Июль 1906 г

Бурные, полные значения события пережила Финлян­дия... Мирная маленькая страна успела пережить истинно революционные октябрьские дни, успела отвоевать себе утраченные конституционные права и изумить другие, бо­лее передовые страны демократическим характером разра­ботанного ею законопроекта народного представительства. Едва ли приходится говорить, кому обязана Финляндия совершающимся в ней политическим переворотом; для каждого, сколько-нибудь знакомого с последними событи­ями в Финляндии, ясно, что пальма первенства в освобо­дительном движении Великого княжества ¹⁰ принадлежит организованному пролетариату. Финляндский пролетариат не только избавил родину от произвола бюрократического режима, но ему, и никому другому, обязана страна утвер­ждением в ней более демократических начал.

Финляндия — страна с резким делением на классы. Малое количество буржуазных идеологов делает то, что классовый антагонизм встает здесь во всей своей наготе, не прикрытый даже фиговым листочком красноречивой фра­зеологии об «общности политических задач», «о надклас­совой политике либерализма» и тому подобных аргумен­тах, имеющих целью затуманивать классовое самосознание той и другой стороны. Каждая общественно-экономи­ческая группа стоит здесь открыто на страже своих инте­ресов и, если это, с одной стороны, облегчает работу про­летариата, срывая всякую сентиментальную повязку с глаз рабочих, то, с другой стороны, этот же факт создает большую силу сопротивления самой буржуазии. Финлянд­скому пролетариату приходится непрестанно выдерживать натиск двух враждебных сил: русского самодержавно-по­литического режима и цепко захватившей в свои руки власть буржуазии. У нас, в России, буржуазные элементы

общества далеко не настолько окрепли и утвердились; они значительио податливее и более склонны идти на компро­миссы, чем в Финляндии, где с удивительным упорством, подчас граничащим с политической близорукостью, они готовы отстаивать свое классовое господство, свои клас­совые привилегии, вопреки явно враждебной воле народа.

Когда первая кровавая волна шумного революционного потока пронеслась в памятные январские дни по всей Рос­сии, финляндский пролетариат своеобразно отозвался на эти события. Не чувствуя себя еще достаточно окрепшим, чтобы вступить в непосредственную борьбу грудь с грудью с русским самодержавием, организованные рабочие Фин­ляндии решили устроить лишь предварительный смотр своим силам. 19 (6) февраля 1905 г. весь организованный пролетариат столицы Финляндии собрался на заранее определенной площади. Рабочий оркестр заиграл «рабочий марш»; плавно заколыхались красные знамена, и много­тысячная пролетарская армия мужчин и женщин двину­лась по улицам Гельсингфорса к Сеймову дому. И здесь, в пламенных речах, пролетариат требовал одновременно уничтожения «беззаконного положения в Финляндии», проистекающего от хозяйничания царской бюрократии, и утверждения, наконец, истинно народного представитель­ства на основах всеобщего избирательного права. Но, на­сколько сочувственно встречалась буржуазией первая часть требований, настолько же неприязненно выслушива­лась вторая. Буржуазия досадливо отворачивалась от «не­тактичных» пролетариев, умеющих преследовать лишь свои узкие классовые интересы, в те моменты, когда «ве­ликодушная» буржуазия борется за интересы всех слоев населения и печется о благе всей родины.

Демонстрация в Гельсингфорсе, несмотря на большое количество участников, прошла мирно и без конфликтов, что охотно подчеркивалось рабочими и по справедливости относилось ими на счет их выдержанности и организован­ности. Социал-демократические рабочие газеты противопо­ставляли свою удавшуюся демонстрацию бестолковой уличной сумятице, организованной 26 (13) января буржу­азией, в виде выражения протеста против насилия, твори­мого русским правительством над русскими и финлянд­скими подданными. Попытка учесть организованные силы рабочего класса демонстрацией была сочувственно подхва­чена и другими городами и промышленными местечками.

В Выборге, Або, Улеаборге, Котке, Таммерфорсе — всюду стройная организованная армия пролетариата внушала буржуазия почтительный к себе страх. В Таммерфорсе — этом финляндском Манчестере — рабочие оказались на­строенными особенно решительно. Самые смелые пожела­ния подхватывались восторженно и дружно. Атмосфера казалась насыщенной единодушным возгласом: «победить или умереть!» И тем не менее, хотя пролетариат очень не­двусмысленно обращал к буржуазии свои требования, по­следняя продолжала оставаться глухой к народному го­лосу. Желая опереться на «народ», ища его поддержки в борьбе с гнетущим самодержавным режимом, буржуазия вместе с тем опасалась растущей силы и мощи того же народа, боялась лишиться своих привычных классовых привилегий. Двоедушие буржуазии только сильнее раз­дражало пролетариат. С напряженным вниманием прислу­шивался рабочий класс к голосу сеймовых представите­лей, ожидая прямого ответа на поставленное требование — коренной реформы народного представительства. Несмо­тря на бесчисленные препятствия, существовавшие в из­бирательной системе, рабочим удалось впервые провести в Сейм 1905 года троих своих депутатов: секретаря партий­ного правления — Кари и двух других социал-демокра­тов — Линдроса и Салминена.

Это была несомненная победа рабочих. Впервые среди народных представителей Финляндии должен был зазву­чать голос избранников рабочего класса; впервые буржу­азные депутаты должны были в стенах Сейма скрестить свое словесное оружие с представителями социал-демокра­тической рабочей партии. Политика замалчивания, дву­смысленных обещаний не могла более иметь места. Бур­жуазия это прекрасно сознавала и всячески оттягивала обсуждение реформы избирательной системы. А нетерпе­ние рабочего класса все увеличивалось; вместе с тем, ко­нечно, росло и недоверие к политиканствующим верхам.

Наконец, вопрос о реформе народного представитель­ства поставлен на очередь дня. Какой классовой ограни­ченностью веет от речей многочисленных буржуазных де­путатов Сейма! Как неубедительны все их ссылки на невыполнимость этой реформы в ближайшее время, при господстве «царского режима»! Как неискренне их тео­ретическое признание желательности изменений в устаре­лой системе народного представительства!.. Ясные и пря-

мые требования рабочего класса, высказываемые социал-демократическим депутатом Кари, конечно, не встретили сочувствия. Началось обычное расшаркивание перед «принципом», при явном желании на деле «смазать», «за­тормозить» решение этого больного и жгучего вопроса.

14 (1) апреля волна народного недовольства снова вско­лыхнулась: обсуждение вопроса об изменениях избира­тельной системы склонялось явно не в пользу реформы. Раздраженный, полный нетерпения пролетариат с много­значительными надписями на красных знаменах: «Всеоб­щее, равное, прямое и тайное избирательное право», «До­лой дворянские привилегии!», «Долой противников изби­рательного права!», «Однопалатная система!» и т. д. дви­нулся к Сеймову дому. Это уже не только «подсчет сил», не только проверка организованности рабочего класса, это — непосредственный взрыв народного нетерпения, это — крик наболевшей пролетарской души.

Целый день 14 апреля народ толпился возле дома на­родных представителей. Горячие пролетарские речи пол­ны ожидания, нетерпения. Грозно доносится народный голос до депутатских кресел. Но сеймовые уполномочен­ные проявляют обычную близорукость; они колеблются, торгуются с представителями рабочего класса и, наконец, выносят резолюцию, что вопрос об избирательной ре­форме откладывается до следующего Сейма. Большую политическую бестактность совершить было трудно. Го­речь, разочарование, озлобление охватывают финляндский пролетариат, и яростные крики «долой буржуазию!» огла­шают воздух. Лишь более демократически настроенная ка­мера крестьянского сословия высказывается за немедлен­ное проведение реформы представительной системы на демократических началах. Но эта уступка, не имеющая реального значения, раз остальные три камеры против не­медленной реформы, не в силах была успокоить умы. Дело шло уже не о принципиальном признании или непризна­нии политических прав пролетариата, а о реальной пере­даче власти в руки самого народа. Только ему — этому но­вому народному представительству — было бы под силу бороться с гнетом царского самодержавия, терзавшего в течение пята лет страну. Но, хотя буржуазия и страстно желала избавления от опеки царизма, она была не в силах добровольно отречься от своего классового господства.

Минута, когда Сейм 1905 года отказал пролетариату в

его законных требованиях, является решающим пунктом в истории рабочего движения Финляндии. Классовое само­сознание пролетариата приобретает с тех пор удивитель­ную ясность и отчетливость. Все резолюции рабочих (неко­торые из них составлены были тут же под окнами Сейма) дышат непримиримой ненавистью к угнетателям и непре­клонной решимостью бороться за права не только с рус­ским самодержавием, но и с ближайшим врагом — отечест­венной буржуазией.

С понятным неудовольствием прислушиваются обеспе­ченные классы к резким и твердым решениям, принимае­мым рабочими; с опасением приглядываются они к расту­щей численности и мощи социал-демократической пар­тии — этой естественной руководительницы пролетариата. Но в недавно содеянной ошибке они еще не признаются: буржуазия все еще рассчитывает собственными силами разделаться с самодержавным режимом. Требуется новый, грозный ряд политических событий, чтобы сломить упор­ство буржуазии и вырвать, наконец, из ее рук законо­проект, составленный в интересах «народа»!

Лето 1905 года проходит в Финляндии относительно спокойно. Социал-демократия занята углублением и рас­ширением партийной организации. Кипит организацион­ная работа; упрочиваются профессиональные организации; тут и там вспыхивают отдельные экономические стачки — этот пробный камень рабочей солидарности. Партийная пресса чутко отзывается на события в России, и револю­ционные раскаты в империи гулко отдаются в пролетар­ских сердцах Великого княжества. Наступают знамена­тельные октябрьские дни. Забастовка охватывает в России одну отрасль труда за другой. Петербург отрезан от остальной России; сношения с миром поддерживаются в столице лишь при помощи Финляндии. Естественно, что такое положение вещей пробуждает в финляндском про­летариате сознание своей солидарности с русскими това­рищами-рабочими. 28(15) октября железнодорожный персонал на линии Петербург — Выборг получает от Гель-сингфорсского рабочего комитета телеграмму с предложе­нием выразить солидарность и симпатию русскому проле­тариату присоединением ко всеобщей русской политиче­ской забастовке. Подобная же телеграмма отправлена была и студентами-конституционалистами 29 (16) октября. К вечеру 29-го движение на финляндской дороге прекрати-

лось. Петербург оказался окончательно отрезанным от остального мира. Начавшаяся с выражения сочувствия русскому освободительному движению, железнодорожная забастовка быстро распространилась по всему Великому княжеству. Это была та искра, которой только и ждало глухо бурлившее народное недовольство. Быстро, неудер­жимо разгоралась она в грандиозное пламя, озарявшее красным заревом всю общественную жизнь Финляндии.

Забастовка встретила отклик и среди буржуазии: обыч­ное оружие рабочих на этот раз было направлено не про­тив нее. Напротив, настроение рабочих предвещало собы­тия, которые в конечном счете могли оказаться выгод­ными, прежде всего, для самой буржуазии.

30 (17) октября весь Гельсингфорс охвачен революци­онным настроением. Многочисленная пролетарская толпа стекается на железнодорожную площадь. Оратор за орато­ром говорят о важности политического момента и необхо­димости его использования в интересах всей Финляндии. Здесь же социал-демократическая партия предлагает дружно подхватываемую резолюцию о непрекращении освободительного движения до тех пор, пока не будут удо­влетворены ближайшие требования рабочих: возвращение автономии стране и созыв всенародного Учредительного собрания. Открытым голосованием избирается особый ра­бочий комитет из 8 социал-демократов (в их числе Ида Альстедт — одна из передовых борцов рабочего движения в Финляндии) для выработки ближайших директив. По­чти в то же время происходит митинг конституционали­стов. Здесь присутствует по преимуществу прогрессивная буржуазная интеллигенция; встречаются впрочем и соци­ал-демократы. Впервые вырываются из уст буржуазных ораторов признания в собственном бессилии и зависимости успеха от поведения и образа действий рабочего класса. Конституционалисты, со своей стороны, выбирают цен­тральное «стачечное бюро» из 8 человек, выражая готов­ность на объединение с рабочим комитетом для совместных действий. Директивы исходят от рабочего комитета. Впер­вые в Финляндии рабочий класс — хозяин положения: к голосу его прислушиваются, перед его волей почтительно склоняются испытанные политические руководители. Го­родская Дума в Гельсингфорсе встревожена тем, что город может остаться без воды и света. Рабочий комитет успока­ивает городских уполномоченных уверениями, что стачка

носит политический характер, а следовательно о нуждах населения комитет сам позаботится.

Несмотря на освободительный дух, которым, казалось, была проникнута вся общественная атмосфера этих памят­ных дней, классовые инстинкты удерживали однако бур­жуазию в известных границах. На совещании стачечных комитетов — рабочего и конституционалистского — несход­ство выставляемых задач давало себя чувствовать: социал-демократы стояли за созыв Учредительного собрания и за народное представительство, утверждаемое на основах всеобщего, прямого и тайного голосования; буржуазные представители соглашались на реформу избирательной си­стемы, но категорически отрицали необходимость созыва Учредительного собрания,— по их мнению, Сейм сумел бы вполне удовлетворительно выполнить народную волю. Со­вещание двух комитетов не привело ни к каким результа­там, и, в заключение, сами конституционалисты предло­жили каждой общественной группе идти своей дорогой, не пытаясь прийти к общему соглашению. Так провалилась попытка к объединению буржуазии с рабочими; совмест­ные действия даже в столь горячие революционные дни оказались невозможными. С этой минуты фактическое ру­ководство стачечным движением в Финляндии уже все­цело сосредоточивается в руках рабочего комитета.

Высшего напряжения общественный подъем в Фин­ляндии достигает 31 (18) октября. Забастовка по стране — всеобщая. О начале забастовки торжественно объявляется на площадях, густо усеянных народом. Магазины, фабри­ки, заводы, мастерские, склады, конторы и другие служеб­ные учреждения закрыты. Полиция не только бездейст­вует, но в Гельсингфорсе сама собирается на сходку, где постановляет поддержать забастовку. Опять почти одно­временно происходят два грандиозных митинга — консти­туционалистов и рабочих. В Гельсингфорсе 40—50 тысяч народа в приподнятом настроении выслушивают социал-демократических ораторов; выносят решительные резолю­ции; требуют немедленного созыва Учредительного собра­ния; выражают сочувствие русским товарищам — борцам за свободу. Над толпой развевается запретный националь­ный флаг — желтый с красным. Выборная депутация едет к генерал-губернатору с рядом категорических требований; между прочим, настаивают на удалении сенаторов — кре­атур «бобриковского режима» ¹¹. Рабочие полны воодушев-

ления и решимости. Учреждение Красной гвардии для ох­раны общественной безопасности и самообороны является естественным следствием настроения рабочих: твердо и неуклонно добиваются они своей цели — «победить или умереть». Начальство над Красной гвардией, состоящей, с одной стороны, из рабочих, с другой, из студентов и буржу­азных элементов общества, берут на себя конституциона­лист Гордий и радикальный капитан Кок. Таммерфорсский социал-демократический комитет выпускает зажигатель­ную прокламацию к рабочему классу ¹², которая облетает всю Финляндию и всюду встречает воодушевленное сочув­ствие. Рабочий класс неустанно требует прав себе и сво­боды для родины. Перед бушующим морем пролетарской толпы с трепетом отступают сами старо-финноманские ¹³ сенаторы, возвещающие с балкона о своем «добровольном» уходе из Сената... Генерал-губернатор ведет переговоры с депутатами и во многом им уступает; правительство про­являет полную растерянность. И в эти минуты беззаветной преданности общему делу со стороны рабочих режущим диссонансом звучат речи «благоразумных» конституцио­налистов, торгующихся с рабочим классом, неохотно усту­пающих ему в вопросе об избирательных правах и упрямо отвергающих созыв Учредительного собрания. Быть может, никогда с такой отчетливостью не проявлялась в Финлян­дии классовая рознь, как в эти памятные октябрьские дни...

Но все печальные уроки шли лишь на пользу рабочим, укрепляя в них классовое самосознание и не позволяя им вступать в компромиссы и сделки с буржуазией. Правда, социал-демократии пришлось отказаться от требования немедленного созыва Учредительного собрания, но сде­лано это было лишь при торжественно взятых с буржуазии обещаний провести через ближайший Сейм коренную ре­форму народного представительства. Самосознание рабо­чих достигло к этому времени такой высоты, что, когда один из их уважаемых и популярных вождей, недавно вер­нувшийся из Америки, эмигрант Матти Курикка, стал со­ветовать тесное сотрудничество с радикальной частью бур­жуазии для вернейшего достижения общей цели, рабочие от него отвернулись, и оппортунистически настроенному Курикка ничего другого не оставалось, как самому перейти в лагерь конституционалистов.

Манифест 22 октября (4 ноября) ¹⁴, возвещавший вос­становление конституционных порядков в стране и санк­ционировавший требование избирательной реформы, положил конец тревожным ожиданиям. Буржуазия вздох­нула свободно. Но рабочие, не удовлетворенные туман­ными, расплывчатыми обещаниями манифеста, с понятным недоверием отказывались печатать его и настаивали на продолжении забастовки. Лишь после того как конститу­ционалисты, поднявшие победный шум по всей стране, по­колебали своим ликованием стойкость менее сознательных рабочих масс, стачечный комитет нашел нужным прекра­тить «великую забастовку», о чем и заявлялось на много­численных уличных собраниях. В стране, как выражалась пресса, воцарились снова «порядок и спокойствие». Но это было лишь на поверхности. В глубине продолжала идти прежняя спешная организационная работа. Престиж со­циал-демократии высоко поднялся; число ее членов возра­стало целыми тысячами *. Пролетариат с гордостью при­знавал руководство партии и с готовностью становился под ее знамена. Но тем яснее сознавала партия, что октябрь­ские дни дали в результате не материальную, а лишь мо­ральную победу. Все плоды усилий, все жертвы, прине­сенные рабочим классом за пережитые тяжелые дни, — все пошло на пользу враждебной ему буржуазии. И, хотя буржуазия снисходительно признавала за рабочими за­слугу в деле освобождения родины от правительственного произвола царизма, хотя она теперь соглашалась удовлет­ворить требования пролетариата и реформировать народ­ное представительство, все же классовый эгоизм и тут, по­сле всех пережитых потрясений, после высокого духовного подъема, ставил предел ее великодушным порывам. Как только критический момент был пережит, тотчас же из буржуазного лагеря стали раздаваться голоса о несостоя­тельности однопалатной системы народного представитель­ства, о необходимости установления 25-ти летнего возраста для избирателей и т. и. В страхе перед растущей мощью рабочего класса, с которой, как оказалось, приходилось считаться, буржуазия договаривалась даже до репрессив­ных мер, превосходящих все притеснения царизма: пред­лагалось устроить грандиозный локаут по всей стране —

* К 1 марта 1 9 0 6 г о д а в состав социал-демократической партии входило до 50 тысяч организованных рабочих.

закрыть все фабрики, заводы, мастерские и, лишив таким образом рабочих хлеба, сломить силу их организованного сопротивления.

Подобный образ мыслей подымал в рабочем населении естественное чувство озлобления. После того как проле­тариат на своих плечах вынес всю тяжесть освободитель­ной борьбы, его снова хотят обойти, пытаются ограничить его права, уменьшить его влияние на судьбы родины. Все это воспринималось с горечью и раздражением. Настрое­ние это особенно сказалось на VI съезде представителей социал-демократической рабочей партии, состоявшемся в Таммерфорсе в ноябре 1905 г.¹⁵ На этот раз центральной проблемой съезда естественно явились не организацион­ные вопросы, не разработка программы, а выработка определенных тактических директив. Надо было опре­делить свой образ действий в чрезвычайно серьезном конфликте с буржуазией по вопросу об избирательной ре­форме.

На Таммерфорсском съезде собралось до 300 делегатов от 130 партийных рабочих организаций, от социал-демо­кратического союза студентов, от обществ трезвости, от профессионального союза рабочих печатного дела и т. д. Три комиссии подготовляли предлагавшиеся на рассмотре­ние съезда вопросы, которые сводились, главным образом, к предстоящим выборам во вновь созываемый Сейм и об­щей тактике социал-демократов в ближайшем будущем. На первую очередь выдвинут был вопрос о том, признать ли Сейм и, следовательно, участвовать ли в выборах, поскольку это возможно при современной системе голосования, или же бойкотировать Сеймовое представительство, настаивая на созыве всенародного Учредительного собрания. 170 ора­торов принимали участие в прениях по этому вопросу. В горячих, порою непривычно-страстных для финляндцев дебатах стали ясно обозначаться два течения: одни стояли за безусловный бойкот и, как меру единственно могу­щую вызвать со стороны буржуазии удовлетворение тре­бований рабочего класса, предлагали всеобщую забастовку. Это мнение особенно горячо поддерживали представители провинциальных организаций. К ним присоединялось и социал-демократическое студенчество, заявлявшее тоже, что оно считает кооперацию с буржуазией абсолютно не­допустимой после коварной и двусмысленной ее политики, и высказывавшееся за бойкот Сейма. Другая часть участ-

ников съезда, к которой принадлежали многие выдаю­щиеся партийные деятели, доказывала, что надежда на проведение новой всеобщей забастовки совершенно эфе­мерна: пролетариат не настолько еще окреп, чтобы само­стоятельно провести такое трудное начинание. Октябрь­ская забастовка могла пройти так удачно лишь благодаря сочувствию и поддержке буржуазных элементов общества. Одним словом, раздавались речи, весьма знакомые нам — русским и вполне напоминающие наши партийные разно­гласия. Один из менее сдержанных товарищей — Салин, защищая идею бойкота, старался доказать, что партию раз­дирают на две части разногласия, носящие тот же харак­тер, что и за границей, причем, бросил в своих партийных противников обычный в таких случаях упрек в оппорту­низме. Тогда члены центрального партийного правления, поддержавшие точку зрения участия в предстоящих сей­мовых выборах, через секретаря Кари заявили, что после выраженного им косвенным образом съездом недоверия и порицания они слагают с себя прежние полномочия. Кари подчеркнул, что на долю партийного правления выпала весьма нелегкая обязанность организовать партию и сто­ять во главе ее в течение 6-ти самых трудных для жизни партии лет, что партийному правлению приходилось нести тяжелую ответственность перед товарищами, стараясь, не­смотря на все препятствия, возможно выше держать знамя социал-демократии, но что теперь, после того как его же упрекнули в «буржуазности», все члены правления счи­тают себя вынужденными уйти в полном составе. Инци­дент этот неблагоприятным образом подействовал на наст­роение участников съезда, и только вовремя полученная и прочитанная приветственная телеграмма съезду от рус­ских товарищей социал-демократов несколько сгладила не­приятное впечатление.

Между тем особая комиссия, разрабатывавшая вопрос о ближайшей партийной тактике, несмотря на продолжи­тельные дебаты, так и не пришла к общему соглашению. Большинство (7 человек), стоявшее за бойкот, говорило, что социал-демократы по условиям существующей изби­рательной системы не могут рассчитывать на проведение в Сейм сколько-нибудь значительного числа своих канди­датов; поэтому оно предлагало войти с буржуазными пар­тиями в соглашение на следующих условиях: пусть бур­жуазные избиратели голосуют за рабочих кандидатов; за

это социал-демократы, со своей стороны, поддержат бур­жуазных представителей, если эти последние обещают про­вести через Сейм полную реформу народного представи­тельства; если же реформа и после этого не пройдет через Сейм, то созыв Учредительного собрания явится неизбеж­ным. Меньшинство (5 человек — бойкотистов) настаивало на безусловном воздержании от выборов. Своим участием нельзя поддерживать Сейм, которого не признаешь,— го­ворили они; единственный выход — всеобщая забастовка с лозунгом Учредительного собрания. Так как мнение коми­тета резко разделилось, то вопрос о тактике с двумя фор­мулировками перенесен был на решение съезда.

Прежде чем приступить к голосованию, съезд устано­вил, что каков бы ни был результат голосования, меньшин­ство обязано подчиниться большинству во избежание ос­лабляющей силу партии двойной тактики. Голосование дало 191 голос — за бойкот, 96 — за участие в выборах при нескольких воздержавшихся. Таким образом, сторонники бойкота восторжествовали и их тактика была признана для партии общеобязательной. Новому партийному правлению переданы были все полномочия; прежнему же правлению съезд предложил сдать отчеты по партийным делам в тече­ние года. Решено было при этом перенести центральное партийное правление из Або в Гельсингфорс; были голоса и за Таммерфорс.

Настроение рабочих масс в Финляндии ясно характе­ризуется решением шестого рабочего (третьего партий­ного) съезда. Чем недружелюбнее относились буржуазные элементы общества к политическим требованиям рабочих, тем сильнее росло возмущение и сопротивление рабочих масс.

В декабре 1905 года в Гельсингфорсе состоялось собра­ние около 500 рабочих представителей для практического решения вопроса о всеобщей забастовке. Собрание при­знало всеобщую забастовку неизбежной, утвердило инст­рукцию для центрального забастовочного комитета и вы­работало соответствующие воззвания. Разъехавшиеся по своим местам партийные работники разнесли идею новой политической стачки в широкие пролетарские круги. На­чалась деятельная устная и письменная агитация; дока­зывалось, что только путем дружно проведенной стачки удастся пролетариату вырвать власть из рук двуличной и своекорыстной буржуазии, которая, очутившись благодаря

борьбе пролетариата у кормила правления, вероломно пре­дает теперь интересы рабочего класса.

Полемика между буржуазией и пролетариатом достигла необычайной напряженности... Социал-демократы открыто изобличали намеренное затягивание работ сенатской ко­миссии, вырабатывавшей законопроект избирательной ре­формы, раскрывали поползновения перепуганной буржуа­зии завязать тайные сношения с царской бюрократией, чтобы в случае чего опереться на имперские войска...

В этой наэлектризованной атмосфере струсившая бур­жуазия решила бросить рабочим подачку и хоть этим не­сколько умиротворить разгоравшиеся политические стра­сти. В новосоставленный список финляндских сенаторов был включен и бывший секретарь социал-демократиче­ского партийного правления, бывший депутат Сейма — Кари. Этот факт, однако, не только не успокоил пролета­риат, но вызвал целый ряд неожиданных трений внутри партии. Финляндский Сенат — орган исполнительной вла­сти; следовательно, вступление социал-демократа в его со­став приравнивалось вступлению в буржуазное министер­ство, т. е. шло вразрез с постановлениями международной социал-демократии. Мнения партийных работников резко разделились: в то время как одна часть настаивала на том, чтобы Кари отказался от участия в Сенате, угрожая иначе «выбросить» его из партии, другая часть находила весьма целесообразным влияние социал-демократа на «консерва­тивный» дух Сената. Жизнь и позднейшая деятельность Сената, оказавшегося послушной игрушкой в руках цар­ского правительства, показали, на чьей стороне была правда...

Когда брошенная «народу» подачка в виде привлечения рабочего представителя к правительственной власти при­вела к неожиданному результату, натравив одну часть про­летариата на другую, тогда буржуазные классы решили воспользоваться этим благоприятным фактом, попытав­шись еще резче разделить пролетариат. Это был действи­тельно единственный способ ослабить его значение и расту­щую мощь. Повсеместно стали возникать так называемые «беспартийные» рабочие клубы. Само собой разуме­ется, что клубы эти организовались и действовали под эги­дой господ конституционалистов, что проводились в них явно буржуазно-конституционалистские идеи; но таков уж удел всех «кадетов», будь они русские, финские или даже

западноевропейские,— они ведь всегда олицетворяют со­бою строгую «беспартийность» и их «идеи» — это требова­ния «всего народа»!.. Финляндские конституционалисты уверяли в своих клубах, что они стоят даже на точке зре­ния социалистического учения, но лишь ставят своей зада­чей добиваться всех требований рабочих «исключительно законными путями». Тактика социал-демократии в Фин­ляндии, точно так же как и у нас в России, служит всегда камнем преткновения для «благожелательных» буржуа. И в Финляндии, точь в точь как в России, услышите вы почтенных политиков-либералов, заявляющих, что с теоре­тической частью учения социал-демократов они вполне со­гласны, но современная тактика этой партии...

Наконец, в феврале 1906 года опубликован был законо­проект народного представительства, разработанный сенат­ской комиссией. К разработке законопроекта привлечены были три социал-демократа. Дольше противодействовать требованиям народа было не под силу даже упорной фин­ляндской буржуазии. Со всех сторон грозили забастовкой, закидывали весьма нелестными обвинениями, разглашали всякий промах властей. Сенатская комиссия решила со­блюсти основные требования пролетариата: однопалатная система, всеобщее, прямое, равное и тайное голосование всеми гражданами страны, достигшими 21 года, без разли­чия пола...

Если разобрать законопроект повнимательнее, то и в нем легко усмотреть следы попыток буржуазии удержать в руках ускользающую власть хотя бы обходными путями. Право голоса дает гражданину лишь трехлетняя приписка к месту голосования и двухлетний взнос повинностей, что при постоянной подвижности рабочего класса создает для него массу затруднений и несомненно лишит голоса мно­гие активные элементы. Несовершенство организации про­порциональных выборов, стеснение права интерпелляции и некоторые другие, менее существенные стороны внутрен­ней организации Сейма, дали повод к естественному неудо­вольствию рабочих. Когда же Сенат повысил избиратель­ный возраст до 24 лет и согласился передать законопроект для предварительного его рассмотрения особой комиссии в Петербурге, то взрыв негодования охватил рабочие сферы...

Вопросы о необходимости созыва Учредительного соб­рания, о неизбежности всеобщей забастовки с новой силой овладели умами рабочих; идеи эти встретили также живой

отклик среди относительно отсталого крестьянства. Фин­ляндский народ изверился в буржуазии и надеется исклю­чительно на свои собственные силы. Никакие компромиссы со стороны буржуазии не в силах уже теперь дать стране прочное умиротворение. Не сделают этого и вынужденные уступки царского правительства. Весть о том, что Петер­бургская комиссия одобрила законопроект народного пред­ставительства, встречена была пролетариатом сдержанно и холодно...

Только лицемерная буржуазия может недоумевать по поводу вспыхивающих то тут, то там искр народного недо­вольства; только ограниченная предвзятость финских чер­носотенных органов может вопрошать: чего же еще хочет «народ»... По своей близорукости не видят эти господа, что дело не в сепаратистских стремлениях населения, а в нитях солидарности и единения, скрепивших за последний тяже­лый год революционные элементы Империи и Великого княжества. И если еще года два — три тому назад прихо­дилось доказывать всю выгоду сотрудничества революци­онного пролетариата обеих стран, то в настоящее время та­кое сотрудничество — совершившийся факт.

Кровавые, бурные октябрьские дни спаяли пролетариат обеих стран прочными узами товарищеского единения, и жизненный пример лучше слов показал, как тесно сопри­касаются их обоюдные интересы. Рабочий класс в Финлян­дии прекрасно сознает, что своими первыми победами он в большой мере обязан русскому революционному пролета­риату; по и последний должен понимать, каким «козырем» в общем освободительном движении является поддержка и солидарность финляндского рабочего класса. Кто знает, удалось ли бы вырвать из рук русского самодержавного правительства конституционные обещания 17 Октября¹⁶, если бы в те критические дни финляндский пролетариат остался бы спокоен и «лойялен»? Только под двойным на­тиском русского и финляндского рабочего класса бросило испуганное правительство населению империи и Великого княжества свои двойные конституционные обещания. Пра­вда, обещания эти даны были без всяких гарантий и кон­ституции оставались лишь бумажными, но и этот акт явля­ется своего рода этапным пунктом в общем освободитель­ном движении обеих стран.

Полная неустойчивость данных самодержавным прави­тельством обещаний, шаткость политических свобод и

отсутствие истинно конституционных гарантий в Финлян­дии, до тех пор пока в империи существует прежний ре­жим, создает в Финляндии настроение, близкое и понятное сердцу русского революционного пролетариата. Прочное народовластие в империи и Великом княжестве, как бли­жайшая задача, коренное переустройство общества, как конечная цель,— вот те пункты, которые создают реаль­ную почву для тесного общения и сотрудничества аван­гарда пролетариата Финляндии и России — финляндской и русской социал-демократии.

Печатается с сокращения­ми по книге А. Коллонтай. Финляндия и социализм. 1906 г., стр. 53—73.