2015-06-14
300
Когда я о тебе помышляю, Создатель и Отче мой, то сердце мое, как воск тает, как река разливается в сладчайшей любви Твоей. Я вдруг загораюсь огнем божественным. И неужели любовь сия должна прерваться? Неужели сей пламень во мне зажжен на короткое время? Неужели сие желание тебя, бесконечное и всевожделенное добро мое есть пустое и никогда не исполнится? Неужели понимаемое нами блаженство ты мне только изволил показать и заставил желать, но дать оного мне никогда не намерен? И что, Господи мой, не мог ты или не хотел создать меня бессмертным, чтобы любовь я мою к тебе мог продолжать и воспевать славу твою всегда? К чему же ты, Отче мой, дал мне сии способности, сие горячее желание, которыми могу я к тебе воспламеняться и с тобой соединиться вечно? Если ты меня изволил назначить только для здешней жизни, то, кажется, довольно было бы с меня тех способностей, какие прочие животные, над коими ты меня учинил обладателем, имеют. Высшие совершенства мне в таком состоянии делаются в тягость. Сие восхищение благочестивой души всякого уважения достойно. Подлинно, самое лучшее качество к совершенству мира принадлежащее, было бы отнято, если бы мы не имели будущего упования и душа наша была смертна. Ибо ежели есть что великое и отменно премудрое в мире, то разумные существа, имеющие получить возможные совершенства и всегдашнее блаженство. В них должна быть соблюдена память или воображение всех дел Божиих в рассуждении мира и излиянных на разумные существа его благодеяний, и за оные вечное приносится благодарение.
Мыслящие, что мы не бессмертны по душе, весьма унижают Бога и человека. В таком случае уподобляют они нас актерам, а Бога комедианту, который будто создал нас для того, дабы посмотреть на наши дела, и дав нам время сыграть некоторую роль, паки нас уничтожить. По их, небесный отец производит в свет разумных детей с тем, чтобы они в море мира сего были игралищем фортуны, болезней, бедствий, лжи и безумия, и наконец, поглощены были через смерть вовсе невозвратной погибелью. То есть он создал нас не для того, чтобы мы были счастливы, но чтобы были несчастливы и претерпевали все несчастия удары. Сие судно состроено и пущено на море с тем, чтобы поборовшися с волнами, исщепано было в щепки. Сей человек родился и отправлен в житейское море для того, чтобы был игралищем бурь и свирепых волн, которыми, наконец, должен быть поглощен невозвратно. Словом, Бог до всех тварей благ, только к человеку не милостив. Но можно ли без великого нечестия иметь такие мысли о Высочайшем Существе, нас создавшем, - о Боге премудром, преблагом и человеколюбивом? Что я говорю, о Боге и о добром разумном человеке подобных мыслей иметь нельзя. Такие мысли открывают широкую дорогу к афеизму. И не дивно, что отвергающие бессмертие души весьма к нему близки. Подумать надобно, что если Творец в нас влил великую склонность к благодеяниям, так, что мы никогда в жизни нашей так не услаждаемся, как в то время, когда сделаем кому благодеяние, сердце наше обливается тогда живой радостью, то кольми паче он сам благости к своим созданиям преисполнен, и потому благоволит всякому дать столько добра, сколько кто вместить может. И какая же бы причина удержала Бога создать душу нашу бессмертной? Не мог или не хотел? Не мог! Безбожно! Не хотел! Не дал блаженства нам соестественного и, следовательно, опустил сделать лучше и дать миру большее благодеяние и большую блистательность. И сие мыслить злочестиво. Итак, да будет всякий уверен, что душа наша бессмертна. Когда же имеешь какое-либо в том еще сумнительство, оное припиши недостатку твоего знания, а отнюдь не заключай, что она смертна. Вопроси премудрых людей, и они разрешат твое сомнение. Сие потому больше сделать тебе надобно, что непризнающие бессмертия души говорят то по пристрастию. Они, имея совесть, отягощенную пороками, боятся того, чтобы не принуждены были отвечать за дела свои, а потому-то бессмертие души им страшно. Но на что нам бояться того, что может составить блаженство наше. Грешники, подобные мне, чего нам опасаться? Приступим ко Христу. Он очистит совесть нашу от мертвых дел и отнимет весь страх от души нашей. Милостив и щедр Господь. Грешны мы. За чем же стало? Покаемся и будем праведники. Тогда бессмертие души будет нам наилегчайшим утешением.
Тело человеческое еще отчасти, а не совсем мы узнали, может быть, оно и мыслит. Следовательно, есть ли в нас отделенная от тела душа и бессмертна ли, сумнительно. Какое высокое учение! Вот новый просветитель! Теперь-то дождались мы истинного просвещения. Так говорят незрелые умы о Волтере. Но я вас уверяю, что гораздо удобнее можно доказать бессмертие души, нежели то, чтобы материя имела те совершенства и способности, какие мы в себе находим, в чем, я надеюсь, все благоразумные и основательные философы со мной согласятся. Итак, господин Волтер очень маловажен резон сыскал к опровержению догмата о бессмертии души нашей. Он и сам усмотрел в нем непреодолимую трудность, а потому и не принялся доказывать, что материя мыслит, как только подобием магнита и тяжести, которые к сему нимало не приличны. И можно ли, основываясь на сем слабом умствовании и на умствовании таком, которого он и сам не понимает, делать сомнительной или опровергать веру в бессмертие души нашей. Истину так старую, как свет стоит, и принятую всеми народами. Поистине, сие не есть степенного и глубокомыслящего философа. Мы еще меньше найдем в нем благоразумия, если посмотрим, на какой конец он это делает. Я никакого другого намерения из его сочинений не примечаю, как только, что он это делал, чтобы показать свою ученость. И вот же источник, из коего сии злочестивые мысли проистекли. Источник, из которого обыкновенно все ереси в свете начало свое возымели. О! Гордость, гордость - источник всякого зла, корень беззакония, начало премногих бедствий рода человеческого, ты поистине породила нам и ныне новую веру, новое просвещение, кое, если размножится, чего сохрани Боже, то род человеческий должен быть в замешательстве. Ибо когда и теперь при всей вере о Высочайшем Существе и при сущей признательности бессмертия души нашей, порок толико усиливается, что никакие преграды удержать оный не в состоянии, и самые благоразумные узаконения в рассуждении нравов или бывают недействительны, или обращаются еще во зло и делаются орудием угнетения человечества, но, что уже последовать должно, когда вера будет только в книгах?
Что последует, когда ни Бога признавать, ни будущего по делам воздаяния человеки ожидать не будут? Корыстолюбивый устыдится ли угнетать человечество? Похотливый удержит ли свою к страстям стремительность? Жестокий будет ли опасаться мучить народы? Слабая для таких преграда гражданские законы, кои они исполняют по нужде, а не по совести. Тысячи случаев слышатся, в коих законы употреблены и протолкованы будут к их пользе. Следовательно, опровергать веру - есть вооружать одного на другого и вводить всеобщее бедствие. Итак, хотя бы вера была порождением политики, но, однако, оную, а особливо первые ее начала делать сумнительными во удовольствие своего самолюбия и гордости поистине с благоразумием никак не согласно. А потому такие сочинения, яко никакой пользы в себе не имеющие, но еще подрывающие основания благосостояния обществ и благонравия, желательно, чтобы были вовсе запрещены. Тем паче, что они и законам противны. Законы предписывают нам, чтобы мы почитали Бога и государя, жили бы добродетельно, удалялись от обиды и несправедливостей, потому что имеет быть о всех делах человеческих Страшный Божий Суд. На сей конец благоразумные государи учреждают училища, где самое первое учение страху Божию и бессмертию души, яко первым подкреплением добродетели. Сходно ли же с сим хотением законов учение нынешних новомодных просветителей, сие я оставляю на суд благоразумного читателя. Молодой человек не успеет выйти из школы или еще и тут же подружится с Волтером и ничему преподаваемому в училище не хочет верить. Сие неверие ему тем приятнее, что оно дает ему свободу и развязывает руки ко всем слабостям. А потому развращение нравов, как быстрый поток, течет и, как пожар при сильном ветре, свирепеет. Так вот, что законы созидают, то соблазнительные и вредные сочинения разоряют. Высокими истинами играть дурно. Сие заставило меня написать ревность к истине и к общей пользе.
РАССУЖДЕНИЕ О БЕССМЕРТИИ ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ ДУШИ, КОТОРОЕ УТВЕРЖДАЕТСЯ ЧРЕЗ ДОКАЗАТЕЛЬСТВО БОЖИЕГО БЫТИЯ, ОТКРЫВАЮЩЕГОСЯ ИЗ МНОГОЧИСЛЕННЫХ СОЗДАНИЙ
Рассуждение о бессмертии человеческой души, которое утверждается чрез доказательство Божиего бытия, открывающегося из многочисленных созданий
Какое пространство чудесных творений! Какие огромности великолепий открываются перед нами! Рассмотрим же мы сию удивительную громаду вещей и объемлем нашим понятием прежде всего подверженные нашему зрению столь бесчисленные тела. И во-первых, обозрим сей обитаемый нами земной круг. Сия земля, сие круглое и грубое тело, содержащее на себе бесчисленные миллионы жителей и окружаемое неизмеримым пространством воздуха, уже несколько тысяч лет обращается в стройном своем положении. Центр ее или пункт средины представляет нам некоторое подобие жизненного вещества. Сие утверждают движение, обращение и внутренние каналы или жилы, примечаемые в оной. В какой бы ввержены были неписанный страх все жители, ежели бы могли усмотреть в точности, как земля, обращаясь около своей оси, обращает вместе и нас с собой и противополагает ужаснейшей и неизмеримой под нами бездне. Сия же как бы оживотворенная сила земного центра не дает нам сего приметить, но таинственным образом привлекая к себе все тела, прижимаемые сверх того воздухом, кажется, что содержит все в одном градусе по верхней окружности. Не удостоверяют ли нас о некотором роде оживотворения земли примечаемые в ней, наподобие жил, искусно устроенные внутри каналы, которыми-то минеральные воды протекая, то влажность воздуха неизвестным почти нам образом проходя, сообщают целому земному телу существенные силы и как бы некоторые жизненные духи? Что должно заключать, когда стремительные движения, запершись в земле по причине засорившихся обыкновенных ее проходов, иногда заставляют ее как бы стонать и трястись, а иногда, усилившись и не вмещаясь во внутренности, по подобию бываемых в теле нашем прорывов, в чрезвычайном своем стремлении разрывают поверхность и извергают ужасные трески и пламень? О! Сколь же ежечасно дрожали бы смертные, ежели бы все понимали, что таковые в земле прорывы могут случиться на каждом месте и поглотить не только города, но и целые провинции. Рассмотрим же мы еще более сию землю, которую несправедливо бы тот почитал последней из всех планет, ежели бы кто хотел утверждать таковое мнение по грубому ее виду. Нет! Сие неправедным было бы порицанием. Посмотри на дорогие металлы и бесценные камни, скрывающиеся в недрах ее. Все сии блестящие внутренности могли бы, конечно, покрывать собой поверхность Земли, а чрез то представили бы ее в сиянии подобной солнцу. Но если бы сие сделалось, то погибли бы все одушевленные твари, вечный жар истребил бы все и обратил в прах. Признай же всяк достоинство сей земли, хотя представлявшейся в грубом и черном, но для нас полезном и нужном виде. Но что сии горы, леса, реки, песок, камни, отверстые пропасти и все то, что составляет вид нашей земли? Можно ли поставлять сие безобразием оной или неустройством поверхности ее? Нет, конечно, сего требует наша польза и безопасность, сие служит к нашему содержанию и удовольствию. Не ищем ли мы убежища от солнечного жара в рощах, садах и долинах? Не напояет ли вода всю земную тварь и не смывает ли как нас самих, так и других потребных для нас вещей? Не удерживают ли горы стремления бурных ветров, ополчающихся часто на наши высокие здания? Не служит ли камень и песок к сооружению городов и крепостей для нашей безопасности? И наконец, не выходят ли чрез отверстые подземные пропасти самым тишайшим образом внутренние стремительные ее движения? О! Сколь же с нашей пользой сходственно устроен сей земной круг. Но оставим его теперь на время, обратим наше внимание к телам, имеющим с Землей всегдашнее сообщение.
Какие это блестящие над нами два шарика, которые видим над собой, один - днем, а другой - во время ночи? И что это за голубая твердь, которая кажется распростертой над нами во все стороны? Сии два видимые наподобие тарелок круги суть Солнце и Луна; а представляющее вид голубой тверди есть неизмеримое пространство тончайшей и самой жидкой воздушной материи. Сколько же сии светила малыми не представляются нам, однако особливо Солнце в величине своей превосходит нашу Землю, которая равно маленьким бы шариком показалась, если бы кто мог посмотреть на нее с другой какой отдаленной планеты. Посмотри же, какое чудесное устроение и какое порядочное расстояние оных как между собой, так и от Земли! Уже прошло несколько тысяч лет, как сей небесным огнем зажженный круг изливает свой свет во все стороны, как на противоположные себе тела, так и самую неизмеримую глубину, наполненную одним воздухом. Сие горящее и несгораемое, изливающее ежечасно свою огненную материю и неистощаемое, сие огромное светило повешено так же на одном воздухе, как и Земля наша, и обтекает по жидкой стихии пространство неизмеримого воздушного царства предписанным с начала своего сотворения путем. Ежели бы сие благодетельствующее нам Солнце или на несколько градусов от нас отдалилось или на столько же к нам приблизилось сверх своего назначения, то сколь бы жители земные были тогда погибшими! Такое приключение навело бы нам бесконечную погибель. Сия вселенная или осталась бы вечным покрытая льдом или превратилась бы в самый твердейший камень, во внутренности которого кипели бы беспрестанно разные металлы. Но мы и сего страшиться нужды не имеем, надеясь, что сей огненный шар не может переступить положенных себе пределов. Сия же то переменяющая часто свой вид, то столько же скрывающаяся от нас Луна, сия ночная сообщница нашей Земли есть круг, составленный так же из грубой материи. Хотя она не имеет в себе собственного света, однако, заимствуя от Солнца, находясь в противоположении к оному, сообщает нам во время ночи сию светлость. Пусть некоторые думают, что сия планета имеет своих жителей, но мы, оставляя неосновательные догадки, будем вести наш рассудок своей дорогой к намеренному предложению. Сколько миллионов раз пробежала по воздуху и сия планета, но не переступила еще по сие время ни одной черты своих параллелей. Ежели бы и сей круг, хотя мало отдалился от Земли, либо приблизился к оной, то равно ввергло бы сие нас в крайние бедствия. Ибо удалившись, чрез быстротечное уступление с ним далее воздуха, привлек бы Землю ближе к Солнцу, а приблизившись, чрез придавление стремительным воздухом Земли мог бы отбить ее далее Солнца. Сей страх равно есть неоснователен, и мы безопасны от всяких таковых ужасных приключений. Сим еще не кончилось наше рассуждение. Должно ли нам оставить без примечания бесчисленные переплетенные между собой ряды звезд, представляющие нам высшую страну в толь великолепном сиянии? Кто же может противоречить, чтобы сии огненные шарики не были телами и чтобы небесное насаждение не было утверждено на одном воздухе? Мы видим оные в некотором между собой расстоянии, так же между ими усматриваем до дальнейших нам неизвестных пределов простирающийся воздух, а потому и заключать можем, что оные ничем между собой не соединены, но невидимою силой держатся в одинаковом порядке. Оставим же мы сей чудный театр и обратимся еще в сторону.
Какая там открывается черная и густая материя, которая затмевает почти половину атмосферы и сквозь которую самые солнечные лучи проникнуть не в состоянии? Не вечная ли ночь хочет покрыть нашу землю? Какой же слышен из нее ужасный стук, колеблющий воздушное стройное течение и приводящий в трепет всю оживотворенную тварь? Не вооружились ли все планеты столь страшной силой и не хотят ли земной шар, исключив из сообщества своего, прогнать в воздушную бездну или, разрушив его на части, разметать оные по воздуху? А сии покрывающие нас бездны вод не для того ли развертываются над нами, чтобы залить нас вечно? И что же это еще за небесный в непостижимом стремлении от одного конца света до другого достигающий, проницательный огонь? Сие страшное сияние ни устрояется ли на погубление наше? Страшитесь бродящие и ползущие по земле твари, ожидайте смертные конца своей судьбины и изготовьтесь прогневанному небу быть последней жертвой. О как же мы малы и презренны тогда, как сей небесный гром, соединенный с молнией в яростном рвении своем стремится на нашу землю! На сей страх и отчаяние, сия смертоносная гроза уже прошла. Встань устрашенный и поверженный на землю смертный, узнай, что сия казавшаяся пред тобой нестройность стихий имеет свои причины, порядок и необходимость. Сие устроено так в самом начале сего света и будет соблюдено до кончины оного, а без сего земля не произвела бы для тебя плодов, ежели бы не напоена была небесной водой, воздух, сгустившись на одном месте и заразившись от всегдашнего зноя, был бы для тебя зловреден, ежели бы сей гром сильнейшими ударами не разбивал и не расчищал оного и ежели бы сия молния не пожирала в нем некоторых грубых частиц, которые могли бы войти в наши внутренности.
Итак, мы увидели несколько чудесных сотворений. Скажи же мне теперь, кто устроил все сие? Кто поставил в таком стройном порядке сии удивительные вещи? И чья рука по сие время все оное содержит, хранит и управляет? Скажешь, что все сие получило бытие свое от природы. Но кто же таковой природе дал сию силу, и откуда она сама имеет свое начало? О! Сколь же слабо наше зрение! Какая мечтательная искра нашего ума, которая в непостижимости сих чудесных таинств теряется, так как прах в бурном ветре или песчинка в пространном море. Ежели же сии бездушные творения не доказывают еще создавшего оные, то рассмотри сей малый мир, то есть человека в существенном его составлении. Ежели земля с другими телами произведена сама собой, по мнению натуралистов, то кто же сего удивительного жителя составил и вложил в него действующую силу? Какое чудесное изобретение! Какое стройное соединение членов и какое, наконец, таинственное видим в нем оживотворение! Рассмотрим прежде телесные человеческие органы и составление оных. Зрение простирается до самых отдаленных вещей, только бы оные не были ничем от нас закрыты. За сколько сот миль оное достигает в одно мгновение ока, когда взирает на Солнце, Луну и звезды. Слух его столько же чудесен. Он не только чувствует звук ударения вещей, но различает его совершенно. Сколь же еще более удивительно, когда чрез сию дверь, голос речей, сообщаемых от другого, в совершенном распознании содержания и мысли оных, проходит до внутренности. Не меньше же того обоняние, вкус и осязание, объемлют удивительно все находящиеся около нас вещи. Не чудесный ли это состав тела? Но поступим еще далее.
Откуда начало свое имеет сие едва понимаемое совершеннейшее из всех тварей существо, обитающее в человеческом теле? Сия разумом и волей одаренная душа сама ли собой произведена в настоящее бытие? И кто же ей открыл познание тех вещей, которых она, не видя перед собой, столь справедливо и разумно об оных заключает? Сей светильник, водящий нас в темноте свободно и открывающий нашему заключительному усмотрению как видимые, так и невидимые существа, должен иметь настоящую причину своего бытия, где же оную искать, как не в создавшем его?
Признайся теперь всякий, что есть тот, который как все видимые, так и сокровенные от нашего телесного зрения, а только понимаемые нами существенные материи произвел в настоящее бытие. Конечно же, должно, чтобы все от него зависело, сохранялось и было управляемо. А ежели бы не было управляющего, то чрез столько тысяч лет могло бы уже последовать всему повреждение. Сии огромности, утвержденные на воздухе, давно бы уже потеряли свое правильное течение и обратились бы в нестройную смесь. Случайно произведенное, случайно бы и погибло.
Итак, видим из сего, что есть такое Высочайшее и Всемогущее Существо, которое нас и все видимые тела произвело на свет. Когда же Божество сие должно иметь в себе все совершенства в высочайшей степени, когда премудрость его есть беспредельная, то следует, что все сие создано на особливый и известный конец. И как сей конец должен быть самый наилучший и сходственный с Божиимыми совершенствами, то можно ли без огорчения сего Высочайшего Существа подумать, чтобы мы для того только получили от руки его бытие и жизнь, дабы по прошествии немногих лет наше существо обратилось в ничто? И кто будет столь дерзостен утверждать, чтобы бесконечно люди рождались и умирали без всякого особливого назначения и без всякого по смерти бытия или чтобы по прошествии некоторых веков, когда кончится свет, то и все сие столь премудрое Божие сотворение уничтожилось и пришло в небытие? А потому и не осталось более никаких знаков чудесных дел сего Божества? Поступим далее в сию тайну и рассмотрим предлежащую истину с лучшим вниманием. Когда неоспоримо уже принято нами, что Бог есть и когда он по существу своему должен быть вечным, то, конечно, надобно быть некоторым разумным тварям, которым бы сие Божие бытие открывалось и которые были бы доказательством и знаками оного. Ежели же души наши смертны, то и бытие Божие будет явственно одушевленной твари, то есть человеку, до тех только пор, пока стоит сей свет. А как сей земле не можно быть вечно, но поелику есть тело, сложенное из частей, потолику должна неминуемо быть подвержена разрушению в свое время, почему и люди должны будут навсегда перестать рождаться; то бытие Божие осталось бы уже одному только себе известным, а от других закрыто вечным незнанием, то есть не было бы таких тварей, которым бы открывалось бытие Божие и кои доказывали бы оное собой. Скажешь, пусть сей свет вечным быть не может, однако по разрушении как оного, так и всех человеческих душ может Бог другие светы создать и населять одушевленными тварями, а чрез то открывать свое бытие. Но сие противно премудрости его, когда созидая бесконечно светы и населяя людьми, будет одни разрушать и уничтожать, а другие новые населять попеременно. Можно ли сверх сего опровергать и справедливость Божью, которая не может произведена быть в свое настоящее действо в размерении наших дел и в воздаянии каждому достойного, когда души по смерти жить не будут? Такое богопротивное мнение о разрушении наших душ совсем исчезает, когда относим назначение наше к Божьим совершенствам.
Примем же мы сие за неоспоримое и точное правило, что души наши должны здесь жить для особливого конца, а потому и будут они бессмертными. Пусть кто приводит свои основания, утверждающие противное тому, однако все таковые доказательства останутся слабыми при дальнейшем исследовании сего нашего положения. Скажет ли кто, что душа после смерти разрушится на части, но сие противно будет тому доказанному уже от метафизиков положению, что все простые существа, одаренные разумом и волей, не подлежат никакому разрушению, ибо что не имеет в себе телесных частей, то и не может разрушиться. Сие противно величеству Творца, ежели бы столь славное создание его было так несовершенно и подвержено наконец обращению в ничто. Скажет ли кто, что душа останется в бесчувственном по смерти пребывании, то и сие будет некоторым знамением вышней его благости, когда разумные существа навеки повержены будут без всякого уважения в сие презренное бесчувственное состояние. Ежели искусство смертного художника тем более почитается достойным, когда лучшая его работа, сколько возможно будет прочной, то сколь же без сравнения свойственно всемогуществу Божиему созданные им сии одушевленные разумные существа, как знатнейшие из всех его творений, сохранить вечно в ненарушимом состоянии.
"Но душа наша есть подвержена всяким переменам и слабостям по состоянию тела, следовательно, она смертна". Слабое возражение! Скажи мне, можно ли порицать искусство знающего художника, когда он по причине худого или испорченного инструмента не может хорошо произвести в дело своей работы? Знай же, что и душа человеческая, сколь часто кажется быть подверженной некоторым с телом недостаткам, то бывает препятствуема к произведению своих действий единственно по причине ли несовершенства или испорченного состояния телесных органов как своих орудий.
Рассмотрим сверх сего врожденные душам нашим стремительные побуждения и неограниченные желания к совершенному добру, распространяющиеся в нас отчасу более даже до самой кончины нашей. Что означает сия бесконечная в нас к лучшему жадность, когда некоторые, получив и все возможные дарования совершенств, каких только достигать можно, однако не довольствуясь всем тем, таинственной некоторой силой будучи побуждаемы, стремятся еще почти к неизвестным и неоткрытым познанию смертных совершенствам? Когда же сии существенные души нашей побуждения даны нам от Бога, то сей оных предмет, то есть самое неизвестное совершенное добро должно иметь в самом деле свое бытие. Но как в жизни сей никто его не находит, то, конечно, оное сохраняется для нас в будущем веке, почему и душам нашим без сомнения должно быть бессмертным.
Некоторые, утверждаясь на сем положении, что никакое тело не может прийти в движение, не будучи тронуто другим телом, заключают, что и человеческая душа, дающая движение телу, должна быть равно с оным вещественной, а следовательно, опровергает бессмертие ее. Но таковым я скажу в ответ следующее.
В великое впал бы заблуждение тот, который хотел бы оспаривать управление Божие сим обширным пространством творений. Ибо когда нет и малейшего места, которое не наполняемо бы было присутствием Божием по его вездесущию, то должно, чтобы и все созданное получало от него непостижимую силу пребывания, движения и действия своего. Когда ж Бог будучи дух, всесильным своим управлением приводит все тела в движение и действие, то равно и душе нашей никто не препятствует, чтобы, будучи сама простым существом, могла по устроению своему давать обыкновенную силу движения и действия нашему телу. Почему вышеприведенное от противомыслящих положение не имеет к сему союзу души с телом никакого своего отношения.
Посмотри на внутреннее состояние самой души и рассмотри высшую часть ее действий, из которых усмотришь ее возвышенную от всего телесного и совсем не причастною смерти. Я не упоминаю о наружном человеческом состоянии, которое доказывает явно собой, что мы не вотще родились на свет. На что установление порядка между людьми? На что защищение и награждение добродетели, отвращение и наказание пороков? На что обязывают нас естественные должности? На что труды и достохвальные подвиги? На что порядочные правления? На что попечения о истинной славе? И на что, наконец, вся сия стройная, порядочная и беспрерывная цепь взаимного между людьми одного к другому отношения, ежели бы люди были такие бедные твари, которые, совершив назначенный жизни своей подвиг, познав таинственным природы вдохновением премудрого своего Творца и стремясь чрез всю свою жизнь к предмету неограниченного здесь добра, наконец по смерти погибли, исчезли и обратились в ничто или погружены были навеки в бесчувственном сне.
Может быть, еще кто скажет, что ежели предлежит душам нашим бессмертие, то должно, чтобы каждый имел некоторое оного предчувствование в своей природе, а потому и никто не отвращался бы смерти, но тем более желал бы будущей лучшей жизни; однако опыт представляет противное тому. Так знай, что сие происходит от того, что настоящее обыкновенно привлекает нас к себе более, нежели будущее. А для того люди, прилепившиеся столь страстно и слепо к настоящим удовольствиям, не только в сем, но и в других многих случаях впадают в заблуждение. Например, ежели неумеренности и невоздержанию предлежит случай, то по скоропостижному стремлению к удовольствованию себя настоящим ни за что не поставляется повреждение здоровья, чести и другие последующие из того бедствия. Итак, сколько заблуждение сие не препятствует, чтобы не иметь людям природного пожелания к добру, сколько и из отвращения от смерти не можно заключать, чтобы не было в природе такого же пожелания к бессмертной лучшей жизни.
Скажи, наконец, не свойственно ли столь разумной и возвышенной твари, каков есть человек, желать и утверждать бессмертие душ? И сколь презренным созданием поставляет себя тот, кто ограничивает столь коротко бытие своей души!
О! Пусть же утверждают разрушение оной для ободрения своего нерадящие о себе и оскверняющие жизнь свою гнуснейшими пороками, опасаясь строгих будущих за то наказаний правосудием Вышнего, конечно, назначенных, а мы, пекущиеся о себе и сколько можно последующие добродетели, станем лучше взирать со стремительным нашим желанием на сию блаженную вечность, на бессмертие наших душ.
Прийди к нам, о святое благочестие! Открой сию истину более и утверди ее непоколебимой в наших сердцах. Вы же, отвергающие бессмертие душ и тем огорчающие Творца своего духи, страшитесь праведного его мщения за уничтожение ваше святого его промысла в сохранении для вечной жизни наших душ, оставьте ваше заблуждение и приуготовьте себя к бесконечному по смерти пребыванию, которое для нас назначено и где от начала света собравшиеся души сообщества нашего ожидают.
НИКОЛАЙ ИВАНОВИЧ
НОВИКОВ
Об авторе
НОВИКОВ НИКОЛАЙ ИВАНОВИЧ
Новиков Николай Иванович (27.04 (8.05).1744 - 31.0 (12.08).1818) - просветитель, социальный мыслитель, книгоиздатель, писатель и журналист. Считая сатиру и просвещение главными орудиями борьбы с социальными пороками, в т.м числе с крепостничеством, вёл активную издательскую деятельность, печатая разного рода журналы, публикуя переводы Вольтера, Дидро, Монтескье, Руссо, Паскаля и др. С 1775 г. член масонской ложи "Астрея". Философия Новикова - идеалистически истолкованный деизм, не отрицающий сотворения мира Богом и бессмертия души. Социальный идеал его - просвещённая монархия, не допускающая "рабского состояния" людей, заботящаяся о "приращении художеств и наук". В центре философского творчества Новикова были проблема человека и нравственные (нравоучительные) вопросы. Каждый человек, по Новикову, должен содействовать прежде всего благу сограждан, отечества, степень этого содействия является главным критерием достоинства человека. Новиков включил этический элемент и в вопрос об источнике знания, его приращении. Ложное, неистинное знание он называл "развратным знанием". Согласно Новикову, путь к совершенствованию человека, к высшей нравственности лежит через знание: невежество - причина всех человеческих бедствий и заблуждений. Несмотря на умеренный характер его просветительства, Екатерина II заключила его в Шлиссельбургскую крепость.
