2015-06-14
361
Мариетта приоткрыла глаза, когда солнечный луч коснулся ее лица. Голова Леона лежала у нее на груди. Мариетта начала осторожно перебирать пальцами темные кудряшки, гадая, пудрил ли он волосы, когда жил при дворе. Он не нуждался в парике. Густые волосы, длиной до плеч, приятно щекотали ее ладонь.
Леон наполовину пробудился и щекой почувствовал теплое тело Мариетты. Сжав рукой ее тоненькую талию, он на какую-то минуту решил, что находится в испанском борделе. А когда приоткрыл глаза и, охваченный желанием, наклонил голову, чтобы поцеловать любовницу, обнаружил, что обнимает не шлюху, а Мариетту.
– Боже истинный! Я подумал, что это шлюха!
– Я вам не шлюха! – яростно возмутилась Мариетта, вскакивая на ноги.
– Значит, спешите в нее превратиться! – Неутоленное желание сделало Леона грубым.
– Это вы навязывали мне свои любезности! – выкрикнула Мариетта и одним прыжком взлетела в седло Сарацина, желая скрыть свое унижение.
– Упаси меня Господь! – Леон зашагал к коню инквизитора. – Только благодаря вам я провел ночь под открытым небом, а не в удобной постели. Я всего-навсего старался сохранить тепло.
– Запустив руку мне за корсаж? – с издевкой спросила Мариетта.
Леон побагровел от злости и поспешил вскочить в седло.
– Если я и сделал это, можете быть уверены, что я спал и не сознавал своих движений, – ответил он жестко. – Я собираюсь жениться на женщине, которую люблю с давних пор. Вряд ли можно поверить, что я стал бы заигрывать с крестьянскими девушками по пути к невесте.
– Не могу судить о других девушках, месье, – саркастически заговорила Мариетта, – но вы безусловно заигрывали со мной.
– Единственный поцелуй, – небрежным тоном бросил Леон. – И то случайный.
Голос у Мариетты дрожал от ярости, когда она парировала удар:
– Можете считать большой удачей, что вам так повезло. Я из рода Рикарди, а вовсе не простая деревенская девчонка, с которой можно кувыркаться на траве ради собственного удовольствия.
– В последний раз говорю вам, мадемуазель, я не получил никакого удовольствия!
– Вот и хорошо, потому что ваше внимание, сознательное или нет, решительно неприемлемо!
– В таком случае всего доброго. А то, боюсь, от излишней близости со мной вы подхватите лихорадку, – сухо заявил Леон.
Оба уже в седле, они обменялись гневными взглядами.
Неудержимые слезы хлынули у Мариетты из глаз. Прежде чем Леон успел это заметить, она ударила Сарацина пятками в бока и галопом понеслась вперед.
Услыхав у себя за спиной конский топот, она принялась понуждать коня скакать еще быстрей.
– О нет, вот этого не надо!
Рука Леона потянулась к поводьям, и, повинуясь воле хозяина, конь остановился. Мариетта тем временем поспешила утереть слезы тыльной стороной ладони.
– Эта лошадь вроде бы принадлежит мне, – произнес Леон голосом, угрожающе спокойным.
– Так и заберите ее!
Мариетта спрыгнула на землю и уставилась на Леона, гордо запрокинув голову и уперев руки в бока, словно утрата средства передвижения на расстоянии многих миль от какого бы то ни было жилья не имела для нее ни малейшего значения. Она пребывала в блаженном неведении, что без плаща Леона стоит перед ним совершенно обнаженная от талии и выше. Леон, разумеется, обратил на это внимание, и гнев его испарился столь же быстро, как и вспыхнул.
Он разразился оглушительным хохотом. У девчонки только спина чуть прикрыта обрывками платья, и тем не менее она взирает на него, Леона де Вильнева, Льва Лангедока, так же высокомерно, как взирала бы Франсина де Бовуар на самого ничтожного из своих слуг.
Его смех ничуть не повлиял на боевое настроение Мариетты. Поскольку Леон явно не намеревался спешиться с коня инквизитора и продолжал задерживать поводья Сарацина, она, высоко подняв голову, зашагала по дороге бог весть куда.
– Эта дорога ведет к морю, – крикнул Леон ей в спину.
Мариетта сжала руки в кулаки и сменила направление.
– А этот путь уведет вас в горы.
Он ехал следом за ней, пустив коня размеренным шагом. Дыхание Сарацина щекотало Мариетте затылок. Ногти ее глубоко вонзились в ладони.
– Ну а по этой дороге вам понадобится идти целый день, никак не меньше, чтобы добраться до жилых мест.
– Ну так и ехали бы вы лучше своей дорогой, – огрызнулась она. – Утро уже наполовину прошло.
– Что верно, то верно, – вполне учтивым тоном согласился Леон. – Садитесь на вашу лошадь. Я сдержу слово и не оставлю вас до тех пор, пока мы не доберемся до мест, где вы сможете найти себе пристанище.
– Это ваша лошадь, а не моя!
Мариетта продолжала шагать по дороге, не удостоив Леона взглядом.
– Мне думается, можно сбить ноги в кровь, если долго идти босиком по земле, – продолжал он все тем же учтивым тоном.
Мариетта ответила на это словечком, которое первым пришло ей на ум, – из тех, какими запрещала ей пользоваться бабушка.
Леон, подумав, что при такой скорости передвижения он, чего доброго, никогда не доберется до Шатонне, наклонился с седла и, прежде чем Мариетта поняла его намерение, обхватил ее обеими руками за талию, приподнял и усадил на Сарацина. Она попыталась вырваться, чтобы снова соскочить на землю, но Леон строго посмотрел ей прямо в глаза.
– Если вы проделаете такое еще раз, то будьте уверены, я вас предоставлю самой себе. Я и без того потерял слишком много времени, – заявил он и поскакал прочь, пустив коня в галоп.
Мариетта помедлила, не зная, что предпринять. У нее снова была лошадь. Она могла поехать на ней в любом направлении – к морю… или к горам. Леон находился уже на некотором расстоянии от нее и ни разу не обернулся, чтобы проверить, следует ли Мариетта за ним. Его угроза бросить Мариетту в одиночестве была, как видно, совсем не пустой. Мариетта не сомневалась, что он без дальнейших размышлений оставит ее здесь, на опаляемой солнцем пустынной равнине. А ведь не далее чем вчера она оказалась настолько глупой, что ответила на его поцелуй!
Щеки у нее вспыхнули от унижения при воспоминании об этом. Она ударила Сарацина пятками в бока и волей-неволей пустилась догонять Леона.
Леон, само собой, понял, чего ей стоило усмирить собственную гордость и последовать за ним. Он оставался деликатно молчаливым, пока они ехали по безлесной местности дорогой, к обеим сторонам которой близко подступали виноградники. Слева от них сверкали золотом в солнечных лучах воды Гаронны. Становилось все жарче, и они пустили лошадей спокойной, неспешной рысцой.
– Как здесь красиво, – произнесла Мариетта, не в состоянии долее подогревать свой гнев.
На губах Леона появилось нечто вроде легкой улыбки. Он всем сердцем любил Лангедок.
– Приятная перемена после Версаля, – заметил он.
– Вам не нравилось жить при дворе? – спросила с любопытством Мариетта.
Мысленному взору Леона представились прелестные и лишенные моральных предрассудков дамы, которые делали столь приятной его жизнь в течение нескольких последних лет. Балы и банкеты, охоты и спектакли… Он не мог бы в точности определить, когда именно все это начало ему надоедать, но еще до получения известий о вдовстве Элизы он знал, что покинет двор. Раболепное прислужничество дворян, взыскующих королевских милостей, вызывало у него отвращение. Будучи любимцем Людовика, он был буквально осаждаем блюдолизами, которые питали надежду на его посредничество в достижении своих целей. Его пытались подкупать деньгами и, мало того, не видели ничего зазорного в том, чтобы жены оказывали ему любовные услуги в качестве платы за доброе слово королю Людовику. Но дамы были не менее отвратительны, чем их мужья.
Леон отвергал их с тем же пренебрежением, с каким отвергал денежные подачки. Чем, кстати, нажил себе немало врагов.
Однако Леон мог за себя не бояться. Он находился в Версале по личному распоряжению Людовика, поскольку этот монарх умел проницательно и мудро судить о людях. Лев Лангедока не был сикофантом, то есть платным шпионом при короле. Он получил свое прозвище на полях битвы, и даже Лувуа, государственный секретарь по военным делам, ценил его мнение. Людовик разрешил ему уехать в Шатонне, дабы вступить в брак, а после этого велел немедленно вернуться ко двору вместе с супругой.
Леон не имел намерения выполнять повеление короля. Он был уверен, что, как только покинет Версаль, Людовик о нем и думать забудет, окруженный, как обычно, целой толпой жаждущих попасть в фавор. А он, Лев Лангедока, удалится во всеми забытое Шатонне и станет жить так, как ему нравится, сам себе хозяин, не обязанный подчиняться ничьей воле, даже воле самого могущественного короля в христианском мире.
Он ни слова не сказал обо всем этом Мариетте, даже не бросил ей отрывистого «нет» в ответ на ее вопрос и продолжил путь, гадая про себя, успеет ли добраться в Шатонне до наступления ночи. Всего через несколько часов Элиза упадет к нему в объятия. Кончатся шесть долгих лет ожидания…
– Правда ли, что мадам де Монтеспан сменила Лавальер в сердце короля?
Леон нахмурился:
– Что вам, собственно, известно о Лавальер или мадам де Монтеспан?
Мариетта обрадовалась возможности показать свою осведомленность:
– Новости о возлюбленных короля доходят и в деревенскую глушь.
– Только не в такую, как Эвре, – огрызнулся Леон, осадив своего коня и одновременно ухватив за поводья коня Мариетты. – Имя мадам де Монтеспан пока неизвестно за пределами королевского двора. Кто рассказал вам о ней?
Мариетта начала сожалеть о своих неосторожных словах. Когда Леон злился, лицо его становилось угрожающим, и это ее пугало.
– Я не помню, – поспешила оправдаться она. – Наверное, это просто сплетни.
– Не держите меня за дурака! – Он так сжал ее руку, что Мариетта вскрикнула от боли. – Откуда вы знаете о событиях при дворе?
Возникшее было у Мариетты доброе расположение к Леону мгновенно испарилось.
– Я уже говорила вам об этом, но вы не поверили мне! Я вовсе не простая крестьянская девушка. Я из рода Рикарди!
– И представители этого рода бывают при дворе? – с издевкой спросил Леон, задержав взгляд на ее изорванном платье.
Мариетта охотно влепила бы ему пощечину, но Леон продолжал удерживать ее руку, и хватка сделалась только крепче, а другой рукой сама она цеплялась за поводья.
– Нет! – выкрикнула Мариетта. – Это двор бывает у Рикарди!
Леон рассмеялся – совсем невесело, со словами:
– Вы имеете в виду того, кто охотится за вами?
– Его и других!
Леон отпустил ее запястье.
– Если они так поступали, то уж не с добрыми намерениями!
– Ни один из всех, – согласилась Мариетта, глаза у нее горели. – Но моя бабушка никогда и никому не дала ничего такого, что могло принести вред.
– И вы ожидаете, что я поверю, будто знатные придворные короля Людовика приезжали в Эвре? – спросил он с презрительной усмешкой.
– При чем тут Эвре? Я говорю о Париже. Мы жили у моста Пон-Неф, неподалеку от улицы Борегар.
Леон резко сдвинул брови. Он слышал о женщине с улицы Борегар, прорицательнице, к которой обращался чуть не весь Париж. Это не бабушка Мариетты, ибо Ла Вуазен была еще не старой женщиной. Она хотела уехать к себе на родину, но была убита во время такой попытки. И не Мариетта, она слишком молода. Леон инстинктивно понимал, что Мариетта не способна творить зло, которое было связано с именем Ла Вуазен. Но если Мариетта и ее бабушка в самом, деле жили по соседству с улицей Борегар, то вполне объяснимо, почему с губ Мариетты так легко слетают имена любовниц короля.
Солнце опускалось все ниже к горизонту, золотое предвечернее небо было усеяно серебристыми облаками. В отдалении виднелись крутые крыши и высокие стены домов небольшого городка. К югу от него и находится Шатонне. Настало время им с Мариеттой расстаться. Он сделал для нее все, что можно.
Леон произнес невозмутимым, холодным тоном:
– Вот и Трелье. Вы там будете в полной безопасности. Немного дальше Лансер и море. Вот золотые монеты, которые я обещал дать вам, и вы можете оставить себе лошадь.
Сердце Мариетты словно стянуло стальным обручем. Леон покидает ее, как и обещал. Она будет избавлена от его насмешек, от его пренебрежения, однако она не испытывала при этом никакого душевного облегчения, и мысль о полном одиночестве обрушилась на нее всей тяжестью.
– Не нужно мне ваше золото, – произнесла она сквозь зубы.
Леон пожал плечами и спрятал деньги в сумку на поясе. Лошади нетерпеливо рыли копытами землю, в то время как всадник и всадница замерли в седлах без движения, и каждая минута перед расставанием казалась бесконечно долгой.
Мариетта откашлялась.
– Далеко ли отсюда до Шатонне? – спросила она с наигранной беспечностью.
– Три мили, – отвечал Леон, который отлично знал дорогу.
Двадцать минут, не более, и Мариетта окажется в безопасности за стенами Трелье. Леона до безумия пугала мысль о том, как бы Мариетта снова не оказалась в беде.
Мариетта отвернулась, не желая, чтобы он видел, какое у нее сейчас лицо.
– Я очень умелая кружевница, – заговорила она, и только дрожащие руки выдавали ее волнение. – Если в Шатонне нуждаются в кружевницах, я могу быть очень полезной.
– Боже милостивый! – теряя всякую выдержку, со страстью заговорил Леон. – Я не могу, поймите, взять вас с собой в Шатонне!
– Почему?
Мариетта повернулась к нему.
– Потому что я был в отсутствии целых шесть лет. Что скажут люди, если я вернусь домой вместе с вами?
– Вы могли бы рассказать им, что спасли меня.
– И тем самым дать им повод для дальнейших разговоров? Один только намек на колдовство, и вся округа встанет на дыбы!
– Я не стану говорить об этом ни в коем случае.
– Нет. Сплетни возникнут так или иначе, и это причинит боль Элизе.
Мариетте незачем было спрашивать, та ли это Элиза, на которой он собирается жениться. Не только его лицо, но даже голос Леона смягчился, едва он произнес это имя.
– Ну а теперь с Богом, да поспешите, пока не настала ночь!
К ее великому смятению, он махнул ей рукой на прощание, пришпорил Сарацина и направил его на окутанную сумерками дорогу.
Мариетта осталась на месте, глядя ему вслед и думая о том, что представляет собой эта женщина, Элиза, любовь к которой такой человек, как Леон де Вильнев, хранил в сердце более шести лет. Долгие годы, когда бесчисленное множество женщин должно было попасть под обаяние его темных глаз и чувственных губ. Зато она, Мариетта, не поддалась его чарам! Если не считать единственного короткого момента, когда он ее поцеловал, она ни разу не позволила себе уступить его авансам.
Но тут ей припомнилось то, о чем она думала без малейшего удовольствия: как Леон шарахнулся от нее, словно от прокаженной, когда проснулся и обнаружил, что лежит в ее объятиях… Легко гордиться своей невинностью, когда этой самой невинности ни разу не угрожала сколько-нибудь серьезная опасность.
Издалека стены Трелье выглядели определенно негостеприимными. Непрошеные слезы навернулись Мариетте на глаза, и она сердито сморгнула их.
Ну и пускай эта драгоценная Элиза забирает его себе. Ей, Мариетте, он вовсе не нужен.
Проехав сотню ярдов по дороге, Леон натянул поводья и оглянулся. Мариетта не двинулась с места. Она сидела на лошади, и каждая линия ее тела выражала усталость и уныние. Вечерний воздух был очень холодным, и даже Леон в своем плаще чувствовал озноб. Мариетта ужасно замерзнет, пока доберется до Трелье, а где она там будет спать?
Крепко выругавшись, он развернул Сарацина и поскакал назад.
Мариетта услыхала приближающийся конский топот и обернулась через плечо, страшась увидеть облаченного в черное инквизитора или зловещего знатного господина. Но к ней подъехал Леон, с лицом скорее сердитым, нежели доброжелательным, и отрывисто заявил:
– В Шатонне вам будет безопаснее, чем в Трелье! – и добавил безжалостно: – Слава Богу, уже темно, и вас никто не увидит!
Если бы у нее сохранилась хоть малая частица гордости, подумала Мариетта, ей следовало бы сказать ему, чтобы он убирался своей дорогой, однако невозможно проявить гордость, когда ночь так холодна, темна и полна угрожающих теней.
Леон развернул коня в сторону Шатонне, и Мариетта, спрятав подальше гордость Рикарди, последовала за ним. Она понимала, что он чудовищно зол и на нее, и на себя самого, и презирала себя за слабость духа. Ей следовало отказаться от его предложения предоставить ей приют с тем же пренебрежением, с каким он это предложение высказал. Однако ужас, который охватывал ее при мысли о том, что она останется в полном одиночестве на темной дороге, был равен тому, какой испытывает преследуемое охотниками животное. Уж лучше защита мужчины, который ее обидел, чем полная беззащитность. При этом какой-то непрошеный, еле слышный голосок нашептывал ей, что лучше иметь возможность видеть Леона, чем больше никогда не увидеть его.
Песчаная дорога пошла теперь вниз, и при лунном свете Мариетта разглядела темные очертания домов и шпиль на церкви. Мариетта не чувствовала в этом полной уверенности, но все же ей показалось, что, когда они свернули на изрезанную глубокими колеями дорогу за церковью, широкие плечи Леона вроде бы расслабились. Ноги у нее саднили, спина болела, но Леон все еще не останавливался. И все-таки, обессиленно подумала она, дом его, как видно, уже недалек.
И вдруг Леон встал во весь рост на стременах, испустив при этом крик радости такой громкий, что Мариетта от неожиданности едва не свалилась с лошади. Впереди замерцал свет фонаря, и раздался ответный приветственный крик. В неровном свете Мариетта увидела старика, который, сияя от радости, бросился навстречу Леону:
– Добро пожаловать домой, мальчик мой! Добро пожаловать! Я ждал на этом месте целых двенадцать часов!
Он взъерошил Леону волосы жестом, который говорил о глубокой привязанности. Стало быть, это отец Леона; он вовсе не похож на знатного дворянина, у него внешность заурядного крестьянина. Мариетте понравилось его лицо, понравилось и то, как ласково он встретил взрослого сына.
– А как моя дорогая матушка, она не спит?
В ответ послышался короткий смешок, и далее слова:
– Да, она не спит с того самого часа, как мы услышали новость. Твоя кузина Селеста тоже здесь, она только и говорит о твоем возвращении, о том, что ты покинул королевский двор.
Только теперь мужчина обратил внимание на Мариетту, которая не двигаясь сидела на своей лошади, и челюсть у него отвисла в изумлении.
Леон повернулся и глянул на Мариетту с полным спокойствием.
– Это мадемуазель Рикарди. Она нуждается во временном приюте.
– Она прежде всего нуждается в одежде, негодник ты эдакий! – выпалил Арман Бриссак в полном восторге от дерзости Леона, который привез в Шатонне свою шлюху. Это же все равно что впустить кота к голубям! Он крепко хлопнул Леона по плечу. – Как хорошо, что ты вернулся, Леон. Без тебя здесь было все равно что в покойницкой.
Мариетта молчала, хотя внутри у нее все кипело от того, в какой бесцеремонной манере он ее представил своему отцу, между тем как последний уже вел по дорожке обеих лошадей, а фонарь так и раскачивался из стороны в сторону в его руке. Несколько минут ей казалось, будто они въезжают в лес, потом она поняла, что они едут по аллее, с обеих сторон обсаженной деревьями, а в конце аллеи виден дворец, сияющий бесчисленным количеством лампионов, что делает его похожим на замок из волшебной сказки. Угловые башенки казались в лунном свете призрачными, был там и подъемный мост, и ров с водой, усеянный цветущими водяными лилиями.
Мариетта ощутила где-то под ложечкой холод дурного предчувствия. Перед ней было то, чего она никак не ожидала увидеть, и она занервничала, полная неуверенности в себе.
– Леон! Это Леон!
Юная девушка с блестящими темными кудрями и сверкающими глазами бросилась Леону в объятия, едва оба мужчины переступили порог дворца. Две служанки созерцали эту картину, хихикая и подталкивая одна другую локтями; что касается Леона, то он подхватил облаченную в атласное платье девчушку на руки и прошествовал с ней через широко распахнутую дверь в комнату, освещенную розоватым светом огня в камине.
Мариетта неохотно спешилась и похлопала свою лошадь по шее с таким чувством, словно расставалась с единственным другом, и по каменным плитам последовала за Леоном во дворец. Служанки перестали хихикать и уставились на нее, вытаращив глаза. Мариетта совершенно забыла о том, что ноги у нее не только босые, но еще и очень грязные. Она подняла руку к лифу платья и попыталась хоть как-то соединить обрывки ткани, чтобы выглядеть хоть чуть пристойнее. Проклятый Леон! Где же он? В любую минуту ее может увидеть хозяин дворца и прикажет убираться прочь.
Возбужденно перешептываясь, служанки поспешили к лестнице, вне всякого сомнения для того, чтобы сообщить о ее присутствии владельцу поместья. Через открытую настежь дверь, за которой скрылись Леон и его отец, Мариетта мельком увидела гобелены в темно-красных и синих тонах, в глаза ей бросился и блеск серебра на полках деревянного буфета. Над головой у нее сияла ярким светом огромная люстра, так что она не могла хоть как-то замаскировать свое непрезентабельное обличье, укрывшись в тени. До нее донесся голос, который приветствовал Леона, голос мягкий и полный любви. Очевидно, это мать Леона, но, может, Элиза тоже там?
Мариеттой завладела паника. В любую минуту она может сделаться предметом глумления. Леон не имел права привозить ее в это изысканное место, ни о чем не предупредив заранее. Если его отец находится на службе у герцога, то Леон по меньшей мере мог бы сообщить ей об этом или предоставить ей свой плащ, как уже делал раньше.
Молодой человек в кожаном камзоле и со взъерошенными волосами вошел в холл и уставился на нее оценивающим взглядом. Хватит с нее, она ждала достаточно долго. Леон от нее отрекся, а она проявила величайшую глупость, явившись туда, где никто ее не желал видеть.
Острая боль терзала ей сердце, когда Мариетта выбежала в темноту. Конюхи уже увели Сарацина, и перед ней открылась знакомая длинная аллея. Деревья шелестели листвой от порывов ночного ветра. Призвав на помощь всю свою храбрость, Мариетта перешла через подъемный мост и скрылась в полной темноте. Позади себя она услышала крики: мужской голос призывал ее остановиться. Она была измучена до полного изнеможения. Она словно бы вернулась в лес возле Эвре и бежала, спасая жизнь от обезумевших охотников за ведьмами. Сердце у нее колотилось как бешеное, деревья бросали уродливые тени поперек дороги, она металась из стороны в сторону и спотыкалась.
– Мариетта! Мариетта!
У нее звенело в ушах.
«Мариетта! Мариетта Рикарди! Ведьма! Ведьма!»
Он был уже совсем рядом, всего в нескольких дюймах. Она словно вдруг снова увидела языки пламени, взметнувшиеся к небу, и в эту секунду Леон схватил ее за руку. Мариетта дико вскрикнула от страха, потеряла сознание и без чувств упала ему под ноги.
Леон поднял ее и отнес во двор – в свет и тепло.
– Бедная девочка, – произнесла мать Леона, глядя, как он несет ее через комнату к лестнице. – Она, должно быть, испугалась до смерти, оттого и убежала.
– Она кричала точь-в-точь как кролик Жака, когда его схватила лиса, – сказала Селеста, с любопытством уставившись на бесчувственную Мариетту.
– Она вовсе не кролик, – заявил Леон резким тоном. – Она намного храбрее тебя.
Селеста просто онемела от такого афронта, а Леон понес Мариетту вверх по лестнице.
– Сбегай за Матильдой, – велела Селесте его мать. – Не станет же Леон сам раздевать девушку и надевать на нее сорочку.
Арман Бриссак, стоя у двери, чуть заметно усмехнулся: его хозяйка явно не желала, чтобы у ее сына была репутация бабника. Он же ради Леона надеялся, что Матильда не слишком поспешит выполнить приказание: раздевать такую рыжую потаскушку – занятие завидное.
Арман отправился в конюшню, улыбаясь уже во весь рот.
Что касается Леона, то он уложил Мариетту на огромную кровать на четырех столбах и задумчиво посмотрел на нее. Мариетта не подавала никаких признаков, что приходит в сознание. Он налил в стакан воды из кувшина, что стоял на столике возле кровати, осторожно приподнял голову Мариетты и поднес стакан к ее губам.
Мать вошла в спальню вместе с Матильдой и широко раскрыла глаза от удивления. Нежность отнюдь не входила в число добродетелей, присущих ее сыну, однако иного слова нельзя было употребить для того выражения лица, с каким он взирал на растрепанную девушку на постели.
Леон не слишком охотно предоставил Мариетту заботам Матильды, но его мать определенно ждала, чтобы он удалился, и только после этого позволила Матильде снять с Мариетты грязные тряпки, которые служили ей одеждой. Она ничуть не сомневалась, что Леон мог с успехом справиться с таким делом, однако он теперь в Шатонне, а не при беспутном дворе короля.
Мариетта открыла глаза и уставилась в пустоту. Она очнулась в тот момент, когда с нее сняли изорванное платье и надели чистую ночную сорочку.
Мариетта невнятно запротестовала, но чей-то ласковый, спокойный голос тотчас проговорил:
– Успокойтесь, дорогая. Вам нечего бояться. Выпейте глоточек чаю с вербеной и усните, а утром проснетесь веселой, как жаворонок.
Мариетта сомневалась в этом. Голова у нее кружилась, и каждый мускул в теле ныл от боли. Женщина, которая говорила с ней, была одета в платье из мягкой шерстяной ткани, длинные рукава отделаны красивыми кружевами. Кружево шантильи, решила про себя Мариетта, опустив голову на мягкие подушки и смежив веки. Кажется, она уже видела раньше лицо этой женщины. Но тогда в светло-карих глазах не было выражения доброты, они смотрели на нее с насмешкой и неодобрением.
– Она уснула, – произнесла Матильда без всякой необходимости.
Жанетта де Вильнев отставила в сторону чашку с вербеновым чаем и пригляделась к Мариетте столь же испытующим взглядом, как и ее сын.
– Красивая девушка, – произнесла она раздумчиво. – Любопытно, кто она такая.
– Нет сомнения, что мы достаточно скоро это узнаем, – сказала Матильда, забирая останки платья Мариетты в свои большие крестьянские руки. – Этим лохмотьям только и место что в огне. – Она рассмеялась. – Святые угодники, ну и парочка из них получилась! Хорошо еще, что дорога их не проходила мимо Лансера.
Жанетта де Вильнев слегка поморщилась – не потому, что Матильда позволила себе излишнюю вольность в выражениях, а потому, что подумала в эту минуту о своей будущей невестке. И тотчас прогнала от себя эту мысль. У Леона жесткий характер, к тому же он до крайности упрям, но при всем том он всегда был наделен способностью к здравым суждениям. Она от души рада тому, что он наконец-то женится, и надеялась, что он не ошибется в выборе невесты. Если Леон и вправду сделал своей избранницей Элизу Сент-Бев, то она, Жанетта, сделает все возможное, чтобы ее невестка хорошо жила в Шатонне.
Вопрос в том, желает ли сама Элиза поселиться в Шатонне. Жанетта слышала и другое, однако в маленькой деревне сплетен всегда много, и не стоит особо придавать значение досужей болтовне. Она была выше того, чтобы вести такого рода разговоры с кем попало. Зато уж служанки у себя в комнатах вовсю чешут языки, обсуждая невероятную новость: Леон вернулся домой не один, он привез с собой какую-то босоногую девчонку, измученную до полусмерти. Что касается ее бегства из замка и того, что Леон как безумный бросился ее догонять, то, вне всякого сомнения, в округе на расстоянии нескольких лиг завтра же начнут судить и рядить о столь необычайном происшествии. Подумать только, наш знаменитый Лев привез домой некую никому не ведомую девицу!
Жанетта вернулась в гостиную с чуть приметной улыбкой на губах. Какими бы ни были слухи, они скоро достигнут и Лансера, а тогда Леону придется немало потрудиться, чтобы пригладить взъерошенные перышки красавицы вдовы Сент-Бев.
– Кто она такая? – спросила Жанетта сына, когда они наконец-то остались наедине: Селеста, которая очень скоро забыла о своей обиде на Леона, вдоволь наслушавшись его рассказов о Версале, удалилась к себе в спальню.
Леон уже решил, что в интересах Мариетты правду о ее бегстве из Эвре лучше держать в секрете. Но это не относилось к матери.
С графином вина он уселся перед камином и вытянул длинные ноги ближе к огню.
– Ее имя Мариетта Рикарди, она кружевница, – начал он рассказ. – Я встретил ее в Эвре. Тамошние олухи сочли ее ведьмой и охотились за ней, намереваясь сжечь на костре.
Мать ахнула в ужасе и уронила пяльцы с вышивкой себе на колени.
– И это еще не все, – продолжал Леон с лицом, неподвижным, словно маска. – Незадолго до того, как я ее встретил, они успели сжечь на костре ее бабушку.
– Блаженный Иисусе! – прошептала Жанетта и перекрестилась. – Неудивительно, что бедная девочка просто без памяти от страха и полного изнеможения.
– Ты не хотела бы узнать, была ли ее бабушка и взаправду колдуньей? – поинтересовался Леон не без любопытства.
– Нет, я ничего не хочу знать. Достаточно того, что я вижу, как бедняжка нуждается в отдыхе.
– Стоило бы рассказать тебе о том, что старая женщина обладала глубокими знаниями о травах и других целебных средствах, – сказал Леон, вставая.
– Матильда тоже обладает такими знаниями, а она вовсе не колдунья.
Леон соображал, следует ли упоминать о том, что бабушка Мариетты сама верила, будто может уберегать людей от действия ядов, и что именно эта уверенность в конечном счете и привела ее к гибели, а также послужила причиной упорной охоты за Мариеттой. И решил, что не следует. Лучше всего никогда к этому не возвращаться. Он ласково прикоснулся к плечу матери:
– То, что я тебе рассказал, должно остаться между нами. Не хочу никакой болтовни о колдовстве у нас в Шатонне.
– Ни в коем случае. – Жанетта тоже встала: – Я иду спать. Я уже не так молода и быстро устаю теперь. – Подойдя к лестнице, она добавила: – Как хорошо, что ты дома, Леон.
Он стоял у камина и наблюдал за тем, как мать поднимается по ступенькам на галерею. В первом порыве радости от пребывания дома он как-то не заметил, насколько она изменилась внешне. Губы у нее были такими же мягкими и так же ласково улыбались, как в годы его детства, но кожа истончилась, утратила живые краски, в густых каштановых волосах появилась седина. И еще он заметил, что по лестнице она поднимается тяжело дыша, а не взбегает по ступенькам, словно юная девушка, – именно так это было, когда он покидал родной дом несколько лет назад. Теперь мать вообще двигалась медленно и с большими усилиями.
Чем скорее они с Элизой поженятся, тем лучше, подумал Леон. Элиза вполне в состоянии снять лишние тяготы с плеч его матери. Всего через несколько часов они с Элизой встретятся, и он увидит у нее на пальце свое кольцо. Он отправил ей это кольцо с самой быстрой оказией, какую сумел найти, пока с лихорадочным нетерпением дожидался позволения Людовика покинуть королевский двор.
Одно из горящих поленьев выпало на каменную плиту под очагом, и Леон вернул его на место, подцепив носком сапога. Нет ни малейшего смысла откладывать заключение брака до того времени, когда кончится положенный срок вдовьего траура. Беспутный мэр Лансера не заслуживал такой чести. Они обвенчаются с Элизой до конца недели.
Леон допил вино из графина и ушел в спальню, от души радуясь тому, что уляжется в мягкую постель после того, как проспал две предыдущие ночи на голой земле. Его матушка положила под простыню саше с лавандой, чтобы сделать ему приятное, но Леон в ярости вышвырнул его за окно, чтобы запах лаванды не напоминал ему о Мариетте, ибо, засыпая в обширной постели, он хотел грезить только о своей будущей новобрачной.
Пробудившись, Мариетта обнаружила, что находится в совершенно незнакомой комнате. Она лежала в удобной постели с четырьмя фигурными столбиками по углам и вместо рваного платья на ней была красивая ночная рубашка – каких она до сих пор не носила.
Мариетта в тревоге соскочила с кровати и подбежала к окну. Широкая аллея, которая мерещилась ей во сне, открылась ей теперь в реальности. Она прижала пальцы к вискам, и к ней память вернулась. Отец Леона – привратник либо слуга в этом замке, потому Леон и привез ее сюда. Мариетта в панике обвела глазами комнату, разглядывая кровать с балдахином, туалетный столик, на котором лежали гребни из слоновой кости и прочие принадлежности туалета знатной дамы. Что она делала здесь и кто снял с нее платье? Щеки у нее вспыхнули при мысли о возможном ответе на этот вопрос.
Послышался негромкий стук в дверь, и в комнату вошла та самая девушка в атласном платье, которая давеча бросилась Леону на шею.
– Я Селеста, – произнесла она спокойно и просто. – Принесла вам чашку шоколада. Тетя Жанетта сказала, что вы не стали пить чай с вербеной прошлым вечером, и я ничуть этому не удивляюсь. Это ужасная гадость! Шоколад намного вкуснее. Еще я принесла вам два своих платья. Не могла принести больше, потому что взяла с собой мало одежды, я ведь здесь в гостях. Вот вам батистовое зеленое платье с черным бархатным корсажем и с нижней юбкой, отделанной кружевами. – Селеста уложила вещи на постель и продолжила: – А вот еще мое самое лучшее платье из розового шелка. – Изящное платье с глубоким вырезом, украшенное ленточками, было положено рядом с зеленым с явной неохотой.
– Зеленого вполне достаточно, – спешно сказала Мариетта и была вознаграждена за свой отказ почти незаметным вздохом облегчения.
– Вы позволите мне причесать вас? – спросила благодетельница. – Знаете, я раньше ни разу в жизни не видела волос такого цвета. Тетя Жанетта говорит, что они похожи на свет заходящего солнца.
Пока Мариетта одевалась, Селеста продолжила непринужденно болтать, не скрывая того, что с тетей они только о ней и говорили.
Зеленое платье с бархатным черным корсажем сидело на Мариетте отлично. Подол его был специально подтянут повыше на особых петельках, – чтобы было видно прелестное кружево нижней юбки. Это было самое красивое из платьев, которые довелось когда-либо носить Мариетте. Глядя на свое отражение в зеркале, она убедилась, что зеленый цвет ей весьма к лицу и черный бархатный корсаж подчеркивает красоту ее фигуры.
– Вы прекрасно выглядите. Для графа это будет настоящим сюрпризом.
– Для графа? – с беспокойством спросила Мариетта.
– Он ожидает вас внизу. Он просил меня передать вам, чтобы вы поторопились, так как с минуты на минуту должна появиться вдова Сент-Бев, а я так залюбовалась вами, что не успела вас причесать.
В то время как Мариетта пыталась хоть как-то собраться с мыслями, Селеста ухватила ее за руку и увела из комнаты. Где же Леон? И как он мог быть таким бессердечным, что предоставил только ей самой объяснять графу свое бесцеремонное появление в замке?
Селеста, легко и быстро переступая ножками, провела ее по галерее к лестнице, ведущей вниз. Мариетта обратила внимание на широкоплечую фигуру в черном парике, которая возвышалась во весь рост у камина на нижнем этаже.
Когда они спустились вниз, Мариетта сделала глубокий и долгий вдох, отпустила руку Селесты и самостоятельно пересекла обширное помещение, направляясь к импозантной фигуре у камина.
Остановившись от мужчины примерно в трех футах, она откашлялась и заговорила:
– Вы, кажется, хотели меня видеть, господин граф?
Мужчина повернулся к ней, и на губах у него появилась улыбка, полная веселого лукавства. Мариетта на секунду онемела, но тотчас пришла в себя с чувством глубокого облегчения.
– Леон! О Леон, я приняла вас за графа! Он и вас просил повидаться с ним? Вы ему все объясните?
– Нет нужды объяснять что бы то ни было, Мариетта.
– Но как же так?..
Взглянув на его лицо, Мариетта запнулась. Он ласково взял ее руку в свою:
– Ведь я и есть граф.
Мариетта молча уставилась на Леона. Он стоял посреди этой великолепно убранной комнаты с непререкаемым видом хозяина и выглядел ошеломительно прекрасным в изящной тунике малинового бархата, обшитой серебряным галуном. То, что она приняла за парик, было на самом деле его собственными волосами, их блестящие волнистые пряди ниспадали на воротник из лучшего французского кружева.
Душевное облегчение Мариетты перешло в негодование.
– Почему вы не предупредили меня заранее!
– Не видел в этом необходимости, – ответил Леон самым беспечным тоном. – Вам хорошо спалось?
– Да! – отрезала она, щеки у нее горели.
На лице у Леона это не отражалось, но Мариетта понимала, что он смеется над ней. Проклятый негодяй! Бывали минуты, когда ей хотелось, чтобы он предоставил ее собственной судьбе в лесу возле Эвре.
– Я нахожу, что платье Селесты вам удивительно идет. – Темные глаза одобрительно окинули Мариетту с головы до ног.
Мариетта уже была готова ответить ему с подобающей резкостью, как вдруг услышала топот подкованных лошадей и дребезжание приближающейся к дому кареты, и Леон так быстро отошел от нее, словно она перестала для него существовать.
– Это наша гостья, – произнесла Жанетта – все это время она сидела у окна и не без интереса наблюдала за стычкой между Мариеттой и своим сыном. – Мы с вами поговорим и сведем дружбу, когда она уедет. Селеста, вели подать Мариетте завтрак, пока я приветствую мадам Сент-Бев.
Явно огорченная, Селеста увела Мариетту, но не вызвала слугу из кухни, что имела в виду ее тетя, а снова поднялась вместе с ней на галерею. Оттуда она могла наблюдать за встречей легко и просто.
Мариетта затаила дыхание, когда появился Леон со своей гостьей. Слово «вдова» не подготовило ее к виду хрупкого создания в муаровом платье цвета бирюзы. Совершенный овал лица, кожа без единого пятнышка, светло-кремовая, как лепестки магнолии, светло-золотистые волосы, завитые в колечки. Ростом она была так мала, что голова едва доставала Леону до плеча. Тонкой белой рукой дама уверенно опиралась на его руку, а Леон смотрел ей в глаза с таким выражением, которого Мариетта ни разу не имела удовольствия наблюдать по отношению к себе.
– Кто это? – спросила она, с душевным трепетом ожидая ответа.
– Элиза. Вдова Сент-Бев. Женщина, на которой теперь женится Леон.
Кровь отхлынула от лица Мариетты, и, к ужасу Селесты, она кинулась прочь так быстро, что Леон это заметил. Глаза его угрожающе сузились, когда он увидел, как взметнувшийся подол зеленого платья исчез из поля зрения за быстро захлопнувшейся дверью. Но тут он снова взглянул на Элизу и улыбнулся.
Селеста вздохнула с облегчением. Трудно этому поверить, но на нее он вообще не обратил внимания.
