XVIII. Миссия мадемуазель де Фарга

Баррас ненадолго оставил мадемуазель де Фарга, направился в свой кабинет, нашел и взял в папке, где хранилась его личная переписка, письмо прокурора Республики из Авиньона, в котором тот подробно сообщал ему об этом деле, вплоть до отъезда виконта де Фарга в Нантюа.

Он дал прочесть это письмо мадемуазель де Фарга.

Ознакомившись с ним, она нашла в нем лишь то, что сама знала о процессе, прежде чем уехала из Авиньона.

— Значит, — спросила она у Барраса, — за последние два дня вы не получили новых известий?

— Нет, — отвечал тот.

— Это не делает чести вашей полиции. Но, к счастью, при данных обстоятельствах я смогу ее заменить.

Она рассказала Баррасу о том, как последовала за братом в Нантюа, как по приезде сразу же узнала, что его недавно похитили из тюрьмы, подожгли канцелярию суда и сорвали начало процесса и, наконец, о том, как, проснувшись на следующее утро, она нашла тело брата без одежды с кинжалом Соратников Иегу в груди, на площади перед префектурой Бурка.

Все, что происходило на юге и востоке страны, было окутано тайной, и самые ловкие агенты полиции Директории безуспешно пытались в нее проникнуть.

Сначала Баррас надеялся, что прекрасная мстительница сможет представить ему неизвестные сведения; но из рассказа о ее пребывании в Нантюа и Бурке, которое приблизило ее к центру событий и представило его взору развязку дела, он не узнал ничего нового.

Баррас, со своей стороны, знал и мог сказать ей лишь о том, что эти сведения были связаны с событиями в Бретани и Вандее.

Директории было известно, что грозные грабители дилижансов занимались этим ремеслом не ради личной выгоды, а передавали деньги правительства Шарету, Стофле, аббату Бернье и Жоржу Кадудалю.

Но Шарет и Стофле были схвачены и расстреляны; аббат Бернье сдался властям. Однако он нарушил свое обещание уехать в Англию и вместо этого затаился где-то в стране; в результате период спокойствия, который продолжался год или полтора, внушил Директории такое чувство безопасности, что она отозвала Гоша из Вандеи и направила его в армию Самбры и Мёзы; тем временем распространились слухи о новых грабежах, и членов Директории известили о том, что в провинции появились четверо главарей: Престье, д'Отишан, Сюзанет и Гриньон. Что касается Кадудаля, он никогда не шел на переговоры и не складывал оружия; он по-прежнему не позволял Бретани признать республиканское правительство.

Баррас молчал. Казалось, он обдумывает какую-то идею; но, как и всем рискованным идеям, что кажутся поначалу неосуществимыми, требовалось, видимо, некоторое время, чтобы она окончательно сложилась. Время от времени он переводил взгляд с гордой девушки на кинжал, который все еще держал в руке, и с кинжала на прощальное письмо виконта де Фарга, лежавшее на столе.

Диане надоело это молчание.

— Я попросила вас о возмездии, — промолвила она, — а вы мне так и не ответили.

— Что вы подразумеваете под возмездием? — спросил Баррас.

— Я подразумеваю под этим смерть тех, кто убил моего брата.

— Назовите нам их имена, — продолжал Баррас. — Мы заинтересованы не меньше вас в том, чтобы они поплатились за свои преступления. Как только они будут задержаны, наказание не заставит себя ждать.

— Если бы я знала их имена, — отвечала Диана, — я бы к вам не пришла: я заколола бы их собственной рукой.

Баррас посмотрел на девушку.

Она произнесла эти слова со спокойствием, свидетельствовавшем о том, что она не отомстила за брата лишь по этой причине.

— Ну что ж, — сказал Баррас, — ищите их, и мы тоже будем искать.

— Чтобы я искала? — воскликнула Диана. — Мое ли это дело? Разве я правительство? Разве я полиция? Разве мне поручено заботиться о безопасности граждан? Моего брата арестовали, посадили в тюрьму, и тюрьма, что принадлежит правительству, должна отвечать мне за моего брата. Вместо этого тюрьма открывается и выдает своего узника; правительство должно дать мне в этом отчет. И вот я прихожу к вам, ибо вы глава правительства, и говорю: «Мой брат! Мой брат! Мой брат!»

— Мадемуазель, — отвечал Баррас, — мы живем в смутные времена, когда самый зоркий глаз видит с трудом, самое решительное сердце не слабеет, но сомневается, и самая твердая рука опускается либо дрожит.

На востоке и на юге мы имеем дело с Соратниками Иегу, которые убивают; на западе мы имеем дело с вандейцами и бретонцами, которые сражаются.

Здесь три четверти парижан готовят заговор, две трети обеих Палат — против нас и двое наших коллег нас предали, а вы еще хотите, чтобы среди всеобщего хаоса государственная машина, которая, заботясь о себе, тем самым заботится о сохранении святых принципов, что изменят Европу, закрыла на все глаза и сосредоточила взгляд на одном-единственном месте, той самой площади Префектуры, где вы обнаружили бездыханное тело вашего брата? Вы слишком много от нас хотите, мадемуазель: мы простые смертные, не требуйте от нас чуда как от богов. Вы любили брата?

— Я его обожала.

— Вы хотите отомстить за него?

— Я отдала бы жизнь, чтобы найти его убийцу.

— А если бы вам предложили способ отыскать убийцу, приняли бы вы этот способ, каким бы он ни был?

Диана на миг задумалась. Затем она решительно сказала:

— Каким бы он ни был, я бы приняла его.

— Ну, в таком случае, — продолжал Баррас, — помогите нам, и мы поможем вам.

— Что мне следует делать?

— Вы молоды, вы красивы, даже прекрасны…

— Дело вовсе не в этом, — произнесла Диана, не опуская глаз.

— Напротив, — сказал Баррас, — дело именно в этом. В великой битве, которая именуется жизнью, красота была дана женщине не как обычный дар небес, призванный ласкать взор любовника или супруга, а как средство нападения или защиты.

У Соратников Иегу нет секретов от Кадудаля: он их подлинный главарь, ибо они работают на него, и он знает их имена от первого до последнего.

— Ну, и что же из этого следует? — спросила Диана.

— Все очень просто, — продолжал Баррас. — Отправляйтесь в Вандею или Бретань и разыщите Кадудаля, где бы он ни был; явитесь к нему под видом жертвы преданности делу монархии, что соответствует действительности. Постарайтесь завоевать его доверие. Это вам будет не трудно: Кадудаль влюбится в вас с первого взгляда, а полюбив, не сможет не доверять вам. Вы решительны и храните память о брате; поэтому вы не позволите кому бы то ни было больше, чем пожелаете сами.

Таким образом вы узнаете имена людей, которых мы безуспешно ищем. Сообщите нам эти имена, и возмездие свершится; вот все, о чем мы вас просим. Если же ваше влияние на него будет столь велико, что вы убедите этого упрямого фанатика сдаться, подобно другим, не стоит говорить, что правительство не станет ограничивать вас в том…

Диана протянула руку.

— Берегитесь, сударь! — вскричала она. — Еще одно слово — и вы меня оскорбите. Я прошу у вас сутки на размышление.

— Располагайте временем, как вам будет угодно, мадемуазель, — ответил Баррас, — я всегда буду к вашим услугам.

— Завтра, здесь, в девять часов вечера, — сказала Диана. Мадемуазель де Фарга, взяв кинжал из рук Барраса и письмо со стола, спрятала их под корсажем, поклонилась Баррасу и удалилась.

На следующий день, в этот же час, члену Директории доложили о приходе Дианы де Фарга.

Баррас поспешил пройти в розовый будуар и застал там ожидавшую его девушку.

— Итак, моя прекрасная Немесида? — спросил он.

— Я решилась, сударь, — отвечала она. — Но, как вы понимаете, мне нужно охранное свидетельство для республиканских властей. При той жизни, которую я буду вести, вполне возможно, что меня задержат с оружием в руках, когда я буду сражаться против Республики. Вы расстреливаете женщин и детей, ведя беспощадную войну с роялистами; пусть вас рассудят Бог и совесть. Меня могут схватить, но я не хочу, чтобы меня расстреляли прежде, чем я отомщу за себя.

— Я предвидел вашу просьбу, мадемуазель, и приготовил для вас не только паспорт, обеспечивающий вам свободу передвижения, но и охранное свидетельство, которое при чрезвычайных обстоятельствах вынудит ваших недругов встать на вашу защиту. Советую вам тщательно спрятать оба эти документа, особенно второй, от глаз шуанов и вандейцев. Неделю назад, потеряв терпение при виде того, как гидра гражданской войны беспрестанно обрастает новыми головами, мы передали приказ генералу Эдувилю не щадить жизни врагов. В соответствии с этим, как и в те прекрасные дни Республики, когда Конвент издавал декреты о победе, мы послали вслед за приказом одного из наших старых луарских потопителей по имени Франсуа Гулен, который хорошо знает те края, с новенькой гильотиной. Она предназначена как для шуанов, если они попадутся в плен, так и для наших генералов, если они позволят себя разбить. Гражданин Гулен ведет к генералу Эдувилю подкрепление из шести тысяч человек. Вандейцы и бретонцы не боятся расстрела, они идут на него, распевая псалмы, с возгласами: «Да здравствует король! Да здравствует религия!» Посмотрим, как они пойдут на гильотину. Вы встретите солдат во главе с гражданином Гуленом на пути из Анже в Рен и присоединитесь к ним. Если вы чего-то опасаетесь, оставайтесь под их защитой до тех пор, пока не приедете в Вандею и не сумеете достоверно узнать, где располагается Кадудаль, и затем отправляйтесь к нему.

— Хорошо, сударь, — сказала Диана. — Благодарю вас.

— Когда вы уезжаете? — спросил Баррас.

— Моя карета и почтовые лошади ждут у ворот Люксембургского дворца.

— Позвольте задать вам деликатный вопрос, ведь я обязан спросить вас об этом.

— Спрашивайте, сударь.

— Нужны ли вам деньги?

— В этой шкатулке — шесть тысяч золотых франков, стоимость которых превышает двадцать тысяч франков в ассигнатах. Видите, я могу воевать за собственный счет.

Баррас протянул руку мадемуазель де Фарга, но она словно не заметила этого учтивого жеста.

Девушка сделала безукоризненный реверанс и удалилась.

— Прелестная ехидна! — пробормотал Баррас. — Не хотел бы я оказаться на месте того, кто ее пригреет!