Вопрос о 3л.ед. и мн.числах

На конце — ть, после падения редуцированных -т'. Это древнерусская черта, книжники последовательно заменяют чужие(старославянские/южнославянские) «тъ» на свой «ть».

С XIII-XIV века это прекращается.

Вероятно, очаг явления находился в Ростово-Суздальской земле, т. к. на настоящий момент там вовсе нет говоров с т' или пустотой на конце(несе/несет'). Московский говор так же формировался на это территории, так что объяснимо вхождение данного явления в литературную норму.

Есть несколько гипотез происхождения явления:

● фонетическая: просто отвердение конечного согласного. Авторы: А.И.Соболевский, А.А.Шахматов. Контраргументы: странна избирательность явления, в ареале зарождения говора очень рано фонологизировались различия твёрдых и мягких согласных, отчего мягкие на конце сохранялись очень последовательно.

● Местоимение тъ, то, та, ти: к форме глагола с «пустотой» на конце прилепилась частицы «тъ». Авторы: Ф.Ф. Фортунатов, после — С.П.Обнорский. Формы без «т» широко известны(подобаа), вероятно когда-то они приобрели дополнительное значение неопределённости(кто-то), а формы с тъ — конкретности.

В ареалах употребления «т», частица «тъ» - постопозитивный определённый артикль при существительных. Использовались все рода частицы: тъ, то, та, ти. Форма «тъ» образовалась при помощи редукции других форм. Сначала слилось единственное число, потом — множественное(этому найдены подтверждения в Олонецких говорах).

Как только категория определённости/неопределённости потеряла свой значение «тъ» стало показателем 3л. и закрепилось в этой роли во мн. числе.

Ещё немного о настоящем времени

В памятниках не встречается, в говорах есть:

В украинских и юго-западных белорусских говорах встречается 1л. мн. ч. вида «идемо», на -мо. Такие формы не встречаются в памятниках.

Наоборот:

В памятниках встречаются формы 1л.мн.ч. «есмы», «дамы» (есмь+мы). В говорах таких форм нет.

И чёрт пойми:

На севере встречаются формы 2л.мн.ч. Со смещённым на флексию ударением «несетЕ», где е → о (несетЁ). Откуда они взялись — не ясно.

История форм будущего времени. Дифференциация временного значения форм настоящего времени. Формирование современного аналитического будущего времени. (Доротка, по Горшковой-Хабургаеву).

Для выражения значения форм буд. времени кроме наст. использовались так же аналитической конструкции со вспомогательными глаголами. Значение абсолютного буд. выражалось конструкциями с инфинитивом спрягаемого глаг. (ср. СРЯ - "буду делать"). Для выражения значения относительного буд. (предшествование) использовались конструкции с прич. прош. вр.

Будущее простое - выраж. формами наст. времени. VS по линии "нейтральности"/модальности будущего действия будущему 1 (см. ниже).

Сложное будущее абсолютное (будущее 1) - менее тесная связь с моментом речи, наличие модальных оттенков. Выраж. глаг. обоих видов (инфинитив) со вспомогат. глаг. "хочю", "начьну", "имамь" + "буду" с инфинит. (наименее употребительно).

Менялся только вспомаг. гл.: хочю (имамь, начьну) писати/написати.

Выбор вспомаг. гл. -> модальное значение ("хочю" - желательность, "имамь" - неизбежность, неотвратимость, "начьну" - фазисность и т. п.). Впрочем, порой мотивы выбора с позиции носителя СРЯ не так очевидны. Так, модальные значения "хочю" в ДР были более широкими ("намерены", "можем", "имеем право", "вынуждены"). "Начьну" могло означать "проявлю намерение, волю".

Гл. "буду" с инф. в условных безличных конструкциях ("аще будете русину платити...") - условный хар-р + значение "случится", "придется". Производит впечатление свободных синтаксических конструкций еще больше, чем случаи с остальными модальными глаголами.

Сложное будущее относительное (будущее 2) - "предбудущее" или "преждебудущее" время. Представляет собой соединение основного глаг. в форме действительного причастия прошедшего времени + вспомогат. гл. "буду". Конструкция "буду + форма на -л" редка для ДР памятников. Обычно встречается в деловых и юридических текстах (воспроизведение прямой речи, формулировки правовых норм, т. е. как должно поступать). При этом:

- Все примеры употреблены в придает очных предложениях, условных или иных с условным оттенком.

- Все конструкции содержат оттенок значения "случится, окажется, обнаружится в будущем" ("если окажется, то...").

=> один и тот же круг значений, а именно: возможность выявления, обнаружения признака (имя) или действия (прич. на -л) как условие для послед. действий в будущем.

Таким образом, конструкция "буду + форма на -л" явл. устойчивой, но ее компоненты сохраняют свое лексическое и грамматическое знач., устанавливаемое для них и вне связи друг с другом. Признание самостоятельности компонентов позволяет понять некоторые случаи (если обнаружится в будущем сделанное в прошлом).

С учетом такой интерпретации конструкции с "буду" в текстах не противоречит традиционному использованию.

Причина синтаксической самостоятельности компонентов формы "буду + форма на -л": в живой речи периода формирования письменной традиции она не употреблялась как аналитическая временная форма, хотя, возможно, была известна в формулировках народного права, касающихся правонарушений.

- Наличие иных способов обознач. буд. вр. => закрепление формы для обознач. именно условных конструкций.

- Наблюдения за глаг. "буду" в иных синтаксических сочетаниях => эта форма со знач. только будущего времени сохранилась в ДР, т. к. помимо грамматического, имела и специфическое лексическое/модальное значение, что отличало ее от форм наст. вр.

- Самостоятельность компонентов способствовала формированию форм на -л как выражению собственно прошедшего времени.

Восприятие ДР авторами компонентов конструкции как сочетания относительного независимых подчеркивалось след.:

1. Наличие в текстах доп. членов при формах на -л, указ. на отнесенность признака к прошлому.

2. Взаимозаменяемость причастий на -н и -л в активных и пассивных конструкциях с одним и тем же временным значением.

20.Система прошедших времён

Система прошедших времен, представления в древнейших текстах древнерусской письменности (Доротка, по Горшковой-Хабургаеву).

Примерно та же картина, что и в старославе: аорист, имперфект, плюсквамперфект, имперфект. Весь набор - лишь в текстах книжно-литературного типа, в бытовых никогда нет имперфекта, а аорист очень редок (однажды на 11-12 случаев обращения к прошедшему).

1. Аорист - наиболее употребительная форма книжно-лит-ных повествовательных текстов, изредка - в деловых текстах. Средство указания на действие, целиком отнесенное к прошлому и представляемое как единый, нерасчлененный акт. События, послед. сменявшие друг друга в прошлом => часто в летописях. => преимущественно от совершенного вида, но могло быть и от несов. вида (сменяющие друг друга процессы). Аорист в ДР памятниках представлен (в отл. от старослава) только обойденной формой с нерасчлененным показателем времени, числа и лица (-хъ, -хомъ, -сте, -ша и т. д.) - сигматический аорист, присоединявшимся непосредственно км основам инфинитива на гласный (2-5 типов) и посредством тематического -о- к основам на согласный (1 типа - тематический сигматический аорист), кот. во 2-3-м лице ед. ч. сохранили форму, генетически восходящую к асигматичекому аористу. Искл.: "речи" (и темат., и нетемат., причем даже в пределах одной строки) и "быти" (имел еще и форму от основы б(ять), функционирует со значением имперфекта.

2. Имперфект встречается только в книжно-лит-ных ДР текстах, когда на действии, целиком отнесенном к прошлому, необходимо сосредоточиться как таковом, а не просто констатировать его совершение. Фрагменты текста, где рассказ прерывается описанием обстановки отдельно взятого периода прошлого. Синхронные события, относ. к опр. периоду прошлого. Выбор временной формы зависит от интерпретации текста в соответствии с авторскими задачами, т. е. опр. коммуникативным заданием.

Аорист исп. чтобы сообщить, что это произошло, имперфект, чтобы сообщить, что это происходило так...

Имперфект - внимание к состоянию => часто от основ несов. вида => форме придается общее значение подчеркнуть длительного, постоянного состояния, отнесенного к давнему прошлому. Редко встречаются в древней традиции и образования от сов. вида => специфическое значение прошлого состояния как серии повторяющихся действий, каждое из кот. ограничено во времени и доведено до конца (при этом сохраняет значение имперфекта).

Имперфект сложился под влиянием аориста. ДР - стяженный имперфект, т. е. -а(х)- на месте раннего -еа(х)- в основах инфинитива 1, 3 и 4 типов.

После согласных вторичного смягчения, то есть так же, как в образовании от основ 5 типа (исконно смягченный согл. перед суффиксом имперфекта). Глаголы с основой инфинитива 2 типа обычно образуют формы имперфекта от основ настоящего времени. Основы 4 типа с суффиксальным - а - после твердого согласного сохраняли его в имперфекте (писахъ - пис-а-ахъ). В 3-м лице ед. и мн. числа книжники часто присоединяли к окончанию имперфекта - ть (видимо, из форм наст. вр.). Формы 2-3-го л. дв. ч. и 2-го л. мн. ч. формантом - с - являются особенностью ДР текстов и отражают сближение с парадигмой аориста (несоста, куписте). Наряду с ними известны формы с формантом - ше - (несяшета).

Перфекст и плюсквамперфект - аналитические и противопост. синтетическим как формы относительных прошедших времен. Значение имело формальное выражение в действительном причастии прош. вр. на - л.

3. Плюсквамперфект = вспомаг. гл. "быти" в форме имперфекта или аориста от имперфектной основы - и прич. на - л. Редкая форма. Употреблялся лишь в тех случаях, когда предшествование прош. требовало особого выделения. В деловых текстах - единичные примеры, "русский плюсквамперфект" с формами "быти" в перфекте (былъ есмь написалъ). Живой речи был свойствен только он.

4. Перфект - всегда соотнесен с моментом речи. Обозначал состояние в наст., кот. явилось результатом действия в прошлом. Спряг. гл. в форме прич. прош. вр. (состояние как результат прошлого действия) и вспомогат. гл. в форме наст. вр. (отнесенность к моменту речи). По лицам изменялся вспомогат. гл. (есмь, еси и т. д.), а по родам и числам - причастие. Чаще от гл. соверш. вида (т. к. результат), но есть и примеры несоверш. В старейших текстах встречается преимущественно при передаче прямой речи. Вместе с тем - преобладающая форма в деловых и бытовых текстах, т. к. это своего рода "письменный диалог" с читателем, ориентированный на "момент речи" - время написания.

В сфере нелитературных текстов авторы формами на - л могли обозначать различные прошедшие действия, а авторы собственно лит-ных стремились исп. разные временные формы. => многочисленная система прош. времен - лит-ная традиция.

В собственно ДР текстах при исп. перфекта - ранние случаи опущения вспомаг. гл., т. к. его грамм. ин-ция становится избыточной (число выраж. и прич.). На лицо может указывать также и подлежащее. Но необходимо указание на время и наклонение, кот. осуществляется только вспомаг. гл. => превращение в неизменяемый показатель (как это случилось с формой "будетъ", ставшей показателем условности). Тоже произошло и с формой "бы", ставшей показателем наклонения. Так могло бы случиться и с вспомог. гл. перфекта, но сказалась общая судьба гл. "быти" в вост. говорах - отсутствие гл. хар-ет наст. вр. (0-знак). В 1-2 л. связка дольше удерживалась как показатель лица (но не времени). Такие формы фиксируются начиная с самых ранних нелитературных памятников. В том числе примеры в 1-2 лице при условии употребления личного мест. Наличие вспомог. гл. как раз обычно связано с отсутствием оного. => можно предположить, что для авторов текстов вспом. гл. при прич. на - л был эквивалентен личному мест. То есть утратил роль предикативного центра.

В живой речи перфект приобретал статус универсальной формы, служащей для выражения различных оттенков прош. вр.

Основы инфинитива.

Основа инфинитива могла оканчиваться на согл. или чаще на гласн.. корневой и суффиксальный. 5 типов:

1 тип - основа инфинитива, оканчивающаяся твердым корневым согл., который еще в праславянском языке мог претерпеть различные (фонетические) изменения в образованиях с суффиксом, начинавшимся с согласного (например, в инфинитиве): нес-ъши, вид-ъши. Глаголы с основой инфинитива 1-го типа, как правило, имеют такую же основу наст. вр., представляя единственную группу гл. с тождественными формообразующими основами.

2 тип - основа инфинитива, оканчивающаяся корневым гласным (как правило. дифтонгического происхождения или входящим в сочетание дифтонгического происхождения): би-ти, ду-ти, мы-ти.

3 тип - формообразующие основы, которые в инфинитиве хар-ся суффиком -ну-: гасну-ти, вяну-ти, мину-ти и т. д. Представлен 2-я подтипами:

А. Первоначально сохраняли основы, в которых -ну- присоединялся к корневому согласному: гас-ну-, съх-ну-; эти основы образовывали некогда формы без -ну-.

Б. Объединяет основы, в которых суффикс -ну- присоединен к корневому гласному (ду-ну, ми-ну); эти основы устойчиво удерживали суффикс -ну- во всех формах.

4 тип - основы инфинитива, оканч. суффиксальными гласными -ять-, -а- (в том числе и в составе более сложных суффиксов): крич-а-ти, бы-ва-ти, сл(ять)д-ова-ти и т. д.

5 тип - основы инфинитива, оканч. суффиксальным гласным -и-: прос-и-ти, ход-и-ти и т. д.

21. История системы прошедших времен

Общая история форм прошедших времен, восстанавливаемых для «исходной» системы древнерусского языка, представляется как процесс постепенного отмирания синтетических временных образований (имперфекта и аориста) за счет расширения функций перфекта. Процесс этот, если исходить из сопоставления представленной в старейших текстах многочленной системы прошедших времен с современной, очевиден, как и очевидна способность современной универсальной формы прошедшего времени на -л, исторически связанной с перфектом, выражать и аористное, и имперфектное, и плюсквамперфектное, и «свое» прежнее перфектное значение.

Для того чтобы, прослеживая историю форм прошедших времен, не терять реальной перспективы, целесообразно проанализировать сначала способы выражения основных значений прошедшего времени в современном русском языке — тех значений, необходимость в выражении которых всегда возникает в речевой практике и в древнерусском языке удовлетворялась разными временными образованиями. И в этом случае, как и в других, следует учитывать неодинаковые коммуникативные потребности в разных сферах функционирования языка — диалоге и повествовании (рассказе и описании).

Диалектологам хорошо известно, что в диалоге обращение к прошлому в подавляющем большинстве случаев связано с непосредственными интересами настоящего —момента речи. Иными словами, в диалогической речи прежде всего возникает необходимость в выражении перфектного значения (историки языка постоянно подчеркивают, что именно этим и объясняется наибольшая жизненность перфекта по сравнению с остальными прошедшими временами древней славянской системы временных форм). Я пришёл, — говорит входящий в комнату (' я здесь'); Написал! — сообщает закончивший контрольную работу ('задание выполнено — вот оно'). В диалоге это значение, как правило, выражается формой на -л от основы совершенного вида.

Очень редко в диалоге возникает необходимость указания на действие, полностью отнесенное к прошлому (т. е. значение аориста); в этой сфере функционирования языка оно обычно выражается формой на -л от основы несовершенного вида.

В повествовании (в монологе) о прошлых действиях не говорится изолированно; в тех случаях, когда сообщается о действиях, следовавших одно за другим (типичный аорист рассказа), в современном языке используется форма на -л от основы совершенного вида,которая и представляет собой аорист монологической речи.

В тех случаях, когда в повествовании появляется описание или отмечается действие, являющееся как бы фоном осуществления сменяющих одно другое событий, или возникает необходимость в характеристике прошлого состояния (безотносительно к границам его осуществления), т. е. когда возникает потребность в выражении собственно имперфектного значения, оно реализуется в форме на -л от основы несовершенного вида.

Что же касается значения плюсквамперфекта, то современный язык, как правило, его избегает, используя описательные конструкции. Но возможна и передача значения предшествования без дополнительных членов или временных союзов — с помощью формы на -л от основы несовершенного вида.

Принято считать, что ранее всего в древнерусском языке были утрачены простые (синтетические) прошедшие времена — имперфект и аорист. При этом предполагается, что имперфект «исчезает» раньше, поскольку мы не находим его в грамотах, даже самых ранних. В современном русском языке мы не находим никаких явных следов старого имперфекта. Это также говорит в пользу особенно ранней его утраты.

Утрату аориста относят к более позднему времени; при этом считается, что утрата аориста проходила не одновременно во всех говорах древнерусского языка, но раньше осуществлялась на юге, позднее на севере (в особенности в Новгороде и в землях, колонизованных новгородцами). В отношении времени исчезновения аориста в северных говорах (тех, где он, считается, держался дольше) обращается внимание на то, что некоторые факты северных, именно — новгородских памятников XIII—XIV вв., и даже не только светских, оригинальных, но и церковных, говорят о начавшейся утрате его и о том, что встречающиеся случаи употребления являются остатками старины и не отражают живого говора этого времени. Функции утраченных простых прошедших времен взял на себя перфект, превратившийся в универсальную форму прошедшего времени в русском языке.

Реалистическая интерпретация истории форм прошедших времен в живой речи, опирающаяся на показания памятников письменности, должна учитывать не только употребительность их в текстах, наименее зависящих от книжно-славянских языковых традиций (т. е. в деловых и бытовых памятниках), но и учитывать их связь с теми значениями прошедшего времени, которые ими обозначены в каждом конкретном случае употребления. Последнее чрезвычайно важно потому, что не только древнерусские, но и более поздние книжники, учившиеся грамоте по церковнославянским богослужебным текстам, хорошо были знакомы с простыми претеритами и нормами их употребления и в текстах повествовательных, соответствовавших по своему жанру «классическим» образцам, использовали эти формы достаточно последовательно даже тогда, когда

таких форм в живой речи уже давно не было (например, в XVI—XVII вв.).

Анализ употребления форм на -л во всех старейших некнижных текстах показал, что оно связано не только с собственно перфектным значением: те же формы употребляются и для выражения значений аориста и имперфекта, что уже само по себе означает, что и смоленские и новгородские писцы (XII—XIII вв.) в своем языковом сознании связывали различные частные значения прошедшего времени с формами на -л, образованными от основ разных видов. Вместе с тем те формы в новгородских грамотах, которые дают повод говорить о более длительном сохранении аориста в северных говорах, на поверку используются отнюдь не со значением аориста. Это относится и к старейшему примеру с формой аориста въда (т)ебѣ (в берестяной грамоте XII в.), где обычно предполагается пропуск -л(ъ) (ибо далее есть далъ ecu и, наконец, въда ecu) и где в любом случае бесспорно перфектное значение (выраженное перфектом, если в написании въда действительно описка).

С перфектным значением употреблены и все остальные немногочисленные формы аориста, зафиксированные в новгородских деловых текстах XIII—XIV вв.

Что касается формы имперфекта, то положительных свидетельств его существования в восточнославянских диалектах нет. Мнение о том, что в начальный период создания древнерусской письменной культуры имперфект в местной речи был, основано на довольно последовательном (с точки зрения выражения соответствующего значения) его употреблении в старейших списках «Повести временных лет», в частности в Лаврентьевском; только на этом основании П. С. Кузнецов сделал заключение, что «имперфект, вероятно, был живой формой в эпоху создания подлинника «Повести временных лет». Следовательно утрата его происходила, по меньшей мере, после начала XII в. Между тем, если опираться на этот материал, нельзя не заметить, что уже в старейших списках «Повести временных лет» значение имперфекта эпизодически актуализируется включением во временную форму суффикса -(ы)ва-/-(и)ва-, активизация которого в живой речи может быть связана только с утратой специализированных временных форм.

С XVI в. образования на -ыва-л особенно характерны для канцелярско-делового языка как удостоверительных, так и осведомительных актов (включающих повествование). Соотнесенные с формами настоящего времени с тем же суффиксом, они нередко обнаруживают значение повторяемости или обычности действия в прошлом, что дало повод охарактеризовать соответствующие формы как «прошедшее многократное». Между тем значение повторяемости для них является вторичным, потенциально связанным с общим значением основы (а не формы), но не обязательным.

Итак, наблюдения над употреблением простых претеритов в старейших древнерусских памятниках в связи с позднейшими традициями не дают оснований предполагать более или менее длительное их сохранение в древнерусских говорах. Ни аориста, ни имперфекта как глагольных форм со своими специализированными временными значениями в живой речи восточных славян к XII в. уже не было. Значение аориста в некнижных текстах XII в. постоянно выражается формой на -л от основ совершенного и (реже) несовершенного вида (последнее характерно для диалога); а сами формы аориста в этих текстах свидетельствуют лишь о знакомстве с ними грамотных людей, но ни в одном известном случае не употреблены с собственно аористным значением (которое для них продолжало оставаться характерным в книжно-литературном языке вплоть до нового времени). Имперфект же как временная форма не имеет на восточнославянской почве никаких традиций, но достаточно рано проявляется его функциональная соотнесенность со специализированной по своему грамматическому значению и явно новой в плане истории славянской глагольной системы формой на -ыва-л/ -ива-л. И если в существовании аориста как временной формы живой древнерусской системы сомневаться все же не приходится, то принадлежность имперфекта как глагольной формы системе восточнославянских диалектов хотя бы и дописьменного времени не может быть доказана.

Критический анализ употребления глагольных форм в нелитературных текстах убеждает в том, что не позднее XII в. в языковом сознании их создателей частные значения прошедшего времени связывались с функциями образований на -л от основ разных видов, которые, утратив вспомогательный глагол (в 1—2-м л. еще использовавшийся как показатель лица, а не времени), уже не соотносились с настоящим (моментом речи), получив тем самым возможность выражать различные значения собственно прошедшего времени.

Функциональное преобразование формы на -л в большинстве восточнославянских говоров имело следствием развитие «нового перфекта» — специализированной неизменяемой формы краткого действительного причастия прошедшего времени, употребляющейся в качестве глагольного сказуемого со значением перфекта: Он уехавши; У нее муж погибши; Руки вроде как опухши (в ряде говоров эта форма используется в личных и безличных страдательных конструкциях с перфектным значением). Легко заметить, что во всех случаях констатируется наличное состояние, являющееся результатом осуществившегося в прошлом действия: уехавши — 'его сейчас нет', погибши — 'она теперь без мужа' и т. д.

Причины развития таких форм очевидны: перфектное значение является самым актуальным для диалога; поэтому переоформление прежнего перфекта в универсальную форму прошедшего времени, т. е. превращение его в собственно прошедшее, не связанное с указанием на наличное состояние, создавало «вакуум» в системе средств выражения самого актуального для диалога предикативного значения. Именно поэтому «новый перфект» должен был развиться «после принятия на себя старым перфектом функции прошедшего времени». Предложенная выше хронология перестройки форм прошедших времен означает, что «новый перфект» должен был появиться не позднее XII столетия.

«Новый перфект» (как и перфект вообще) является принадлежностью диалога.

Долгое время «новый перфект» считался особенностью северозападных великорусских говоров. Однако исследования последних десятилетий показали, что он распространен в подавляющем большинстве великорусских говоров, в том числе и в южновеликорусских, а также в говорах других восточнославянских языков; причем на территории Белоруссии фиксация этой формы «редеет» лишь в ареале полесских говоров. Если иметь в виду территорию Древней Руси, то «нового перфекта» (представленного хотя бы отдельными примерами) не оказывается только в говорах Ростово-Суздальской земли и ее колоний (чем и объясняется отсутствие его в системе литературного языка, нормы которого формировались под влиянием диалекта Москвы).

Данные лингвистической географии, следовательно, подтверждают вывод о завершении процесса преобразования древней славянской системы прошедших времен в восточнославянских говорах до XII в.

Развитие «нового перфекта» связано с функциональной перестройкой образования на -л. В самом деле, принципиальное отличие значения перфекта от значения аориста (а отчасти и имперфекта) связано с указанием на наличное состояние, что и объединяет перфект с «предбудущим» и «предпрошедшим», где также указывается на состояние, которое вполне оформится (или оформилось) до завершения (или начала) следующего действия (в будущем или прошлом). Именно этим было обусловлено оформление древних аналитических форм с причастием прошедшего времени (на -л) как формы, актуализирующей значение состояния как результата прошлого действия. По мере того как форма на -л принимала на себя собственно значение процесса (действия, а не признака предмета), она, естественно, теряла значение признака как результата прошлого действия, т. е. теряла собственно причастное значение, необходимость в котором постоянно

возникает в диалоге (ибо надо сообщить не то, что он приехал в смысле 'завершил процесс', — потребность в выражении этого значения обычно возникает в рассказе, — а то, что 'он находится здесь, а не в отъезде').

С историей перестройки древней системы прошедших времен отчасти связана и судьба плюсквамперфекта в русском языке, если иметь в виду не книжно-литературную традицию, а историю живой речи. В этом плане, естественно, может рассматриваться лишь история «русского плюсквамперфекта», который как форма до сих пор сохраняется в украинском и белорусском языках и в некоторых северных русских говорах (главным образом в иноязычном окружении. Будучи довольно редкой формой, плюсквамперфект в значении «нейтрального» указания на предшествование прошлому действию или состоянию известен, как правило, повествовательным книжно-литературным текстам. Что же касается памятников деловой и бытовой письменности, то начиная с древнейших они используют плюсквамперфект лишь в случаях, когда обращается внимание на действие, прерванное или «отмененное» следовавшим за ним действием в прошлом.

Общее значение предшествования, свойственное плюсквамперфекту и реализуемое в текстах повествовательных, в диалоге оказывается актуальным лишь в случаях, когда необходимо подчеркнуть его «незавершение» или «отмену» последовавшим затем действием. Это, первоначально частное, значение постепенно и закрепляется в качестве основного.

В условиях утраты спрягаемой части вспомогательного глагола (болела была из болѣла была есмь) значение «отмененного» прошлого целиком сосредоточивается на форме был-, согласовательная функция которой оказывается избыточной. Создаются условия для превращения этой части сочетания «форма на -л + был-» в неизменяемый показатель модально-временного значения [подобно бы, буде(т) и т. п.]. Так оформляется конструкция типа (за)болел было, пошёл было, встречающаяся во всех великорусских говорах и известная литературному языку.

Если диалектологи фиксируют остаточные формы плюсквамперфекта только в говорах, распространенных к северу от Москвы, то это можно объяснить тем, что превращение был- в неизменяемый показатель «отмененного» прошлого активнее протекало в акающих говорах, более резко противопоставляющих ударные слоги безударным: закрепившись в постпозиции к спрягаемому глаголу, было фактически превращается в энклитику, что и ускорило его изменение в постпозитивную. И это оказывается не отмеченным наблюдателями, считающими, что они имеют дело с конструкцией, тождественной литературным сочетаниям формы прошедшего времени с было. Между тем южновеликорусские деловые памятники начала XVII в. дают не меньше примеров с «плюсквамперфектом», чем северные, иногда параллельно используя в них было и изменяемую форму. Вырванные из контекста, они, как правило, производят впечатление традиционного плюсквамперфекта — со значением «нейтрального» предпрошедшего.

В текстах второй половины XVII в. «отмененное» (или незавершенное) прошлое действие выражается обычно формой, которая свойственна ему и сейчас.

Материал деловых памятников и условия современного употребления бывшего плюсквамперфекта заставляют обратить внимание на то, что и в древних

повествовательных текстах плюсквамперфект используется либо в тех случаях,

когда надо зафиксировать состояние, уже наличное к моменту осуществлявшегося

в прошлом действия, либо с «имплицитным» (не выраженным явно, но заключенным в контексте всего повествования) значением нереализованного или «отмененного» последующими действиями более раннего действия или состояния.