double arrow

Апогей и кризис ГУЛАГа

Последние годы сталинизма не были ознаменованы публичными политическими процессами или Большим террором. Но в гнетущем и консервативном послевоенном общественном климате беззаконие достигло апогея. Надежды на либерализацию и обновление общества, задавленного войной, тихо таяли. «Народ пережил слишком много... Прошлое не может повториться», — писал в своих воспоминаниях Илья Эренбург 9 мая 1945 года. И добавлял, зная изнутри все звенья и природу советской системы, что «чувствует тревогу, недоумение, которые таятся где-то в глубине». Это предчувствие оправдалось.

«Народ, с одной стороны, удручен своим бедственным положением, с другой — надеется, что «что-нибудь изменится»», — так или примерно так писали в своих многочисленных отчетах в Москву инструкторы Центрального комитета, проводившие в сентябре-октябре 1945 года инспекцию городов и регионов СССР. Судя по этим отчетам, страна была повергнута в хаос. Эвакуация тысяч предприятий вместе с рабочими в 1941 — 1942 годах сильно ограничила производство. Волна масштабных забастовок, до сих пор властям незнакомых, всколыхнула металлургическую промышленность Урала. Нищета повсюду была совершенно неописуемой. В стране насчитывалось двадцать пять миллионов человек, лишенных крова, а хлебные пайки не превышали 500 г в день для рабочих, занятых на тяжелых работах*. В конце октября 1945 года в Новосибирске ответственные работники райкомов партии предложили даже не проводить демонстрации трудящихся по случаю годовщины Октябрьской революции, «потому что у населения нет ни одежды, ни обуви». Посреди нищеты и лишений поползли слухи о неминуемой ликвидации колхозов, еще раз доказавших неспособность чем-либо вознаградить крестьян за их усилия, кроме нескольких пудов пшеницы на всех и вся за весь трудовой сезон1.

Положение на «сельскохозяйственном фронте» было драматично. В опустошенных войной деревнях, застигнутых засухой, в отсутствие сельхозтехники и рабочей силы, хлебозаготовки 1946 года почти провалились. Правительство еще раз должно было отодвинуть отмену карточной системы, объявленную Сталиным в речи 9 февраля 1946 года. Отказываясь видеть истинные причины провалов в сельском хозяйстве, приписывая трудности тому, что крестьяне отвернулись от колхозных полей и занимаются лишь своим личным подсобным хозяйством, правительство решило «ликвидировать нарушения в колхозах и изгнать враждебные элементы, которые срывают хлебозаготовки, воруют и

* В послевоенные годы нормы хлеба были: по «рабочим» карточкам — 800 г, по «служащим» 600 г и по «иждивенческим» — 400 г. (Прим. ред.)


Апогей и кризис ГУЛАГа 229

расхищают урожай». 19 сентября 1946 года Сталин создал специальную комиссию под председательством Андреева — Совет по делам колхозов, который, в частности, должен был изъять государственные земли, «незаконно присвоенные» во время войны крестьянами. За два года колхозам были возвращены десять миллионов гектаров присвоенных крестьянами земель, обрабатывая которые, они попросту пытались выжить.

25 октября 1946 года вышло постановление правительства с выразительным названием «О сохранности государственного зерна», которое предписывало Министерству юстиции в десятидневный срок завершить расследование дел и со всей строгостью применить знаменитый закон от 7 августа 1932 года («о трех колосках»). В ноябре-декабре 1946 года более 53 300 человек, в большинстве своем колхозники, были приговорены к тяжелым лагерным работам за воровство колосков или хлеба. Тысячи председателей колхозов были арестованы за «вредительство в кампаниях по хлебозаготовкам». В результате этих мер за два месяца выполнение плана хлебозаготовок поднялось с 36% до 77%2. Но какой ценой! За словами «отставание в кампании хлебозаготовок» часто стояла трагическая реальность — голод.

Голод осени-зимы 1946—1947 годов поразил буквально все настигнутые засухой лета 1946 года области: Курскую, Тамбовскую, Воронежскую, Орловскую и Ростовскую. Число жертв голода достигло полумиллиона человек. Как и в 1932 году, голод 1946—1947 годов не имел общественного резонанса. Отказ снизить норму обязательной сдачи хлеба государству, при том, что в районах, пораженных засухой, удалось собрать всего по два с половиной центнера с гектара, способствовал окончательному наступлению голода. У голодных колхозников не было другого выхода, кроме как разворовывать хранящиеся в амбарах скудные запасы. За год число хищений увеличилось на 44% (3).

5 июня 1947 года пресса опубликовала два принятых накануне указа правительства, близких по духу и по содержанию закону от 7 августа 1932 года, и усиливающих наказания за «посягательство на государственную или колхозную собственность». Лица, нарушившие эти указы, подлежали наказанию от пяти до двадцати пяти лет лагерей в зависимости от того, была ли совершена индивидуальная или коллективная кража, в первый раз или повторно. Всякий, кто знал о готовящейся краже или стал свидетелем самой кражи и не донес об этом, подлежал наказанию от двух до трех лет лагерей. В суды было направлено секретное распоряжение, гласящее, что действующая мера наказания за мелкие хищения с места работы (лишение свободы сроком на один год) отменяется, и такого рода нарушители теперь тоже подпадают под Указ от 4 июня 1947 года.

К концу первого полугодия 1947 года под этот «злодейский указ» попали более 380 000 человек, из них 21 000 составили подростки в возрасте до шестнадцати лет. За воровство нескольких килограммов ржи давали от восьми до десяти лет лагерей. Вот отрывок из решения народного суда города Суздаля Владимирской области от 10 октября 1947 года: «НА и Б.С., несовершеннолетние, в возрасте пятнадцати и шестнадцати лет, охранявшие ночью колхозных лошадей, были пойманы с поличным при воровстве трех огурцов в колхозном огороде. <...> Приговорить НА. и Б.С. к восьми годам лишения свободы в трудовой колонии общего режима»4. За шесть лет 1 300 000 человек были осуждены, подпав под действие закона от 4 июня 1947 года, из них 75% — на пять лет и более, а в 1951 году осужденные по этому закону составляли 53% «уголовников» 1УЛАГа и около 40% от общего числа заключенных5. К концу 40-х годов строгое


230 Государство против своего народе

применение закона от 4 июня 1947 года значительно повысило среднюю продолжительность сроков, присуждаемых обычными судами; процент приговоренных к пяти годам поднялся от 2% в 1940 году до 29% в 1949 году! В эпоху наивысшего расцвета сталинизма обычные репрессии народных судов дополнялись «внесудебными репрессиями» расцветшего в 30-е годы НКВД6.

Среди лиц, осужденных за воровство, было много женщин, вдов военных, матерей с грудными детьми, вынужденных просить милостыню или воровать. К концу 1948 года ГУЛАГ насчитывал около 500 000 заключенных женщин, вдвое больше, чем в 194 5 году. Детей в возрасте до четырех лет, содержавшихся в Доме младенца при лагере, где были заключены матери, было 22 815; этот показатель превысил 35 000 в начале 1953 года7. Чтобы избежать превращения ГУЛАГа в большие ясли, правительство постановило в апреле 1949 года объявить амнистию 84 200 женщинам с малолетними детьми. Однако благодаря постоянно растущему потоку заключенных, поступающих в лагеря на основании приговора за мелкие хищения, женщины вплоть до 1953 года составляли от 25% до 30% заключенных ГУЛАГа.

В 1947—1948 годах арсенал средств подавления общества обогатился новыми нормативными актами, отражающими климат эпохи: Указом о запрете браков с иностранцами от 15 февраля 1947 года, Указом об ответственности за разглашение государственной тайны или за потерю документов, содержащих государственные тайны от 9 июня 1947 года и Законом от 21 февраля 1948 года, который приговаривал «всех шпионов, троцкистов, диверсантов, уклонистов, меньшевиков, эсеров, анархистов, националистов, белых и другие антисоветские элементы к ссылке по окончании лагерного срока в районы Колымы, Новосибирскую область и Красноярский край, <...> в отдаленные области Казахстана». Предпочитая как следует упрятать «антисоветские элементы», администрация лагерей чаще решала присвоить новый срок заключенному, не устраивая новых процессов: так поступили со многими сотнями тысяч заключенных, осужденных по 58 статье в 1937—1938 годах.

21 февраля 1948 года Президиум Верховного Совета принял постановление, предписывающее высылку из Украинской ССР «всех отказавшихся от выполнения минимальной нормы трудодней в колхозах и ведущих паразитический образ жизни». 2 июня 1948 года эта мера распространилась на всю страну. Поскольку колхозы развалились и были неспособны гарантировать нормальную жизнь в обмен на трудодни, многочисленные колхозники из года в год не выполняли установленной властями нормы. Миллионы из них, таким образом, попадали под этот новый закон. Понимая, что строгое применение закона «о паразитических элементах» еще больше развалит производство, местные власти не особенно стремились им пользоваться. Тем не менее в одном только 1948 году более 38 000 «паразитов» были высланы и приписаны к комендатурам НКВД. На фоне этих мер Указ об отмене смертной казни от 26 мая 1947 года прошел почти незамеченным. Правда, эта отмена оказалась эфемерной и почти символической. Уже 12 января 1950 года «высшая мера» была восстановлена для того, чтобы привести в исполнение смертный приговор осужденным по «ленинградскому делу»8.

В 30-е годы вопрос о «праве на возвращение» для перемещенных лиц и спецпоселенцев повлек за собой противоречивые и непоследовательные действия. В конце 40-х годов этот вопрос решился самым радикальным образом. Все высланные в 1941 — 1945 годы народы оставались на новых местах «навеч-


Апогей и кризис ГУЛАГа 231

но». Проблема детей высланных, достигших совершеннолетия, больше не поднималась: они сами и их потомство — навсегда должны были остаться спецпоселенцами!

В течение 1948—1953 годов число спецпоселенцев продолжало увеличиваться: от 2 342 000 в начале 1946 до 2 753 000 в январе 1953 года. Это увеличение стало результатом новых волн депортированных. 22 и 23 мая 1948 года в Литве, которая всегда сопротивлялась насильственной коллективизации, НКВД начало облаву-выселение под названием «операция "Весна"». За 48 часов 36 932 человека, в том числе женщины и дети, были арестованы и высланы в тридцати двух эшелонах. Все они были квалифицированы как «бандиты, националисты и члены их семей». Дорога тянулась четыре-пять недель, затем их распределили по разным комендатурам Восточной Сибири и назначили на лесокомбинаты, где работа была особенно тяжелой. Насильственно высланные на лесокомбинат Игарки (территория Красноярского края), «литовские семьи, — как это можно прочитать в одной записке НКВД, — помещены в условия, непригодные для жизни: крыши протекают, в окнах нет стекол, никакой мебели, никаких спальных мест. Высланные спят на полу, подкладывая под себя сено и мох. Скученность и антисанитарные условия стали причиной тифа и дизентерии, иногда со смертельным исходом». В течение одного только 1948 года около 50 000 литовцев стали спецпоселенцами и 30 000 направлены в лагеря ГУЛАГа, 21 259 литовцев были убиты в ходе «операций по усмирению» этой республики, которая упрямо отказывалась от советизации и коллективизации. К концу 1948 года в Прибалтике, несмотря на всё усиливавшееся давление властей, менее 4% земель подверглись коллективизации9.

В начале 1949 года советское правительство решило ускорить процесс утверждения в Прибалтике советской власти и «вырвать с корнем бандитизм и национализм». 12 января Совет Министров принял Постановление о насильственном выселении за пределы Литовской ССР, Латвийской ССР и Эстонской ССР кулаков и их семей, семей бандитов и националистов, оказавшихся на нелегальном положении, семей бандитов, уничтоженных во время вооруженных столкновений, приговоренных или амнистированных, продолжающих вести активную вражескую деятельность, а также семей соучастников бандитов. Операции по высылке проходили с марта по май 1949 года, они затронули 95 000 прибалтов, которых насильственно выселили в Сибирь. Среди «вражеских и опасных для советского строя элементов», как отмечалось в отчете Круглова Сталину 18 мая 1949 года, было 27 084 ребенка в возрасте до шестнадцати лет, 1785 детей без родителей, 146 инвалидов и 2850 «дряхлых стариков»10! В сентябре 1951 года в результате новых облав было выслано 17 000 так называемых прибалтийских кулаков. За 1940—1953 годы из Прибалтики было насильственно изгнано всего 200 000 прибалтов, из них литовцев 120 000, 50 000 латышей и более 30 000 эстонцев (11). К этим цифрам следует добавить еще прибалтов, находившихся в ГУЛАГе — в 1953 году их было более 75 000 человек, из них 44 000 — в лагерях для самых опасных политических заключенных — причем прибалты составляли пятую часть этого лагерного контингента. В итоге 1 0% взрослого населения прибалтийских республик было выслано или находилось в лагерях.

Из представителей других национальностей, недавно включенных в СССР, в лагерях оказались и молдаване, тоже яростно сопротивлявшиеся советизации и коллективизации. В конце 1949 года власти решили провести обширную облаву-депортацию «враждебных и социально чуждых элементов».


232 Государство против своего народа

Разрешение на операцию давал лично первый секретарь Коммунистической партии Молдавии Леонид Ильич Брежнев, будущий Генеральный секретарь Коммунистической партии СССР. В докладе Круглова Сталину от 17 февраля 1950 года указано число насильственно высланных на «вечное поселение» молдаван— 94 792 человека. Если учесть процент смертности при переезде, в принципе, аналогичном всем прочим переездам-депортациям, то предполагаемое количество депортированных из Молдавии составляет 120 000 человек, т.е. 7% от всего населения Молдавской ССР. Были проведены и другие подобные операции: насильственное выселение в том же 1949 году 57 680 греков, армян и турок с побережья Черного моря на Алтай и в Казахстан (12).

Во второй половине 40-х годов арестованные на Украине члены ОУНа (Организации украинских националистов) и бойцы УПА (Украинской повстанческой армии) продолжали пополнять и без того значительное число спецпоселенцев. С июля 1944 года по декабрь 1949 года советская власть семь раз призывала сопротивлявшихся сложить оружие, обещая амнистию, но не достигла каких-либо реальных результатов. В 1945—1947 годах западно-украинские деревни находились под контролем украинских националистов, поддерживаемых крестьянством, которое отказывалось от коллективизации. Восставшие действовали на границах Польши и Чехословакии, переходя из страны в страну, чтобы уйти от преследований. Можно себе представить, какое большое значение имел договор советского правительства с Польшей и Чехословакией о борьбе с украинскими «бандами». Следуя этому договору, польское правительство переместило украинское население на северо-запад Польши, вследствие чего повстанцы были лишены своих естественных баз13.

Голод 1946—1947 годов, заставивший тысячи крестьян из восточных районов Украины бежать на Западную Украину, где не так чувствовалась рука Советов, увеличивал личный состав Повстанческой армии. Однако группы повстанцев комплектовались не только из крестьян. В предложении об амнистии, подписанном украинским министром внутренних дел 30 декабря 1949 года, указывалось на «молодежь, сбежавшую с заводов, шахт Донецка и ремесленных училищ». Западная Украина была окончательно «усмирена» только в конце 1950 года после насильственной коллективизации земель, депортации населения целых деревень, высылки или ареста 300 000 человек Согласно статистике Министерства внутренних дел около 172 000 членов ОУНа и бойцов УПА были высланы в период между 1944—1952 годами, чаще всего вместе с семьями, в Казахстан и Сибирь на спецпоселение14.

Операции по депортации «других контингентов», если следовать терминологии Министерства внутренних дел, продолжались до самой смерти Сталина. Так, в ходе 1951 — 1952 годов были проведены операции меньшего размаха, в результате которых было выселено 11 685 мингрелов, 4707 грузинских иранцев, 4365 иеговистов, 4431 кулак из западных районов Белоруссии, 1445 кулаков из Западной Украины, 1415 кулаков из Псковской области, 995 человек из секты «истинных христиан», 2795 басмачей из Таджикистана, 591 бродяга. Отличие последней депортации от принудительного выселения «наказанных» народов заключалось в том, что они были депортированы не «навечно», а на десять-двадцать лет.

Как следует из недавно открытых архивов ГУЛАГа, на начало 50-х годов приходится наивысший размах пенитенциарной системы: никогда прежде в


Апогей и кризис ГУЛАГа 233

лагерях и спецпоселениях не было такого количества людей и никогда еще кризис этой системы не был столь явным.

В начале 1953 года в ГУЛАГе содержалось 2 500 000 заключенных, распределенных по разным структурам:

—около 500 «трудовых колоний», в каждом регионе, включающих от тысячи до трех тысяч заключенных каждая, чаще уголовников, половина из которых были осуждены, как правило, на срок менее пяти лет;

—60 больших пенитенциарных комплексов, «трудовых лагерей», расположенных в северных и восточных регионах, в каждом из которых содержались десятки тысяч заключенных — уголовников и политических, осужденных в большинстве своем на срок более десяти лет;

—15 «лагерей особого режима», созданных по секретной инструкции Министерства внутренних дел 7 февраля 1948 года, где содержались «особо опасные» политические преступники в количестве около 200 00015.

Итак, в местах заключения насчитывалось 2 500 000 заключенных, к ним следует добавить еще 2 750 000 спецпоселенцев, также находящихся в ведении ГУЛАГа. Все вместе они представляли серьезную проблему с точки зрения сохранения дисциплины и ведения постоянного надзора. В 1951 году министр внутренних дел генерал Круглов, обеспокоенный постоянным падением производства, использовавшего подневольную рабсилу, начал широкую проверку состояния ГУЛАГа. Посланные на места комиссии засвидетельствовали чрезвычайно трудное положение.

В «особых лагерях» содержались появившиеся после 1945 года новые «политические»: украинские националисты и прибалты, бывшие партизаны, разбитые и захваченные на своей территории; «чуждые элементы» из заново включенных в состав СССР республик, реальные или мнимые «коллаборационисты» и другие «изменники родины». Все это были более четко определенные категории врагов, в отличие от «врагов народа» 30-х годов — старых партийных кадров, чаще всего убежденных, что их заключение есть следствие какой-то чудовищной ошибки. Новые политические заключенные были осуждены на срок двадцать или двадцать пять лет, без надежды на досрочное освобождение. В лагерях специального режима не было уголовников, что давало возможность начать сопротивление, бунт против властей. Как подчеркивал Александр Солженицын, присутствие уголовников, точнее смешение уголовников с политическими, было главным препятствием развития солидарности среди заключенных. Украинцы и прибалты, имеющие большой опыт создания подполья, были чрезвычайно активны. Отказ от работы, голодовка, групповой побег, бунты учащались. Как показывают исследования событий в ГУЛАГе за 1950—1952 годы, пока еще не полностью завершенные, в это время там состоялось немало бунтов и серьезных забастовок, в которых принимали участие сотни заключенных16.

Инспекционные комиссии Круглова 1951 года обнаружили общее ухудшение обстановки, т.е. «падение дисциплины», также и в обычных лагерях. В 1951 году был потерян один миллион рабочих дней по причине «отказа заключенных от работы». Внутри лагерей росла преступность, участились конфликты между надзирателями и заключенными, снизилась производительность труда заключенных. По мнению администрации, это положение было обусловлено столкновениями между различными группами заключенных: с одной стороны, «воры в


234 Государство против своего народа

законе», отказывающиеся работать, с другой — «суки», которые соглашались занимать должности и подчиняться общелагерным правилам. Рост числа лагерных группировок и конфликтов между ними подрывал дисциплину и порождал «беспредел». Отныне в лагере чаще умирали от поножовщины, чем от голода или болезней. На совещании ответственных работников ГУЛАГа, состоявшемся в январе 1952 года в Москве, было доложено, что «администрация, до сих пор умело пользовавшаяся противоречиями между разными группами заключенных, теперь теряет контроль над своими «подопечными». <...> В некоторых лагерях мятежные группировки были готовы взять в свои руки управление лагерями». Чтобы нейтрализовать эти группировки, администрация вынуждена была постоянно переводить заключенных из лагеря в лагерь и проводить непрекращающуюся реорганизацию внутри самих лагерных комплексов, где порой содержалось от 40 000 до 60 000 человек17.

Однако, помимо серьезных проблем, связанных с мятежными группировками, была и другая причина полной реорганизации лагерных структур и структур лагерного производства — появилась необходимость ограничить количество заключенных. К такому выводу пришли инспектора, проверявшие работу лагерей в 1951 — 1952 годы и изложившие это мнение в своих отчетах.

Полковник Зверев, отвечающий за большой комплекс лагерей в Норильске (69 000 заключенных), направил в январе 1952 года главе ГУЛАГа генералу Долгих доклад, в котором предлагалось провести некоторые преобразования, как то:

«Изолировать заключенных, втянутых в враждующие группы. <...> Но из-за большого количества заключенных, активно охваченных обеими враждующими сторонами, <...> нам удается лишь изолировать вожаков этих уголовных групп;

ликвидировать обширные зоны, в которых без охраны работают десятки тысяч заключенных, принадлежащих враждующим группировкам;

организовать более объемные производственные подразделения, в которых надзор за заключенными был бы более эффективен;

увеличить лимит охраны. <...> Но этого наблюдения организовать невозможно, т.к. надзирательная служба остается неукомплектованной на 50%;

разделить использование заключенных от вольнонаемного состава. <...> Но в условиях технологической связи в работе разных предприятий комбината, расположение этих предприятий сообразно интересам непрерывного производственного процесса, связывающего их друг с другом, в условиях сильного недостатка жилья — эти мероприятия выполнить пока не представляется возможным <...> Вообще, задачу поднятия производительности труда и целесообразности производственного процесса может решить лишь досрочное освобождение и закрепление на предприятиях комбината 15 000 заключенных<...>»18.

Это последнее предложение Зверева было довольно разумно в контексте времени. В январе 1951 года министр внутренних дел Круглов обратился к Берии с предложением об освобождении 6000 заключенных, которые будут работать как «вольные» на строительстве Сталинградской гидроэлектростанции, где использовался труд 25 тысяч заключенных при крайне низкой производительности. Практика досрочного освобождения квалифицированных заключенных была в начале 50-х годов довольно распространенной, и это свидетель-


Апогей и кризис ГУЛАГо 235

ствует об актуальности вопроса экономической рентабельности раздутой лагерной системы, давно переставшей быть эффективной.

Борясь со вспышками протеста внутри лагерей, решая проблемы охраны и надзора за растущим числом заключенных (персонал конвойных и надзирателей в ГУЛАГе составлял 208 000 человек), громадная административная машина лагерного управления сталкивалась также с другого рода трудностями — приписками и фальшивыми балансами (туфтой), вообще сводящими на нет экономический смысл лагерей19. Существовало два способа решения этой проблемы: максимально эксплуатировать рабсилу, совершенно не заботясь о человеческих потерях, или делать то же самое, но все-таки заботясь об ее выживании. До 1948 года в основном преобладал первый подход. Но с конца 40-х годов власти начинают думать иначе, их беспокоит недостаток рабочих рук в обескровленной войной стране. Война заставила администрацию лагерных учреждений более «экономно» эксплуатировать труд заключенных. Чтобы поднять производительность труда, были введены премии и зарплаты, увеличен пищевой рацион. Смертность упала до 2—3% в год. Но эта «реформа» вскоре столкнулась с положением дел в лагерях.

В начале 50-х годов те предприятия, на которых были заняты заключенные, работали уже более двадцати лет, не получая никаких новых инвестиций. Громадные лагеря, в которых содержались десятки тысяч человек, стали трудными в управлении и совсем неэффективными, несмотря на многочисленные попытки улучшить их работу путем деления крупных структур на меньшие в 1949 и 1952 годах. Мизерная зарплата заключенных (несколько сотен рублей в год, т.е. в 15—20 раз ниже среднего заработка свободного рабочего), естественно, не могла быть стимулом, обеспечивающим повышение производительности труда. К тому же все большее число заключенных вообще отказывалось от работы, образовывались группировки, и это, в свою очередь, требовало повышенного надзора. Получалось, таким образом, что все заключенные те, кому лучше платят, те, кого лучше охраняют, подчиняющиеся лагерным требованиям или соблюдающие воровской закон, — все они обходятся властям всё дороже и дороже.

Те неполные данные, которые можно узнать из отчетов наблюдательных комиссий 1951 — 1952 годов, приводят к одному выводу: ГУЛАГ стал машиной, всё хуже и хуже управляемой. В результате последние великие сталинские стройки, возводившиеся силами заключенных: Куйбышевская гидроэлектростанция, Сталинградская гидроэлектростанция, канал в Туркменистане, канал Волго-Дон, — задерживались. Чтобы ускорить ход работ, власти должны были или перевести туда многочисленных свободных рабочих, или досрочно освободить заключенных — в тех случаях, когда для этого было достаточно оснований20.

Кризис ГУЛАГа по-новому освещает Постановление об амнистии от 27 марта 1953 года, подписанное Берией через три недели после смерти Сталина. Оно коснулось судеб 1 200 000 заключенных. Переполненный и экономически все менее выгодный, ГУЛАГ требовал изменений, поэтому нельзя говорить, что только политические перемены стали причиной, по которой была объявлена амнистия. Будущие преемники Сталина были знакомы с трудностями исправительной системы и понимали ее экономическую несостоятельность. Однако страдающий от паранойи Сталин готовил новые «чистки», новый Большой террор и не откликался на просьбы администрации ГУЛАГа об уменьшении численности заключенных. В давящем и беспокойном климате конца эпохи сталинизма все противоречия обострялись...


Понравилась статья? Добавь ее в закладку (CTRL+D) и не забудь поделиться с друзьями:  



Сейчас читают про: