XVIII. Паж

Утром, поднявшись чуть свет, рыцарь уже нашел цыган в условленном накануне месте возле источника, где они завтракали. Как и вчера, все цыгане расположились на прежних местах, и маленький отряд в том же порядке отправился в дорогу.

День прошел за разговорами, самое живое участие в котором приняли Мюзарон и мамка. Но, невзирая на увлекательность и пестроту содержания тех бесед, что вели между собой оба этих столь важных персонажа, мы воздержимся от их пересказа. Мюзарон, хотя и пустил в ход всю свою дипломатичность, сумел выведать у старухи лишь то, о чем вчера уже рассказала молодая женщина.

Наконец они увидели Сорию.

Этот жалкий провинциальный городок, как водилось в те времена, был обнесен крепостными стенами.

— Вот мы и приехали, мадам, — сказал Аженор. — Если вы полагаете, что мавр за всем следит, как вы мне говорили, то не думайте, что он ограничивается проверкой городских ворот и бойниц; у него и за городом должны быть разведчики. Поэтому с этой минуты я прошу вас держать себя осмотрительнее.

— Я уже подумала об этом, — ответила молодая женщина, озираясь по сторонам так, словно хотела получше разглядеть окружающую местность, — и если вы соблаговолите проехать чуть вперед, правда не отъезжая слишком далеко, то уже через четверть часа я буду готова ко всему.

Аженор согласился с ней. Молодая женщина спешилась и увела свою мамку в густые кусты, тогда как мужчины остались наблюдать за дорогой.

— Ну что вы, господин оруженосец, не ломайте себе шею и подражайте в скромности вашему хозяину, — посоветовала мамка Мюзарону, который напоминал тех дантовских грешников, чьи головы повернуты назад, хотя идут они вперед.

Но, несмотря на этот совет, глядеть в другую сторону было выше сил Мюзарона, захваченного приступом неодолимого любопытства.

Он же видел, что обе женщины скрылись в роще каштанов и каменных дубов.

— Я, сударь, — обратился он к Аженору, когда окончательно убедился, что его взгляд бессилен пронзить завесу зелени, скрывшую женщин, — в самом деле очень опасаюсь, что наши спутницы окажутся простыми цыганками, а не знатными дамами, как мы с вами сперва предполагали.

К несчастью для Мюзарона, его господин теперь думал иначе.

— Вы болтун, обнаглевший от моей снисходительности, — резко оборвал его Аженор. — Молчите!

Мюзарон умолк.

Через несколько минут езды таким тихим шагом, что они едва проехали метров триста, до них донеслись громкие и долгие крики: это их звала мамка.

Они обернулись и увидели, что к ним идет молодой человек, одетый по испанской моде; он был в коротком пажеском плаще, с застежкой на левом плече и махал шляпой, прося их подождать его.

Совсем скоро он подошел к ним.

— Вот и я, сеньор, — сказал он Аженору, который с немалым изумлением узнал свою попутчицу; ее черные волосы были забраны под белокурый парик, подложенные плечи делали ее похожей на молодого, крепкого парня; походка была размашистой, и даже цвет лица стал смуглее оттого, что изменился цвет волос.

— Как видите, я приняла свои меры предосторожности, — продолжал «молодой человек», — и, по-моему, ваш паж без труда сможет вместе с вами попасть в город.

И «паж» с легкостью, уже знакомой Аженору, вскочил на круп его лошади.

— А где же ваша мамка? — спросил он.

— Вместе с двумя моими конюшими она останется в соседней деревне до тех пор, пока я их не вызову.

— Тогда все в порядке… Вперед, в город!

И Аженор направился прямо к главным воротам Сории, что были видны в конце аллеи, обсаженной старыми деревьями.

Но не успели они проехать и две трети аллеи, как их окружил отряд мавров, который выслали навстречу дозорные, заметившие их с крепостной стены.

Аженора расспросили о цели его приезда. Как только он заявил, что его целью являются переговоры с доном Педро, мавры взяли их под охрану и отвели к начальнику стражи городских ворот, офицеру, поставленному на этот пост самим Мотрилем.

— Я прибыл от коннетабля Бертрана Дюгеклена с поручением провести переговоры с доном Педро, — ответил Аженор, которого начальник стражи снова спросил о цели приезда.

Услышав это имя, уважать которое научилась вся Испания, офицер забеспокоился.

— Кто едет вместе с вами? — осведомился он.

— Как вы видите, мой оруженосец и мой паж.

— Хорошо, ждите здесь, я передам вашу просьбу сеньору Мотрилю.

— Поступайте как вам угодно, — возразил Аженор, — но учтите, что разговаривать я буду только с королем доном Педро, а не сеньором Мотрилем или с какой-либо другой особой. И прошу вас быть поучтивее и не затягивать этот допрос, который меня оскорбляет.

Офицер поклонился.

— Вы рыцарь, — ответил он, — вам должно быть известно, что приказ командира для меня закон, и поэтому я обязан исполнять все, что мне предписано.

Потом он обернулся и сказал солдатам:

— Ступайте и передайте его светлости первому министру, что иностранец от имени коннетабля Дюгеклена просит у короля аудиенции.

Аженор посмотрел на своего пажа, который показался ему сильно побледневшим и взволнованным. Мюзарон, привыкший к разным передрягам, не волновался из-за таких мелочей.

— Приятель, — обратился он к молодой женщине, — ваши меры предосторожности приведут к тому, что вас, несмотря на весь этот маскарад, опознают, а нас повесят как ваших соучастников. Но это пустяки, лишь бы мой хозяин остался доволен!

Незнакомка улыбнулась; всего мгновенье понадобилось пажу, чтобы снова воспрянуть духом: молодая женщина, видимо, не раз смотрела в лицо опасностям.

Она уселась в двух шагах от Аженора и прикинулась совершенно безразличной ко всему происходящему.

Наши путники, пройдя несколько комнат, набитых стражниками и солдатами, в эту минуту находились в кордегардии, расположенной в башне, куда вел только один вход.

Все глаза были устремлены на эту дверь, в которую, как ожидалось, вот-вот должен был войти Мотриль.

Аженор продолжал беседовать с офицером; Мюзарон завел разговор с несколькими испанцами, которые расспрашивали его о коннетабле и своих друзьях, служивших у дона Энрике де Трастамаре.

Пажа тут же окружили пажи начальника стражи городских ворот, сновавшие взад-вперед, и обошлись с ним как с безобидным ребенком.

По-настоящему охраняли только Молеона, хотя он своей учтивостью совершенно успокоил офицера. Впрочем, что мог сделать один против двухсот!

Испанский офицер предложил французскому рыцарю фрукты и вино; чтобы их принести, слугам начальника стражи надо было пробраться через шеренгу охранников.

— Мой господин привык все брать только из моих рук, — сказал юный паж Аженора и пошел вместе со слугами в жилые комнаты.

В этот момент все услышали, как часовой подал команду

«Смирно!», и крики «Мотриль! Мотриль!» были слышны даже в кордегардии.

Все встали.

Аженор почувствовал дрожь, пробежавшую по жилам, опустил забрало и сквозь железную решетку поискал глазами юного пажа, чтобы его успокоить, но того не было.

— А где же наша попутчица? — шепотом спросил он у Мюзарона.

Тот с величайшим спокойствием ответил по-французски:

— Сеньор, она сердечно благодарит вас за ту услугу, которую вы ей оказали, проведя в город Сория, и просила меня передать вам, что она вам бесконечно признательна и совсем скоро вы убедитесь в этом.

— Что ты мелешь! — с удивлением воскликнул Аженор.

— То, что она велела мне сказать вам перед уходом.

— Уходом?!

— Ну да, клянусь честью! Угорь не так ловко выскальзывает из сети, как она проскользнула между часовыми. Я видел, как в тени промелькнуло белое перо ее берета, а поскольку с тех пор я его не видел, то пришел к выводу, что она сбежала.

— Слава Богу! — прошептал Аженор. — Но ты помалкивай! В соседних комнатах загремели шаги множества людей. Стремительно вошел Мотриль.

— Кто этот человек? — спросил мавр, бросив острый, пронизывающий взгляд на Молеона.

— Этот рыцарь, присланный мессиром Бертраном Дюгекленом, коннетаблем Франции, желает говорить с королем доном Педро.

Мотриль приблизился к Аженору, который, опустив забрало, являл собой этакую железную статую.

— Вот, смотрите, — сказал Аженор, сняв железную перчатку и показывая изумрудный перстень, который дал ему король Энрике де Трастамаре в качестве опознавательного знака.

— Что это? — спросил Мотриль.

— Изумрудный перстень доньи Элеоноры, матери дона Педро.

Мотриль поклонился.

— И чего же вы хотите?

— Я скажу это королю.

— Вы желаете видеть его светлость?

— Да, желаю.

— Вы говорите дерзко, шевалье.

— Я говорю от имени моего властелина короля дона Энрике де Трастамаре.

— Тогда вам придется подождать здесь, в крепости.

— Подожду. Но предупреждаю вас, что долго ждать я не намерен.

Мотриль иронически улыбнулся.

— Хорошо, господин рыцарь, ждите, — сказал он. И вышел, поклонившись Аженору, чьи глаза сквозь железную решетку шлема казались раскаленными углями.

— Стерегите крепко, — шепнул Мотриль офицеру, — это важные пленники, за которых вы мне отвечаете головой.

— Как прикажете с ними поступать?

— Об этом я скажу вам завтра. До тех пор никого к нему не допускать, вы меня поняли?

Офицер отдал честь.

— Дело ясное, — с полнейшим спокойствием сказал Мюзарон, — по-моему, нам крышка, а эта каменная коробка станет нашим гробом.

— Я упустил великолепную возможность задушить этого нехристя! — воскликнул Аженор. — О, если бы я не был послом… — прошептал он.

— Величие тоже имеет свои неудобства, — философически заметил Мюзарон.