

А в зрачках завороженных -

отраженье древней смерти.

Перепьешь портвейну - гадко,

и в момент несносной боли

зарекаешься украдкой

от приема алкоголя.

Только бьешься над загадкой -

Жизнь - неволя или воля?

Шопенгауэр суровый

дал ответ почти готовый.

Только буйное застолье

оттеснило сей ответ.

Время, съеденное молью -

не помеха душ раздолью.

"Жизнь есть воля иль неволя,

и когда же будет свет"?

Мы кричали, убеждали,

убивали оппонента

хладной пулей аргумента,

подливали масло спора

в разногласия огонь.

Разум в результате ссоры -

как толчок после засора -

сплошь эклектика да вонь.

Испахав дебатов поле,

и друг друга замусоля,

мы обиженно вопили:

Где же истина, друзья?!"

"Жизнь есть воля!"

"Иль неволя?"

"Нет, все ж воля."

"Все же воля?"

"Ну конечно, жизнь есть воля!"

"Жизнь есть воля... Только чья?"