double arrow

XXIX. ГОСПОЖА ТИФАНИЯ РАГЕНЭЛЬ

Дочь виконта Робера Рагенэля, сеньора Ля Белльер, человека редких достоинств, Тифания Рагенэль была одной из тех образцовых супруг, которых судьба посылает героям лишь тогда, когда либо Бог ниспосылает на одну семью все свои бесценные дары, либо когда заслуги одного супруга обычно полностью затмевают заслуги другого.

Молодую Тифанию Рагенэль бретонцы прозвали волшебницей. Она разбиралась в медицине и астрологии; это она, к великому изумлению встревоженных бретонцев, предсказала Бертрану победу в двух прославленных сражениях; именно она, когда Бертран уставал от войны и желал отдохнуть в своих владениях, снова подвигала его своими советами и предсказаниями на героическую жизнь, благодаря которой он добывал богатство и немеркнущую славу. Ведь вплоть до войны, которую вел Карл де Блуа против Жана де Монфора — во время этой войны Бертран и был призван командовать армией, — бретонский герой имел возможность проявить свои силы, умение и несгибаемое мужество лишь в качестве непобедимого бойца на турнирах и главного сборщика налогов.

Так что Тифания Рагенэль оказывала и на мужа, и на всю Бретань влияние, равное влиянию истинной королевы.

Она была красива, происходила из знатного рода. Своим просвещенным умом она превосходила многих членов совета, который обсуждал налоговые споры, и эти ее драгоценные качества подкрепляло беспримерное бескорыстие супруга.

Узнав, что прибыл гонец от Бертрана, она со свитой фрейлин и пажей вышла встречать Аженора.

Лицо Тифании Рагенэль выражало тревогу; она, словно заранее обо всем зная, облачилась в траурные одежды, что при тогдашних обстоятельствах, когда люди вообще еще не слышали о катастрофе при Наваррете, вселило суеверный ужас в обитателей замка Ла-Рош-Дерьен.

Тифания вышла к Молеону и встретила его на подъемном мосту.

Молеон, мгновенно забыв о своей радости, принял торжественный вид вестника печали.

Сначала он поклонился, потом опустился на одно колено, подавленный величественной внешностью благородной дамы, а еще больше — значительностью привезенных им новостей.

— Рассказывайте, господин рыцарь, — сказала Тифания, — я знаю, что вы принесли мне очень плохие вести о моем супруге, рассказывайте!

Вокруг рыцаря воцарилось гробовое молчание, а на грубых лицах бретонцев появилось выражение самого мучительного страха. Однако все обратили внимание на то, что на знамени и на рукояти меча рыцаря не было траурной ленты, которую полагалось привязывать в случае смерти.

Аженор собрался с мыслями и начал грустную повесть, которую госпожа Рагенэль восприняла, ничуть не удивившись. Только тень печали еще сильнее и горестнее исказила черты ее благородного лица. Госпожа Тифания Рагенэль терпеливо выслушала эту тягостную историю.

— Хорошо, господин рыцарь, — сказала она (подавленные горем бретонцы стенали и громко молились), — значит, вы приехали по поручению моего супруга?

— Да, госпожа, — ответил Молеон.

— И за него, плененного в Кастилии, будет назначен выкуп?

— Он сам его назначил.

— Во сколько же?

— В семьдесят тысяч золотых флоринов.

— Это совсем немного за столь великого полководца… Но где он намерен достать так много денег?

— Он ждет их от вас, госпожа.

— От меня?

— Да. Разве не у вас те сто тысяч золотых экю, что коннетабль привез из последнего похода и положил на хранение в монастырь Мон-Сен-Мишель?

— Верно, господин гонец, именно столько денег он привез, но они истрачены.

— Как истрачены! — невольно вырвалось у Молеона, вспомнившего слова короля. — На что?

— На что, я полагаю, они и предназначались, — продолжала Тифания Рагенэль. — Я взяла у монахов деньги, чтобы вооружить сто двадцать воинов, оказать помощь двенадцати рыцарям нашей земли, воспитать девять сирот, а поскольку у меня ничего не осталось, чтобы выдать замуж двух дочерей одного нашего друга и соседа, то я заложила мою посуду и мои драгоценности. В доме осталось лишь самое необходимое. Но, несмотря на нашу бедность, я надеюсь, что не нарушила воли мессира Бертрана, и думаю, он одобрил и поблагодарил бы меня, будь он с нами.

Эти слова — «будь он с нами», которые благородные уста Тифания Рагенэль произнесли с нежностью и достоинством, исторгли слезы у всех собравшихся.

— Коннетаблю, сударыня, остается лишь поблагодарить вас, чего вы поистине заслуживаете, и надеяться на помощь Бога, — сказал Молеон.

— И его друзей, — послышалось сразу несколько голосов.

— Так как я имею честь быть верным слугой мессира коннетабля, — объявил Молеон, — я приступаю к выполнению задачи, которую мессир Дюгеклен возложил на меня, предвидя то, что и случилось. В моем распоряжении королевские фанфары, знамя с гербом Франции, и я отправляюсь в поездку по Бретани, чтобы провозглашать сбор выкупа. Все, кто жаждет увидеть мессира коннетабля свободным и здоровым, встанут как один и внесут деньги.

— Я это сделала бы сама, — сказала Тифания Рагенэль, — но будет лучше, если это сделаете вы, получив сперва разрешение у его милости герцога Бретонского.

— Я уже получил разрешение, мадам.

— Тогда, милостивые государи, — сказала Тифания Рагенэль, окидывая уверенным взглядом увеличивающуюся толпу, — как вы слышали, все, кто хочет проявить к этому шевалье интерес, который они проявляют к имени Дюгеклена, должны считать гонца от Бертрана своим другом.

— И первым буду я, — послышался голос всадника, только что подъехавшего. — Робер, граф де Лаваль, я даю сорок тысяч экю на выкуп моего друга Бертрана. Деньги я привез, их несут мои пажи.

— Пусть дворяне Бретани в меру своих возможностей последуют вашему примеру, великодушный друг, и коннетабль сегодня вечером будет на свободе, — сказала Тифания Рагенэль, умиленная подобной щедростью.

— Поедемте со мной, господин рыцарь, — обратился граф де Лаваль к Молеону. — Я предлагаю вам гостеприимство в моем доме… Сегодня же вы начнете сбор денег, и — даю вам слово! — их будет немало. Пусть госпожа Тифания побудет наедине со своим горем.

Молеон почтительно поцеловал руку благородной даме и, сопровождаемый благословениями народа, — люди сбежались сюда, узнав о его приезде, — последовал за графом.

Мюзарон был вне себя от радости. Он едва не задохнулся в объятиях бретонцев, которые хватали его за ноги и целовали его стремена, словно он был сеньором-знаменосцем.

Гостеприимство графа де Лаваля обещало слишком скупому и бдительному оруженосцу несколько славных дней, и к тому же Мюзарону — надо это признать — очень хотелось бы увидеть хотя бы отблески огромной кучи золота.

От общины к общине сборы быстро увеличивали массу денег. Скромная хижина отдавала дневной заработок; замок вносил сто ливров — стоимость пары быков; не менее великодушный и не менее патриотически настроенный горожанин отрывал от себя фамильное блюдо или кружева с жениных юбок. За неделю Аженор собрал в Ренне сто шестьдесят тысяч ливров и, вычерпав все деньги в округе, решил начать разработку другой золотой жилы.

Кроме того, как гласит легенда, достоверно известно, что женщины Бретани ради свободы Дюгеклена стали прясть усерднее, чем они это делали раньше, стремясь прокормить своих детей и одеть своих мужей.


Понравилась статья? Добавь ее в закладку (CTRL+D) и не забудь поделиться с друзьями:  



Сейчас читают про: