Татьяна Барлас

Предисловие

“Непременные элементы психотерапии — терапевт, пациент, а также постоянные и надежные время и место. Но даже если все это есть, двум людям не так легко встретиться. Мы надеемся, что эта истинная встреча все же произойдет”.

Р.Д. Лэйнг “Политика опыта”

Впервые я столкнулся с психотерапией в конце 70-х, когда у меня состоялось несколько не вполне плодотворных консультаций с психоаналитиком. Теперь я знаю, что это разочарование в большей мере было связано с моим полным непониманием психоанализа, чем с самими встречами. В то время я пребывал в состоянии дистресса, отчаянно искал “скорой помощи” и просто не понимал задач, процедур и языка психоаналитических консультаций. Необходимость платить круглую сумму за слушание самого себя в течение более 45 минут каждую неделю дополнила мое разочарование.

Вскоре после этого я присоединился к группе тренинга сензитивности — группе встреч, как ее еще называли, — в данном случае не столько для решения проблем, сколько в целях обучения на собственном опыте. К концу второй встречи многие из нас стали близкими людьми: мы валялись по полу, обнимая друг друга, со слезами на несчастливых, но просветлевших лицах. Новый взгляд на самого себя стал потрясением. Некуда было бежать, некуда спрятаться. Напряженно сидя на стуле, находясь в центре группы заинтересованных и внимательных наблюдателей, я уже минут через пять сбросил маску, и вперед вышло мое не вполне уверенное в себе и застенчивое “Я”.

Лет через десять после периода эмоционального разброда и личных неурядиц я больше года работал с консультантом-психотерапевтом Национальной службы здравоохранения (НСЗ). Я с нетерпением ждал этих еженедельных встреч и каждый раз уходил просветленным. Часто эти встречи были болезненными и тяжелыми, но к концу часа неизменно достигался уровень понимания и ясности. И главное — я чувствовал, что кто-то профессионально заботится обо мне и понимает меня.

Пройдя через подобный опыт и познакомившись с различными психиатрическими учреждениями и профессиями, я теперь полностью согласен с простым наблюдением Джоэла Ковела о том, что терапия “может тронуть человеческое сердце и способствовать свободе”, но “также механизировать, поработить человека и свести его с ума”. Терапия — греческое слово, которое означает присутствовать (в медицинском смысле). Позднее Р.Д. Лэйнг расширил значение этого, доказывая, что терапевт может быть специалистом в проявлении внимания и осознании.

Несмотря на наличие многочисленных и различных форм психотерапии, ясно, что наиболее важный ее элемент — это отношения между терапевтом и клиентом, особенно если принимать во внимание, что используемые техники так сильно различаются. На самом деле существует мнение, что нет “очевидной зависимости между формой психотерапии и результатом”.

Количество типов терапии ежегодно растет. Некоторые из них являются новыми версиями старых методов, другие — совершенно новые, некоторые — очень необычные. По разным оценкам, количество различных моделей терапии варьируется от 250 до 400. И конечно, каждый специалист, практикующий в рамках той или иной школы, привносит что-то свое. Таким образом, клиент может столкнуться с классическим психоаналитиком, пройти катартический ребефинг или гештальтистские сессии, быть мягко вовлеченным в консультирование по Роджерсу или “пропеть” все свои страхи и отрицательные эмоции в музыкальной терапии.

Петрушка Кларксон разделяет мириады терапий на “три основные традиции” — психоаналитическую, бихевиоральную и гуманистическую (хотя и добавляет, что “конкретные психотерапевты редко полностью подпадают под какие-либо категории, особенно, если приобретают определенный опыт”). И действительно, далее продолжает она, существует “тенденция к интегративным” подходам, которые “включают многие традиции и не ограничиваются одной “истинной”.

Для потенциального клиента основные вопросы состоят в следующем: может ли предлагаемая терапия повысить их самосознание, снять невротические (или даже психотические) симптомы, доступна ли она и приемлема ли по цене. К сожалению, можно сказать, что исследования по эффективности (или результатам) терапии не вполне убедительны, хотя было бы неверным отрицать тот факт, что постоянные беседы с любым терапевтом скорее полезны, чем вредны.

Конечно, бывают и случаи злоупотреблений. С тех пор, как сэр Джон Фостер в своем отчете “Исследование практики и последствий сайентологии” (HMSO, 1971) рекомендовал регистрировать психотерапевтов, защитный процесс профессионализации был быстро начат. Современная терапевтическая индустрия склонна регистрировать и пытаться контролировать терапевтическую практику. Соответственно, были выработаны этические принципы, чтобы остановить злоупотребления своей властью со стороны терапевтов. Конечно, полностью прекратить этот процесс невозможно.

За последние десять лет отношение к терапии в Великобритании слегка изменилось и стало более доброжелательным. Психотерапия больше не считается подходящей только для больных или убогих или проявлением того, что Кристофер Лаш назвал “культурой нарциссизма”. Несомненно, самосознание некоторых людей граничит с эгоцентризмом. Однако большинство тех, кто посещает психотерапевтов, находятся в состоянии дистресса, у них возникают межличностные проблемы, они испытывают горе и нуждаются в понимании, совете и помощи.

Но что нам ожидать от терапевта, находясь в кабинете известного психоаналитика или в менее “клинической” обстановке катартической группы? Что на самом деле будет происходить? Станет ли мне лучше? Стоит ли это денег, которые я плачу? Каковы опасности? Задавшись такими вопросами, я побеседовал со многими терапевтами, чьи доброта и терпение по отношению ко мне были удивительными. Я благодарю их всех за доброту и сотрудничество. Я хотел бы поблагодарить и Диану Оуэн, которая стенографировала пленки, и Андреа Браун, тоже помогавшую мне в этом проекте.