XVII. Как Аженор и незнакомка ехали вместе и о чем они беседовали в дороге

Двум молодым, красивым, остроумным существам, которые, прижавшись друг к другу, едут верхом на лошади по тряской, неровной дороге, просто нельзя не разговориться по душам.

Прекрасная незнакомка первой, по праву женщины, начала задавать вопросы.

— Значит, господин рыцарь, я верно угадала, что вы француз? -г спросила она.

— Верно, мадам.

— И что едете вы в Сорию?

— А вот этого вы не угадали, я сам вам сказал.

— Ладно… Вероятно, вы хотите предложить свои услуги королю дону Педро?

Прежде чем откровенно ответить на этот вопрос, Аженор подумал, что он сопровождает эту женщину только до Сории, с королем он встретится раньше нее, и, следовательно, ему нечего бояться проболтаться; ведь ему есть что сказать, не говоря всей правды.

— Мадам, — ответил он, — на этот раз вы ошиблись. Я не еду предлагать свои услуги королю дону Педро, так как служу королю Энрике де Трастамаре, точнее, коннетаблю Бертрану Дюгеклену, а везу побежденному королю предложения мира.

— Почему это побежденному? — надменным тоном спросила молодая женщина, тут же выразив на лице изумление.

— Конечно, побежденному, если на его соперника возложили корону, — ответил Аженор.

— Ах да! — небрежно заметила молодая женщина. — Значит, вы везете побежденному королю предложения мира?

— И он будет вынужден их принять, ибо дело его проиграно, — пояснил Аженор.

— Вы полагаете?

— Уверен.

— Почему?

— Потому что, имея дурное окружение, а главное — плохих советников, он уже бессилен продолжать борьбу.

— Разве у него дурное окружение?

— Разумеется… Все вокруг: его подданные, друзья, любовница — либо грабят его, либо толкают на зло.

— При чем тут подданные?

— Они бросили его.

— А друзья?

— Они его обирают.

— А что же любовница? — нерешительно осведомилась молодая женщина.

— Любовница толкает короля на зло, — ответил Аженор. Молодая женщина нахмурилась, и по ее лбу словно пробежала легкая тень.

— Вы, вероятно, говорите о мавританке? — спросила она.

— Какой мавританке?

— Новой пассии короля.

— Как вы сказали? — вскричал Аженор, сверкнув глазами.

— Разве вы не слышали, что король дон Педро без ума влюблен в дочь мавра Мотриля? — удивилась молодая женщина.

— В Аиссу! — воскликнул молодой человек.

— Вы знакомы с ней?

— Конечно.

— Почему же тогда вам не известно, что этот гнусный басурман хочет уложить ее в постель к королю?

— Замолчите, пожалуйста! — вскричал рыцарь, повернув к спутнице свое мертвенно-бледное лицо. — Умоляю, не говорите так об Аиссе, если вы не желаете, чтобы наша дружба умерла, еще не родившись.

— Но почему вы требуете, сеньор, чтобы я говорила иначе, если это правда? Мавританка стала или станет признанной любовницей короля, ведь он появляется вместе с ней повсюду, не отходит от штор ее носилок, устраивает для нее серенады и праздники, приходит к ней вместе со свитой.

— Вам точно это известно? — спросил Аженор, весь дрожа, потому что он вспомнил о том, о чем алькальд рассказывал Мюзарону. — Значит, это правда, что дон Педро путешествовал вместе с Аиссой?

— Мне известно многое, господин рыцарь, — ответила прекрасная путешественница, — ибо мы, люди из королевского дома, быстро узнаем новости.

— О, мадам, мадам, вы пронзаете мне сердце! — с грустью произнес Аженор, чья молодость вступила в пору расцвета, который слагается из двух тончайших материй души: доверчивости к чужим словам и наивности в словах собственных.

— Я пронзаю вам сердце?! — с изумлением воскликнула незнакомка. — Вы, наверное, хорошо знаете эту женщину?

— Увы, мадам, я влюблен в нее без памяти! — прошептал рыцарь, охваченный отчаянием.

Молодая женщина сочувственно улыбнулась:

— Но, значит, она вас больше не любит?

— Она признавалась, что любит. О, наверное, коварный Мотриль силой или колдовством принудил ее к измене.

— Это великий злодей, — холодно заметила молодая женщина, — который уже принес королю много зла. Но, по-вашему, какую цель он преследует?

— Совсем простую — хочет устранить донью Марию Падилью.

— Значит, вы тоже так думаете?

— Конечно, мадам.

— Но толкуют, будто донья Мария безумно влюблена в короля, — продолжала незнакомка. — Как вы полагаете, страдает ли она от того, что дон Педро столь недостойным образом бросает ее?

— Она женщина, а значит, существо слабое, она погибнет, как погибла Бланка. Правда, смерть одной была убийством, а смерть другой станет искуплением.

— Искуплением!.. По-вашему, выходит, что Мария Падилья должна искупить какую-то вину?

— Это не я говорю, мадам, так люди говорят.

— Следовательно, вы считаете, что Марию Падилью не будут оплакивать, как оплакивают Бланку Кастильскую?

— Конечно, не будут, хотя, когда их обеих не будет на свете, любовницу, вероятно, признают столь же несчастной, как и супругу дона Педро.

— А вам будет ее жалко?

— Да, но я должен жалеть ее меньше, чем кого-либо.

— Почему же? — спросила молодая женщина, в упор глядя на Аженора своими расширенными черными глазами.

— Потому что говорят, будто она посоветовала королю убить дона Фадрике, а дон Фадрике был моим другом.

— Вы случайно не тот франкский рыцарь, — спросила молодая женщина, — которому дон Фадрике назначал встречу?

— Да, и это мне пес принес голову своего хозяина.

— Шевалье! Шевалье! — вскричала молодая женщина, хватая Аженора за руку. — Выслушайте меня: клянусь душой своей, клянусь надеждой Марии Падильи попасть в рай, что не она подала этот совет, а Мотриль!

— Но ведь она знала об убийстве и не помешала ему. Незнакомка ничего не ответила.

— Довольно того, что ее накажет Бог или, вернее, сам дон Педро. Кто знает, не потому ли он сейчас меньше ее любит, что между ним и этой женщиной пролегла кровь его брата.

— Может быть, вы правы, — громко ответила незнакомка, — но потерпите, не спешите!

— Кажется, вы ненавидите Мотриля, мадам?

— Смертельно.

— Чем же он вам так досадил?

— Тем же, чем всем испанцам: он разлучил короля со своим народом.

— Из-за политических интриг женщины редко испытывают к мужчине такую ненависть, которую, мне кажется, вы питаете к Мотрилю.

— Потому что мне тоже есть на что пожаловаться: целый месяц он мешает мне найти моего мужа.

— Каким образом?

— Он окружил короля дона Педро такой слежкой, что до того не может дойти ни одно письмо, ни один гонец не может пробраться ни к королю, ни к его людям. Я сама посылала к моему мужу двух тайных курьеров, которые не вернулись назад. Мне и сейчас неизвестно, сумею ли я попасть в Сорию и попадете ли туда вы…

— Не беспокойтесь, я попаду, ибо еду в качестве посла. Молодая женщина иронически покачала головой.

— Вы попадете в город, если того пожелает Мотриль, — сказала она приглушенным голосом, в котором чувствовалось сильное душевное волнение.

Аженор протянул руку и показал перстень, который дал ему Энрике де Трастамаре.

— Вот мой талисман, — пояснил он.

Изумруд этого перстня крепился двумя скрещенными буквами «Э».

— Ну тогда, — заметила молодая женщина, — вам, может быть, и удастся миновать охрану.

— Если я преодолею охрану, то и вы преодолеете ее вместе со мной, потому что вы в моей свите и к вам должны отнестись с уважением.

— Вы обещаете мне, что если вы проникните в город, то и я проникну вместе с вами?

— Клянусь словом рыцаря!

— Хорошо! В обмен на вашу клятву, заклинаю вас сказать мне, что вам сейчас доставило бы самое большое удовольствие?

— Увы! Вы не можете даровать мне самого желанного.

— Все равно скажите!

— Я хотел бы встретиться с Аиссой и поговорить с ней.

— Если я проникну в город, вы встретитесь с ней и поговорите.

— Благодарю вас! Поверьте, я буду навеки вам признателен!

— А я уверяю вас, что мне вы окажете еще большую услугу!

— Однако это вы дарите мне жизнь.

— А вы дарите мне нечто большее, чем жизнь, — загадочно улыбнувшись, возразила молодая женщина.

Обменявшись этими клятвами и заключив союз, они тем временем въехали в деревню, где должны были расположиться на ночлег; прекрасная незнакомка проворно соскочила с коня Аженора, поскольку жители сочли бы странной эту компанию христиан и цыган, и было решено утром встретиться на дороге, примерно в льё от деревни.