Под покровом истины

Низкий поклон вору

Джунайд из Багдада однажды проходил мимо эшафота, где собирались принародно повесить вора. Джунайд поклонился преступнику. Кто-то спросил его:
- Зачем вы это сделали?
Джунайд сказал:
- Я поклонился его целеустремленности. За свою цель он отдал жизнь.

Критик

Некоторые ученики одного суфия неустанно возносили ему хвалу.
Однажды все вместе они обступили жилище дервиша, который раскритиковал этого суфия.
Они сказали ему:
"Ты напал на нашего учителя и оклеветал его! Мы требуем, чтобы ты отказался от своих слов!".
Тот отвечал им:
"Как пусты и избиты суждения незрелых! Возвращайтесь к своему мастеру и пусть он объяснит вам, почему Ариф Яхья выступает против него, ибо вам следовало сделать это прежде, чем вы пришли сюда, распалив друг друга, подобно волкам в стае, чья цель - разрушение".
Ученики ушли. Дождавшись подходящего случая, они обратились к Си Мандубу, своему наставнику, и тот ответил им:
"Ариф Яхья противостоит мне, чтобы отвадить от меня поверхностных людей. Таким образом, мы работаем с ним вместе, что и позволяет мне спокойно заниматься своим делом".

Местные материалы

Ибн Асвад посетил Теккию шейха Халима Унвани в Сирии и был изрядно впечатлен масштабом и возвышенной атмосферой этого места, количеством слуг и множеством учеников.
Но самого шейха Халима он не застал и направился в Северную Африку, где шейх проживал уже несколько лет, распространяя там Учение.
Прибыв в Марокко, Ибн Асвад обнаружил, что шейх живет в небольшом домике, а рядом сооружен простой навес для упражнений. Очень скромно одетый, шейх обучал всего нескольких учеников.
Асвад был сбит с толку. Он отвел в сторону Мустафу Махджуба, ближайшего соратника шейха, и зашептал ему:
"Почему шейх не привез с собой людей и богатства из Алеппо и Дамаска, чтобы дать понять этим африканцам, что он значительный человек? Почему он не переправит сюда группы учеников с Востока, ковры и мастеров, и не построит подобающий зал для аудиенций?".
Махджуб рассмеялся и сказал:
"Наше золото отличается от их золота, да и наш язык звучит иначе, чем их язык. Разве ты не видишь, что наш шейх разговаривает и одевается как местные жители? То, что растет здесь на полях, то из чего здесь строят дома, исходит из материалов этой местности".

Необычное становится заурядным

Ученый спросил великого мудреца Афзала из Александрии:
- Что вы можете рассказать об Алиме Азими, вашем учителе, которому вы приписываете сформировавшие вас качества?
Афзал ответил:
- Его поэзия опьяняла меня, его любовь к человечеству вдохновляла меня, его жертвенное служение возвышало меня.
Ученый сказал:
- Да, такой человек мог бы усовершенствовать даже ангела.
Афзал продолжал:
- Эти качества Алима - хорошая рекомендация для вас. Что же касается свойств, которые проявлял Алим, чтобы помочь человеку выйти за пределы обычного, то они следующие:
"Хазрат Алим Азими раздражал меня, что заставило меня изучать свое раздражение и установить его источник. Алим Азими сердил меня, чтобы я почувствовал свой гнев и преобразовал его. Алим Азими делал себя объектом для нападок, чтобы люди могли увидеть низость его недоброжелателей и не присоединялись к ним. Он показывал нам необычные вещи, чтобы необычное стало для нас заурядным, и можно было осознать, чем все это является на самом деле".

Невидимое служение

Аджнаби имел обыкновение раздавать книги, говоря каждый раз:
- Я уже прочел ее. Может, вам она понравится? Он также предлагал людям еду, со словами:
- Я не голоден, не хотите ли отведать? Его спутник Хуссейни однажды сказал ему:
- Вы совсем не даете людям возможности постичь, что вы для них делаете. Им кажется, они получают от вас то, что самому вам уже не нужно, и потому они не ценят этого.
Аджнаби сказал:
- Но я и не жду от них благодарности. Больше того, я не хочу, чтобы они ценили это. Я хочу, чтобы они получали пользу, а не поклонялись. Хуссейни сообщает:
"Таким же образом Аджнаби передавал и свое учение. Никто из его учеников никогда не знал, чему они учатся. Аджнаби вовлекал их в учебу способом, который не позволял им ценить ее. Обычно они думали, что участвуют в какой-то совершенно пустяковой деятельности".
"Аджнаби любил повторять: "Часть учебы, которую люди ценят, - это именно та часть, которая не приносит им никакой пользы, подобно сладостям - масса удовольствия, но не заменит еды".

Изгнанный

Анвар из Бадахшана был сбит с толку, когда при посещении Алеппо обнаружил, что представителем Мауляны Бахауддина является человек, которого Мауляна изгнал из своего присутствия несколько лет тому назад.
Возвратясь в Бухару, Анвар спросил Мауляну, как может человек, навлекший на себя гнев учителя, подняться до такого высокого положения?
Мауляна сказал:
"Ветер переносит свободные семена туда, где они прорастут, если для этого есть возможность. Постороннему наблюдателю действие ветра может казаться враждебным по отношению к семенам. Но в чем же тогда функция ветра, если не в том, чтобы обеспечивать семена движущей силой, в которой они нуждаются?".

Четыре общины

Странствующий суфийский мастер подошел к группе людей, они, изо всех сил ухватившись за веревку, тянули из реки крокодила. Увидев, что рептилия еще жива и может кого-нибудь убить, если они втащат ее на берег, суфий перерезал натянутую веревку.
Люди схватили суфия и избили его, выкрикивая:
"Подумать только, а еще разоделся суфием. Вредитель, да еще и лицемер! Настоящие суфии делают только добро".
Прошло время, и суфий повстречался с группой дервишей, полагавших, что с помощью действия они достигнут "сущности". Он же сказал им, что их "сущность" могла бы проявиться, но с помощью недеяния. И они прогнали его.
Затем он попал в школу искателей, которые занимались созерцанием. Осознав, что им необходима деятельность, он сказал:
"Сущность" проявляется через действие".
Они последовали его указанию, пока один из дервишей не навестил своего друга, после чего, возвратясь, объявил всем:
"Этот человек - обманщик и отступник. Прежде он учил, что "сущность проявляется через недеяние", за что и был изгнан. Теперь он проповедует противоположный довод".
Таким образом, и эти искатели выгнали суфийского мастера.
Он нашел еще одну группу людей и сказал им:
"Сущность" иногда проявляется в результате действия, а иногда в результате недеяния".
Ему ответили:
"Если бы вы просто призывали нас к действию, когда действие необходимо, мы бы так и делали. И если бы вы удерживали нас от действия, когда необходимо недеяние, мы бы так и поступали. В действительности же вы только запутываете нас и мешаете сосредоточиться на чем-то одном. Давайте нам по одному правилу на каждый случай".
Пришлось ему расстаться и с ними.
Таковы были первые четыре общины, с которыми он работал. Ходят слухи, что сейчас он живет в пятой общине.

Накопленные мольбы

В одном месте находилась гробница, и люди по обычаю приходили к ней и молились об удаче.
Посетители всегда оставляли дервишу, заботившемуся об этом месте, небольшие подношения для поддержания гробницы и помощи нуждающимся.
Так продолжалось много лет, и люди же забыли, откуда повелась эта традиция. И вот однажды туда пришел действительно предающийся человек.
Но он ни о чем не просил.
Сразу же по его прибытии, к нему приблизился некий милосердный незнакомец и сказал:
"Я дал обет передать все свои деньги первому, кого встречу на этом месте".
Сказав так, он вручил свое состояние, все до копейки, этому истинно нуждающемуся.
Один из учеников дервиша попросил учителя объяснить внутренний смысл произошедшего. Дервиш, будучи мудрецом, сказал:
- Накопленные мольбы ждали нуждавшегося человека, который ни о чем не просит. Как только такой человек явился, включилось правильное намерение, и молитвы смогли дать подлинный результат.
- Но ведь люди верят, что именно гробница приносит счастье, - возразил посторонний человек, услышавший разговор дервиша с учеником.
- Она приносит счастье тем, кто его заслуживает, - ответил дервиш. - Недостойные приписывают свою удачу факту посещения гробницы. Но значение, которое люди приписывают событию, порой отличается от его изначального смысла.

Мнение и факт

Великого учителя, знавшего путь к мудрости, посетила группа искателей.
Они застали его во дворе в окружении учеников, в самом разгаре веселого пиршества.
Кто-то из посетителей сказал:
"Как отвратительно! Так не ведут себя, каков бы ни был повод".
Другие сказали:
"А нам это кажется превосходным! Такое учение нам нравится, и мы не прочь присоединиться к нему".
Другие говорили:
"Тут что-то не так. Нужно хорошенько разобраться в этом странном явлении".
Остальные говорили между собой:
"Возможно, все это и не лишено мудрости, но нужно ли выяснять это - вот в чем вопрос!"
Всех этих людей учитель отослал прочь.
И эти люди в беседах, а также в писаниях распространяли свои мнения об увиденном. Даже те, кто прямо не упоминал об этом, переживали увиденное столь остро, что их чувства выплескивались в их разговорах и даже в поступках.
Прошло время, и некоторые члены этой группы вновь проделали тот же путь. Они навестили учителя.
Еще от ворот было заметно, как он и его ученики благопристойно сидят во дворе, глубоко погруженные в созерцание.
"Вот это другое дело, - сказали некоторые из посетителей, - видно он внял нашим речам".
"Потрясающе! - сказали другие, - в прошлый раз он, конечно же, только испытывал нас".
"Слишком все это уныло, - сказали третьи, - постные-то лица мы могли бы найти и в другом месте".
Подобным образом выражалось еще много различных мнений, и вслух, и молча.
Мудрец, когда миновало время, отведенное для размышлений, удалил всех посетителей.
Прошло много времени, и вот лишь некоторые из тех людей снова пришли к мудрецу, чтобы он растолковал им обе пережитые ими ситуации.
Они остановились у ворот и заглянули во двор. Учитель сидел один, не пируя и не медитируя. Его прежних учеников нигде не было видно.
"Я уже распустил своих учеников, так как задача выполнена, и сейчас вы можете услышать всю историю целиком, - сказал он.
- Когда вы пришли сюда в первый раз, у меня была группа слишком серьезных учеников. Я применял исправительные меры. Когда вы пришли во второй раз, они слишком развеселились, и я опять занимался исправлением.
Если человек работает, он не всегда объясняет свои действия случайным посетителям, какими бы заинтересованными они себя ни мнили. Если действие находится в стадии развития, значение имеет только правильное выполнение самого действия. При этом внешняя оценка не так уж и важна. То, что люди могут вообразить о чем-то, больше характеризует их самих, чем саму ситуацию".

Полный цикл

Вот как Оди Одам сподобился сидеть у стоп мудреца, дервиша Рахима.
Однажды он стряхнул с себя сон, первые лучи солнца отразились в его глазах, и он подумал: "Теперь самое время и мне чего-нибудь добиться ".
Он огляделся вокруг, будто ища подсказки в окружавших его предметах, и тут взгляд его упал на книгу в углу комнаты. Эта книга лежала здесь уже много лет, с тех пор как его покойный отец положил ее туда, но прежде Оди не обращал на нее особого внимания.
"Ну что ж, можно начать и с книги, - подумал он, - ведь недаром же ученые люди говорят: "Лучше сделать что-нибудь, чем вообще ничего не делать".
Он взял книгу и понёс ее в близлежащий город. На базаре к нему подошел какой-то человек и сказал: "Что особенного в этой книге, и во что ты ее оцениваешь?"
"Во что оцениваю? - воскликнул Оди Одам. - Это книга моего отца и, конечно же, она обладает величайшей ценностью. Ты сам разве не дорожишь суждениями собственного отца?"
"Разумеется", - сказал человек, и отдал Оди за книгу все деньги, которые у него с собой были.
Следующий, кого Оди встретил, был человек, сидевший на улице возле горки птичьих перьев. Незадолго до этого он ощипал и продал курицу, оставшись с перьями. "Что особенного в этих перьях, и во что ты их оцениваешь?" - спросил Оди.
Человек же этот, не будучи перегружен честностью, сказал: "Ты можешь купить их за все деньги, которые у тебя есть. Что же касается особенностей этих перьев, то об этом я не могу распространяться". Сказал он так потому, что по закону тех мест купец не имел права хвалить свой товар, прибегая к заведомой лжи.
Оди отдал ему все, что имел, и забрал перья, подумав: "Если они обладают какой-то таинственной ценностью, то наверняка есть и способ раскрыть эту тайну. Важнее всего обладание вещью, а не сведения о ней".
Он также вспомнил известную заповедь: "Информация может не привести к обладанию, но обладание может привести к информации".
А затем Оди повстречал одного симпатичного дурака. Дурак сказал:
"Ах, если бы только у меня были перья, вроде этих! Быть может тогда я смог бы стать птицей. Но я беден".
"Ты что-нибудь знаешь о таинственных свойствах перьев?" - спросил Оди.
"Не знаю", - сказал дурак, и это была правда.
"В таком случае, - сказал Оди, - если они станут твоими, у тебя не будет передо мной никакого преимущества. Что ты можешь мне дать за них, приятель?"
"Как насчет этой книги? - спросил дурень. - Один человек запустил в меня ею за то, что я донимал его".
Тут Оди увидел, что это книга его отца.
Он взял ее в обмен на перья, но так как сам не умел читать, понес ее к дервишу Рахиму.
Дервиш Рахим сказал:
"Эта книга называется: "Никогда не увлекайся обменом одного на другое. Если же увлечешься, у тебя остается один шанс из миллиона получить еще раз возможность сделать свой первый реальный шаг".

Безумцы

"Люди этого мира - безумны", - сказал Аджнаби.
Он пообещал своим ученикам доказать это утверждение.
В тот же вечер Аджнаби пригласил к себе в гости одного богатого человека, чтобы вместе с ним разговеться. Человек этот пришел, и они съели немного сухого хлеба и по одному финику: другой еды в доме Аджнаби не было.
Вернувшись домой, богач послал суфию в подарок кошелек с десятью тысячами динаров. Аджнаби отослал его назад, сопроводив запиской: "Хлеб можно съесть, а от золота какая польза? Люди только воображают, будто оно для чего-то годится".
Затем он позвал нуждавшегося человека, наказав ему отправиться к дому богача и попросить у него десять тысяч динаров. Когда человек вернулся, Аджнаби спросил: "Что он тебе сказал?"
Нуждающийся ответил:
"Он сказал, что ничего мне не даст".
Тогда Аджнаби обратился к своим ученикам:
"Люди этого мира, несомненно, безумны. Они полагают, что золото столь же ценно, как хлеб, и даже обменивают одно на другое. Когда же им встречается честный и нуждающийся человек, они воображают, что в их собственных интересах отказать ему в помощи. Если они считают себя нормальными, то поспешим же все стать теми, кого они называют безумцами.

Группа суфиев

Труппа суфиев, посланная своим наставником в местность, где им надлежало жить и работать, поселилась в одном доме.
Чтобы не привлекать нежелательного внимания, только Главный Представитель, кто был у них за старшего, учил публично. Остальные члены общины, для посторонних глаз, приняли на себя обязанности слуг в доме.
Когда Представитель умер, члены этой общины, согласно указаниям от их первоначального наставника, перераспределили свои роли, явив себя продвинутыми мистиками.
Но жители той местности не только отвергли их, как подражателей, но к тому же и говорили: "Какой стыд! Вы только посмотрите, как они захватили и поделили между собой наследие Великого Учителя. Ведь эти жалкие холопы теперь даже стали вести себя, будто они и впрямь суфии".

Салик на дороге в Кандагар

Салик по дороге на Кандагар повстречал группу людей. Одет Салик был в одежду дубильщика кожи, а среди встретившихся ему людей находился человек, одетый в суфийскую мантию, и остальные относились к нему с большим почтением.
Салик спросил его: "Ты кто?"
"Я - суфий", - ответил человек.
Салик тут же выхватил громадный нож и двинулся к человеку, а тот отпрянул, явно испуганный. "Ты что трясешься?" - спросил Салик.
"Боюсь, ты убьешь меня", - пролепетал человек.
"Если я сохраню тебе жизнь, отдашь мне свои деньги?" - спросил Салик.
"Конечно, отдам", - ответил тот.
Тогда Салик, обратясь к остальным, сказал:
"Этот человек никакой не суфий. Он боится смерти и готов отдать деньги, лишь бы сохранить себе жизнь. Суфий - тот, кем не управляют страх или желание".

Отсутствующий

Суфийскому мастеру Халкави бросили вызов: войдет ли он в присутствие некоего царя, чтобы прямо с порога заявить что-нибудь предосудительное, что-то такое неуважительное к королевской особе, что могло бы стоить Халкави жизни.
Халкави без колебаний принял вызов.
Как только его ввели в тронный зал, царь, отличавшийся вздорным характером, сказал:
"Поскольку тебя считают самым умным, повелеваю тебе, для моего увеселения, сказать что-нибудь, такое, чего никто из присутствующих не посмел бы".
Без малейшей запинки суфий тут же произнес:
"Я не нахожусь в Вашем присутствии".

Три суфийских мастера

Суфийский мудрец сидел однажды в окружении своих последователей, когда некий посетитель, привыкший к придворному этикету, вошел и стал восхвалять учителя. Ученики внимательно слушали, пока пришелец расточал комплименты.
Тем временем, в собрание вошел второй мудрец, послушал некоторое время, и затем обрушился с оскорблениями на первого мастера.
Посетитель в полном замешательстве удалился, в то время как первый мастер продолжал невозмутимо сидеть на своем месте, пока второй мудрец также не ушел.
Через некоторое время третий суфийский мастер вошел в собрание, и тут один из учеников знаком попросил разрешения задать вопрос.
"На вопрос ответит третий мастер", - сказал первый мудрец.
Тогда ученик спросил: "Почему наш учитель подвергся поношениям со стороны второго мастера, ведь оба они занимают одинаково высокое положение, и наш учитель не заслужил таких оскорблении;
Третий мастер сказал: " Человек этого мира, находясь здесь, наполнил атмосферу лживыми комплиментами. Их эффект был настолько низменным, хотя сами комплименты таковыми и не казались, что необходимо было противопоставить им нечто столь же низкое, чтобы очистить от них атмосферу".

Тайное знание

Халифа (Представитель) одного суфийского учителя допускал к выполнению мистических упражнений чуть ли не каждого встречного. Многие, узнавая об этом, с неодобрением замечали: "Разве сами суфии не твердят постоянно, что упражнениями можно заниматься лишь тем, кто способен извлечь из них пользу, иначе это не суфизм?"
Халифа на это отвечал:
"Говорят также, что: "Прибыль и убытки подсчитывают в конце базарного дня, а не в начале". И продолжал набирать в ученики всех подряд.
Каждый день он опрашивал своих последователей, насколько они серьезны и искренни. Все они клялись в серьезности и искренности своих намерений. Но он ловил их на том, как часто их слова расходятся с делами.
И тогда он перестал с ними разговаривать, объявив перед этим: "Я делаю из вас грешников, когда побуждаю утверждать что-либо, и вы утверждаете это вопреки правде". Тогда многие с отвращением покинули его, говоря: "Мы не какие-нибудь лицемеры!", - хотя именно лицемерами они и были.
Он стал критиковать тех, кто остался с ним, и все больше и больше учеников отдалялись от него.
Затем он притворился сумасшедшим, и его покинули почти все, кто еще оставался. Причем самые великодушные говорили: "Бедняга, он был бы совершенством, если бы не лишился рассудка".
И вот наступил день, когда с ним осталось только шестеро учеников.
Один из них сказал:
"Я полагаю, что с тобой остались, наконец, те, кто выдержал испытание, и будет обучаться у самого мастера?"
"Нет, - ответил Представитель, - к сожалению, настоящие ученики лишь некоторые из оставшихся. Остальные настолько одержимы поисками тайного знания, и на самом деле настолько своекорыстны, что готовы пойти на что угодно и претерпеть любые испытания. Прежде чем я представлю нашему мастеру окончательный подбор кандидатов, мне придется изгнать их или побудить их самих изгнать себя".

Толпа

Один суфий как-то сказал своим последователям:
"А теперь мы приступим к практике сжигания предметов, связанных с нашей учебой, к ниспровержению принципов, которые все считают основой нашего вероучения, и займемся дервишскими упражнениями в местах, непривычных для этих занятий".
Многие из его последователей, решив, что это испытание их веры, повиновались. Некоторые даже сказали:
"Как это возвышенно, учиться отказу от внешнего, ведь это, несомненное средство сосредоточить внимание на сути".
После этого прошло несколько лет, и в городе, где находилась община, началась великая смута. Кто-то пришел к ним и сказал:
"Только что вышел указ, объявляющий нашу деятельность незаконной. Дервишей сажают в тюрьмы, толпы людей и полиция громят наши центры. Мы не в силах уберечь свое имущество".
"Не бойтесь, - сказал суфий ученикам, - ибо наш час настал!"
И когда, несколько минут спустя, явилась толпа, подстрекаемая правившим этой страной деспотом, она, не останавливаясь, пронеслась мимо в поисках жертв. В этом суфийском центре им нечего было делать, они увидели, что суфий и его люди методично разбирают здание и бросают в костер все, что там находится. Ведя себя подобно толпе, община выжила, а ее члены благополучно ушли целыми и невредимыми.
Они стали единственными из всех суфийских учеников, в той стране, которые выжили.

Быть невидимым

Известного суфия спросили: "Что значит быть невидимым?".
Он сказал:
"Я отвечу, когда представится возможность продемонстрировать это".
Спустя какое-то время, суфий и человек, задавший этот вопрос, были остановлены конным отрядом солдат.
Солдаты сказали:
"Нам приказано брать под стражу всех дервишей, потому что царь нашей страны объявил, что они не исполняют его веления и своими речами возмущают внутренний покой других граждан".
"Приказы надо выполнять - это ваш долг", - сказал суфий.
"А сами-то вы разве не суфии?" - спросили солдаты.
"Испытайте нас", - сказал суфий.
Тогда офицер достал какую-то суфийскую книгу и спросил: " Что это такое?".
Суфий взглянул на название книги и сказал:
"Это то самое, что я сожгу у тебя на глазах, так как сам ты до сих пор не сделал этого".
С этими словами он поджег книгу и солдаты, удовлетворенные, ускакали прочь.
Тогда товарищ суфия спросил:
"Какова была цель этого действия?".
"Сделать нас невидимыми, - ответил суфий, - ибо для человека этого мира "быть видимым" означает, что ты выглядишь подобно чему-то или кому-то, кого, как он ожидает, ты должен напоминать. Если ты выглядишь иначе, твоя истинная природа становится для него невидимой".

Ахмад Ясави

Когда Ясави начал обучать, то вскоре был окружен потенциальными учениками и людьми самого разного толка. Все они слушали его беседы, но все настойчивее требовали, чтобы он ввел для них регулярную программу обучения.
Ясави сказал им, что намерен построить специальное здание, Теккию, где можно было бы выполнять упражнения наподобие тех, что выполнялись по всему Туркестану.
Под его руководством несколько сотен людей шесть месяцев работали над сооружением этого здания.
Когда работы были закончены, Ясави сказал:
"Все, кто хочет пройти обучение в стенах этого здания, встаньте, пожалуйста, справа. Те же, кто не хочет этого, встаньте вон там, слева".
Когда образовалось две группы, Ясави сказал:
"Я распускаю тех, кто стоит справа: я ничего не могу сделать для вас, поэтому возвращайтесь туда, откуда пришли.
Остальные могут стать моими учениками. Их первым заданием будет снести Теккию".
Отвергнутые ученики были весьма разочарованы и стали распускать слух, что Ясави сошел с ума. Но именно такая разборчивость этого Божьего безумца и дала начало Учению Мастеров".

Пар из горшка Ихтиари

Перед самым отправлением в Индию, шейх Абу-Али аль-Ихтиари посетил всех суфийских шейхов Багдада и обратился к ним с просьбой:
"Если издалека придут люди в поисках Пути, говорите им, что не знаете меня; или окажите им гостеприимство, подобающее путешественникам, или избавьтесь от них, поскольку я воодушевил их на поиски только для определенной цели".
Затем он отправился в Индию, где стал выступать с лекциями о Пути к Знанию.
Люди спрашивали его, откуда он, и Ихтиари неизменно отвечал:
"Из Багдада, Центра Святости".
Вскоре по одному и по двое с караванами, и всеми известными способами и путями индийцы стали наводнять город Багдад.
На все их расспросы суфии отвечали:
"Нет, мы не знаем шейха Ихтиари", или: "Да, до нас доходили слухи о нем".
Джафар Зикария присутствовал при том, как после посещения индийской делегации Абдулкадир Мустафа заметил:
"Как приятно помогать шейху Ихтиари, являя свое незнание его!"
Кто-то из посетителей сказал: "Все мы знаем Его Присутствие Ихтиари. Как же можно помогать его работе, являя свое "незнание его"?
Шейх Мустафа ответил:
"Эти люди - просто "пар из котелка шейха Ихтиари". Они испарились из жаркого, которое он готовит, и воображают, что могут измениться, отправившись на поиски в другие места".
"Если мы скажем, что знаем Ихтиари, они возвратятся и станут докучать ему, потому как получили доказательство, что он пользуется уважением в своем родном городе. Услышав же, что мы "не знаем его", они оставят его в покое, либо убедившись в его "бесполезности", либо из-за того, что найдут себе кого-то другого, кому можно докучать. В любом случае Ихтиари будет избавлен от них".

Путешествие

"Однажды я сидел в кругу шейха Аббаса Ансари, когда вошел некий молодой человек и попросил о помощи. "Я отправляюсь в путешествие, - сказал он, - и буду признателен, если вы дадите мне рекомендации к суфиям Персии".
Шейх поинтересовался, каким маршрутом молодой человек собирается следовать, а затем сказал: "Сожалею, но не могу тебе дать никаких рекомендаций". Опечаленный посетитель покинул дом шейха.
Как только он вышел за порог, шейх стал диктовать письма своим представителям в Персии, которые жили по пути следования юноши.
Я хотел спросить о причине его необычного поведения, но этикет встречи не позволял этого сделать.
Спустя несколько вечеров, мы снова собрались вместе, и после сессии размышлений, шейх Аббас обратился ко всем нам:
"Если бы я предложил тому молодому человеку посетить некоторых наших друзей и заверил в том, что они примут его, он не смог бы ничему у них научиться, так: как в этом случае его ум утратил бы решимость бороться и в результате, он не извлек бы пользы из этих встреч. К тому же это и усилило бы его ожидания, что стало бы дополнительным препятствием к пониманию".
Я спросил:
"Не получится ли так, что в результате он посчитает себя недостойным и вовсе откажется от мысли о путешествии".
"Если его поведение будет таким - это знак того, что в любом случае ему не хватает необходимой решимости, и путешествие это ничего не даст ему".
Тогда я спросил:
"А что если он подумает, что вы просто не заинтересованы в его благе, поскольку отказали ему в помощи?".
Шейх ответил:
"Если ему так легко обратиться против меня, то он тем более не способен учиться. В этом случае он подобен собаке, у которой отнимают кость и она готова цапнуть всякого посягнувшего, не вникая в мотивы его действия".
"Разве плохо, когда человек чувствует благодарность по отношению к тому, кто помогает ему?" - спросил я.
"Чувство благодарности к другому имеет свои пределы. Излишнее упование на помощь другого человека приводит к тому, что уповающий начинает пренебрегать собой и кончает тем, что противостоит благодетелю. Именно по этой причине некоторые люди становятся противниками тех, кем они прежде восхищались. Они им слишком много задолжали".

Я не знаю

Назинда, странствующий бухарский дервиш, когда к нему обращались с вопросами, часто отвечал:
- Не знаю.
Эта его особенность стала темой для спора в Аллахабаде. В обсуждении приняли участие те, кто утверждал, что учитель не должен признавать свое невежество относительно любого вопроса, те, кто считал, что невежественна как раз такая точка зрения, и это не подлежит обсуждению, а также те, кто по этому вопросу придерживался различных иных точек зрения.
Все доводы были представлены на суд индусского пандита Рам Лала, который сказал:
"Когда он говорит "я не знаю", возможно, он имеет в виду, что этого не знает никто. Он также может иметь в виду, что именно вы этого не знаете, и в этот момент показывает вам ваше собственное "я". Он может, также, указывать на то, что ему не нужно "знать", потому что в вопросе или ответе кроется заблуждение".
Кто-то спросил: "Почему бы ему не выразить это более определенно?"
Пандит ответил: "Поступив так, он перестал бы провоцировать размышления и обсуждения".

Как Кашмир получил свое название

Легенда гласит, что место, называемое сейчас Кашмиром, прежде было известно как Белуристан, Земля Кристалла. Некий пандит, имя которого теперь позабыто, был духовным учителем той страны, и люди стекались отовсюду посещая его, выполняя его упражнения и изучая его мудрость.
И вот однажды потомок Пророка, человек большого знания, которого в тех краях называли Мир, прибыл навестить пандита. Он пару раз побеседовал с учителем, а затем отправился в расположенную неподалеку долину. Пандит сказал: "Он попытается вытеснить меня, но вряд ли ему это удастся, ибо святилище наше известно на Востоке и на Западе в течение многих веков". И он стал ждать, что будет делать Мир.
Но Мир, далекий от мысли создавать новое святилище, открыл ярмарку с качелями и павильоном брачных знакомств, гадалками и всякого рода развлечениями. Польстившись на эту приманку, последователи пандита, сделали ярмарку Мира местом своих ночных встреч, вследствие чего даршан (собрание) пандита пустел, цветы на его алтаре увядали и не заменялись свежими.
В конце концов, пандит в сопровождении немногих оставшихся последователей поднялся на холм, где находилось жилище Мира, и бросил ему вызов, сказав:
"Обманом ты увел моих людей. Больше того, пренебрегая даже тем, чтобы внушать им хорошее поведение и благие мысли, ты завез в нашу страну разновидность узаконенного и безрассудного пренебрежения духовными ценностями, что повергает нас в ужас".
Мир ответил:
"А ты не смог дать своим людям ни развлечений, ни привязать их к своей личности. Уже само твое выражение "мои люди" говорит не в твою пользу.
Если бы ты пленил их умы, они отнеслись бы ко мне и моей деятельности, как ко злу, но ты не сделал этого - вот единственное чего ты добился. Однако если бы ты давал "твоим людям" что-либо кроме развлечений, которые ты называешь упражнениями, они бы не так легко прельстились моими развлечениями. Ведь, в конце концов, твои развлечения бесплатные, мои же стоят денег".
"Всё не так! - сказал пандит. - Просто люди слабы, и ты сыграл на их слабости".
"Если они слабы, - ответил Мир, - а ты не можешь сделать их сильнее, то всякая вещь, и любой человек могут "сыграть на их слабости". Почему же ты не стал силой для слабых, вместо того, чтобы оставаться игрушкой для легковерных?"
Именно в этот момент пандит, совершенно выбитый из душевного равновесия этим непривычным для себя опытом, выкрикнул проклятье: "Каш-Мир!", так звучали в местном произношении слова "Кадж-Мир", Кривой Мир или Искривленный Вождь.
"Если это кривизна, - сказал Мир, - тогда я хотел бы, и это же вопрос чести, чтобы и страна эта называлась отныне не Белуристан, но Кашмир, "Страна окольных путей".

Путь, который кажется ведущим к некчемности

Вот что сообщают о Хазрате (Бахауддине Накшбанде):
Хотя в течение многих лет его считали воплощением степенности и светской обходительности, а также реставратором первоначальной школы суфизма, часто в присутствии своих близких и влиятельных соратников он вел себя, как шут.
В течение десятилетий, он брал с них клятвы хранить это в тайне, а также получил от каждого из них заверенное их личной подписью заявление, что он, Бахауддин, склонен к эксцентричному поведению.
Они же снова и снова говорили ему: "Хазрат, хотя мы никому об этом не расскажем, нам все же не понятна ваша странность. В таком случае, зачем вы собираете об этом свидетельства, удостоверенные нашими подписями, ведь в один прекрасный день это может стать достоянием гласности и сыграет не в вашу пользу?"
Он никогда не отвечал на эти вопросы, пока однажды, на склоне лет, испытывая давление своих влиятельных и высокопоставленных последователей, которые настаивали на собственном толковании его весомости, он стал вести себя самым неожиданным образом.
Некоторым же из его наиболее ревностных и наиболее поверхностных последователей было приказано оставить его. "Боже, он сходит с ума! - говорили они. - Подумать только, что в течение стольких лет он был образцом поведения и примером для всего мира..."
Тогда Бахауддин предъявил документы, которые показывали, что таким он был всегда, и что именно его последователи пытались заставить его соответствовать их собственным представлениям о человеке учения.
В своей книге "Рисалат" (Письма) он говорит: "Очень важной для суфия является способность быть дураком, оставаясь суфием. Он должен быть способен выглядеть идиотом, потому что когда доктринеры монополизируют роль человека учения, должны остаться люди, среди которых существует подлинное учение. Обратите внимание на одну опасность: противодействие по отношению к суфиям для них не опасно, потому что всегда найдутся те, кто будет думать, что противодействие вызвано завистью, и потому продолжат свои попытки следовать по Пути. Но едва только ученым удастся убедить людей в том, что суфии не заслуживают серьезного отношения и не содержат никакой ценности, люди перестанут прислушиваться к суфиям, ведь если в чем и проступает человеческая слабость, так это в том, что человек не хочет, чтобы считали, будто он увлечен пустозвонством. Так пусть же дорога, которая с точки зрения доктринера и фанатика кажется никчемной, остается открытой.

Анвар

"Я находился в присутствии Анвара Афифи, - пишет Ифтихари, - когда объявили о приходе посетителя.
Вошедший спросил, можно ли сделать так, чтобы ему удалось одно торговое предприятие?
Афифи обратился ко мне: "Расскажи ему о своем опыте".
Я сказал: "Когда я впервые пришел в это место, то попросил Хазрата Анвара Афифи сделать так, чтобы мои дети стали послушными и исполняли мои желания. Вернувшись домой, я убедился, что мои дети стали образцом послушания. Я велел им осваивать профессии, которые выбрал для них, и они покорно следовали моим повелениям.
Но в течение шести лет, после того, как они стали заниматься этими профессиями, каждого постигало какое-то несчастье: кто-то обнищал, кто-то себя обесчестил, а кто-то и умер.
Я возвратился сюда после того, как несколько лет сам пытался уладить свои дела. Сейчас меня приняли в караван Анвара Афифи. Теперь единственное, что я всегда прошу у него, это: "Дайте мне то, что мне необходимо, и позвольте мне делать то, что я могу".
"Какая чушь! - воскликнул посетитель. - Я обратился за помощью, а вместо помощи меня приглашают присоединиться к нищим".
Анвар сказал:
"Увы, несмотря на все наше гостеприимство, такого приглашения мы не готовы тебе сделать. Ты пришел за помощью, но в наших силах предложить тебе лишь информацию. Помощь, которую ты желаешь, не может быть предложена в нашей жалкой лавчонке. Нищий может дать только то, что ему позволяют давать другие".

Качества

Кхидр повстречал, однажды благочестивого человека и спросил его:
"Чем я могу помочь тебе?"
Человек сказал:
"Мне ничего не надо, но если встретишь на своем пути моих учеников, помоги им".
"Как я узнаю их?" - спросил Кхидр.
"По именам, которые я назову", - ответил благочестивый человек.
"Мы, существа невидимого мира, узнаём людей не по именам, но по их качествам", - сказал Кхидр.
Благочестивый человек сказал: "Нет ничего проще, я могу перечислить качества трех моих учеников. Первый - щедр, второй - воздержан, третий - владеет собой".
Кхидр пообещал исполнить просьбу, сказав при этом: "Помогать таким людям - мой долг, ибо к тому обязывает моя принадлежность к невидимому правительству".
Вскоре после этого, Кхидр заметил на дороге человека, который сам, почти не имея денег, на глазах у Кхидра отдал последнюю монету одной достойной женщине. Однако Кхидр прошел мимо и не помог ему. Затем Кхидр остановился, чтобы послушать, как какой-то человек проповедовал людям воздержание и молил Бога о помощи в его трудах. Кхидр и ему ничем не помог. Наконец Кхидр повстречал третьего человека, который прыгал от радости, поскольку остался жив, хотя был жестоко искалечен, Кхидр не подошел и к нему.
Возвратясь из путешествия вокруг света, Кхидр снова повстречался с благочестивым человеком, и тот спросил его:
"Ну что, встретил ты моих учеников? Ты помог им?"
Кхидр ответил:
"Хотя я обязан был помочь всем достойным людям, попадавшимся на моем пути, но так и не встретил трех достойных, о которых ты говорил мне".
"А можешь ли ты описать кого-нибудь, кому ты не в силах был помочь?" - спросил благочестивый.
И Кхидр рассказал ему о трех встречных.
"Но это же те самые, о которых я говорил тебе!" - воскликнул благочестивый.
"Если они делали то, чему ты научил их, - сказал Кхидр, - то, может быть, ты и благочестив, но, к сожалению, сбился с пути.
Первый человек, отдавая свои последние деньги, получал удовольствие от своего поступка, чем тут же и вознаградил себя за это: где тут щедрость? Второй человек кое в чем был воздержан - но алчен к обращению других и получению божественной милости; от алчности такого рода он не воздерживался. Третий человек кое над чем обрел власть, но только не над собой".

Анвар Аббаси

Анвар Аббаси снискал славу благодаря своей поэзии и игре на ситаре. Почти каждый вечер люди собирались в его доме послушать игру хозяина. Когда музыкальные выступления Анвара заканчивались, некоторые оставались послушать его беседы о восточной философии (хикмат-и-машрикиййа}.
Те, кто посещал Аббаси, считали его образцом тончайшего поведения, а также человеком, безупречная учтивость которого, представляла собой пример для изучения.
Но когда его приглашали в другие дома, он вел себя совсем иначе. То в одном, то в другом доме он раздражал именитых гостей. Сам он являлся в гости с опозданием, прерывал ученые беседы, в любом обществе оспаривал мнение, по крайней мере, одного из присутствующих.
Однажды он объявил, что его обучающая миссия выполнена, и что отныне он порывает с теми, кто желал у него учиться. Затем он покинул страну, и больше его не видели.
Все, кто был озадачен его поведением, пришли к Фирозу Андаки - ярому давнишнему оппоненту Аббаси, и попросили его просветить их.
Фироз сказал: "Вы хотите услышать критику на Аббаси, но должен сказать, что только недавно мне открылось, каким великим человеком он был. Я считаю его своим учителем и поведаю вам кое-что о величии его учения, передаваемого посредством личного примера и демонстрации, что находится за пределами нашего обычного уровня понимания.
Аббаси так мало заботился о своей репутации, что пустил ее на топливо для поддержания пламени своего учения. Когда он затевал споры, девять из десяти говорили: "Как это грубо!" Десятый же говорил: "Он делает очевидной всю нелепость спора".
Вместо того чтобы укреплять свою славу и уважение среди людей, он предпочел укреплять истинное учение ради блага тех, кто способен принять это учение.

Защита

Рассказывают, что некто сказал Сахлу:
"Многих, вполне достойных людей задевают твои слова и поступки. Говорят, это происходит из-за того, что ты не идешь с ними на компромисс, а в результате развитию понимания Суфийского Пути наносится вред. Не мог бы ты, если такая просьба уместна, пояснить этот вопрос?"
Сахл сказал:
"Единственное, как могут Люди Пути защитить Путь и учеников от ущербных мыслителей и разрушительных элементов - это сделаться неприемлемыми для таких людей. Хищный зверь отойдет от тебя, если ты ему не нравишься, так что необходимо внушить ему отвращение к себе, коль скоро нет способа защититься от него как-то иначе. Таким образом, когда люди говорят: "Ты так и не смог объяснить мне свои поступки", - это может означать следующее: "Будучи для меня непонятным, ради собственного спокойствия ты сделал все, чтобы я избегал тебя".

Аристократ

Имам Юсуф из Самарканда рассказывает:
"Я изучал свидетельства о чудесах и репутации Хашимитского Рода, и мне подумалось, не может же быть простым совпадением или абсолютной выдумкой тот факт, что к этому роду принадлежит так много духовно возвышенных людей.
В итоге я решил встретиться с Сейидом Нури Шах-и-Хуссейни, который жил в великолепном дворце, в окружении всевозможной роскоши, и отправился к нему.
Он принял меня в свою компанию, но когда бы я ни заводил разговор о том, что он, согласно своему наследию, должен являться хранителем знания внутреннего руководства, он тут же менял тему.
В конце концов, я сказал ему:
"О, повелитель Принцев! Ваша репутация и притягательность основана на широко известном факте Вашего происхождения из Рода Избранных. Почему же в таком случае вы избегаете говорить об этом?"
Тогда он сказал:
"Ты выследил меня по моим следам. Должны ли мы по-прежнему обсуждать эти "следы на снегу или на песке", или ты здесь, чтобы учиться?"
Я был поражен этой мыслью и тут же осознал, что он прав, и что все досужие рассуждения об этой науке слишком поверхностны. Тогда, осмелев, я задал другой, ставивший меня в тупик, вопрос:
"Как может духовный мастер жить в такой роскоши, ведь это не вяжется с традицией?"
Он спросил меня:
"Ты когда-нибудь замечал, чтобы я пользовался преимуществами своего окружения?"
"Нет, не замечал", - ответил я.
"В таком случае, - продолжал он, - я открою секрет, и ты будешь хранить его до моей смерти: можно укрываться двумя способами: прятаться в тайном месте или жить в атмосфере, которая защищает тем, что она тебе не соответствует".

Печаль и радость

Сказали дервишскому мастеру:
"Ты делаешь себя посмешищем для посторонних наблюдателей. Твоих друзей это печалит, и это доставляет радость твоим противникам, после чего им легко убедить других, что ты ничтожество".
Он ответил:
"О, друзья, рожденные для счастья! Вы увидели половину, а думаете, что увидели целое. Попытаюсь в последний раз объяснить вам. Я выгляжу глупцом для тех, кого хочу разочаровать. Если бы мои друзья были настоящими друзьями, они искали бы этому именно такое объяснение, а не испытывали печаль. Принося радость своим противникам, я даю им возможность осознать, что их радость струится не в том русле и основана на поверхностной оценке".

Маг

Жил был человек, который много путешествовал по свету и учился везде, где только сохранилось подлинное обучение.
Он вел такой уединенный образ жизни, что мнения о том, кто же он на самом деле, разделились: или он благочестивый и достойный человек, или, возможно, маг, алхимик, а то и астролог, последователь каких-нибудь предосудительных учений.
В конце концов, его дом стали осаждать люди двух категорий: те, кто хотели бы получить его благословение, окажись он человеком духовного учения, и те, кто хотел бы заручиться его поддержкой в том или ином мирском начинании, если окажется, что он мастер тайных наук.
В конце концов, за этим человеком, а звали его Абдулвахид, сын Асвада, установилась репутация мага и чародея. После чего люди, воображавшие себя искренними и достойными, отвернулись от него. Те же, кто надеялся получить пользу от его магического искусства, продолжали добиваться его расположения.
Но как только последователям магии и любителям талисманов и амулетов удавалось встретиться с ним, он быстро отвращал их от себя. Обычно он убеждал их в том, что только притворяется магом. Этим приемом ему удавалось избавиться от них быстрее и надежнее, чем как-либо иначе.
И вот, к его обычной репутации мага прибавилась еще одна, распространяемая разочарованными искателями, - слава шарлатана, каковым и стали его считать даже в этом сомнительном искусстве.
На самом деле, человек этот был суфием. Тех, кто отличался пылкой верой, он заставлял сомневаться в их искренности, потому что такие люди искренни только на поверхности. В основе их чувств лежит самообман, и помогать им гораздо сложнее, чем тем, кто не лелеет таких предубеждений в свою пользу. Вера подобных верующих сильнее их искренности.
Благотворное влияние Ибн Асвада и результаты его работы живы и по сей день. Но из-за методов его конспирации и самозащиты, лишь немногие из суфиев сегодня могут открыто сказать, в каком долгу находится каждый живущий в мире человек у Абдулвахида, сына Асвада.

Грамматика

Некий ученый, к тому же известный грамматик, явился с визитом к одному суфийскому наставнику.
Он был весьма удивлен, обнаружив, что суфий не читает лекций, не заманивает учеников лестью или искусной системой доказательств истинности своих поступков.
Улучив момент, он спросил суфия:
"Почему вы не учите последовательно? Вам же должны быть известны как простые основы вашей науки, так и более сложные ее аспекты. Мы, ученые, по крайней мере, учитываем невежество начинающих и ведем их ступень за ступенью от простых азов к более глубокому знанию".
"Я могу ответить вам с помощью иллюстрации, если вы согласны пройти краткий курс обучения под моим руководством и воздержаться от любых вопросов", - ответил суфий.
Помня, что суфий слыл чудотворцем и страстно желая получить знание, ученый согласился.
Тогда суфий сказал: "Вы ведь грамматик? Ну что же, отныне каждый день собирайте вокруг себя местных кошек и собак, и преподавайте им самые начальные и простые основы грамматики".
Полагая, что это испытание, или что это путь к сотворению чуда, ученый поступил, как было велено.
Несколько месяцев спустя, суфий вызвал ученого и спросил: "Ну что ваши кошки и собаки, научились они грамматике?"
"Нет, - ответил ученый, - они ничего не восприняли".
"Почему вы думаете, что они ни чему не научились?" - спросил суфий.
"Потому что они не умеют разговаривать и не понимают человеческую речь. Сначала они должны научиться этому, если такое вообще возможно".
"Ну вот, вы и получили ответ на свой первоначальный вопрос", - сказал суфийский мастер.

Разочарованный

Один суфий как-то раз столкнулся с монахом, разочарованно покидавшим зал аудиенций Мауляны Бахауддина Накшбанда.
Монах сказал:
"Не связывайся с этим человеком - кроме пустяков он ни на что не способен. Чтобы испить его мудрости, я проделал путь из Китая, а он предлагает мне детские сказки!"
Когда суфий вошел в присутствие учителя, Мауляна, будто в ответ на его мысли, сказал:
"Есть тысяча классических произведений, и все они написаны, чтобы проиллюстрировать дюжину истин. Есть дюжина сказок, которые содержат все эти истины. Если бы многие не требовали видимого количества, а искали того, в чем они нуждаются, одной первой буквы одного слова из одной единственной детской сказки было бы достаточно, чтобы обучить человека.
Именно из-за того, что ученик столь низкого качества, учителю приходится повторять, расширять и увеличивать в размере то, что иначе ученик не заметил бы вовсе".

Убежденность

Талала Назафа приняли при дворе Кордовы с большими почестями. Его доброе имя было известно в Кордове же много лет: придворные и эмиры буквально состязались друг с другом, расточая ему похвалы.
Но тут какой-то ученый обратился к нему с вопросом:
"Я прочел ваши книги. Позвольте узнать, почему в них так много внимания уделяется глупцам, и так мало - мудрым людям?".
Талал ответил:
"В большинстве случаев, мои книги уделяют внимание таким людям, как вы".
В тот же вечер он ужинал в доме Великого Кади (судьи), который учтиво заметил:
"Чрезмерная категоричность в речи, не принятая здесь, в Кордове, может побудить тех, кто благожелателен, и при этом чувствителен, изменить свое отношение к новому человеку".
Суфий ответил:
"Те, кто наблюдал, как такая чувствительность от столкновения с откровенностью, превращается во враждебность, открыли для себя, что это изменение в отношении есть не более чем перемена мнения.
Я здесь для того, чтобы показать, что изменение мнения само по себе не есть изменение понимания. Мнение построено на песке, знание - на камне. Если кто-то всего лишь убежден, что я хороший человек, он так же глуп, как и тот, кто убежден, что я плохой.
Поскольку убежденность весьма далека от того, чтобы основываться на разуме, она является врагом разума, потому что разумность не подвержена изменениям, в то время как убеждения меняются постоянно".

Собиратель света

Некоего дервиша называли Ноургир - "Собиратель Света", из-за того, что он владел глиняным сосудом, который вбирал в себя дневной свет и даже свет свечи, а затем излучал этот свет по желанию дервиша.
Какой-то ученый обратился к дервишу:
"Мы не оспариваем удивительные свойства твоего капкана для света, но ставим под сомнение то, что тебе приписывает молва, - видеть сердца людей".
Если ты действительно способен видеть внутренние свойства людей, их потенциал, то как же объяснить, что тебе только что продали арбуз, оказавшийся невкусным?".
Ноургир сказал: "Не согласитесь ли вы пройти со мной и принять участие в одном эксперименте?".
Ученый отказался, и впоследствии стал распускать слух, что Ноургир шарлатан. Много месяцев ученый, не переставая, клеветал на дервиша, пока оба они не оказались однажды при дворе короля той страны, который проявил интерес к этому противостоянию.
Король сказал:
"Моих ушей достигло, что этот ученый, бросив вызов тому дервишу, сам отказался участвовать в демонстрации его способностей. Такое отношение угрожает доброму миропорядку и способно нарушить равновесие в обществе. Я провозглашаю ученого шакалом, и эта репутация останется за ним, пока он не прекратит разглагольствовать о фактах, не подвергнув себя воздействию реальности. Трудно представить себе, чтобы ученый согласился остаться в глазах мира тупым животным, а именно таковым сочтут его люди, коль скоро он будет основывать свои доказательства на пустом мнении, раздражаться и клеветать, или делать что-либо подобное, что служит отличительным признаком лжеученого, а никак не настоящего ученого".
"Слушаем и повинуемся", - в один голос ответили дервиш и ученый.
Дервиш повел ученого на вершину горы, где они провели три дня, в течение которых дервиш разъяснял ученому дервишскую науку. Затем они спустились в ущелье, а там их ждала уже толпа свидетелей, возглавляемая королем.
Огромная вереница людей тянулась к этому месту, кто на лошадях, кто на мулах, кто на ослах, а кто и вовсе пешком и, когда все собрались, дервиш сказал:
"Взгляни! О, Король и ученый! Сейчас я положу руку на плечо этому ученому и передам ему часть своей восприимчивости. Когда к нему начнут подходить люди из толпы и склоняться перед ним, ученый будет воспринимать их тайные мысли. Эта восприимчивость и явится ответом на вопрос, почему дервиш не пользуется своими силами постоянно".
И вот, конечно же, по мере того, как к ученому один за другим подходили люди, лицо его все больше и больше выражало усиливающееся страдание. Он стал выкрикивать бессвязные фразы: ' Этот человек - как он отвратителен, фу!". А глядя на другого: "Не делай того, что задумал, о, человек! Это приведет тебя к гибели". Увидев следующего, он сказал: "Этот выглядит, как злодей, но именно он станет орудием спасения многих".
Ученый говорил так бессвязно, что всем казалось, будто он лишился рассудка. Лицо его избороздили старческие морщины, черная борода поседела. Спустя примерно час ученый скинул со своего плеча руку дервиша и бросился королю в ноги. "Ваше величество, - взмолился он, - не могу я больше выносить это знание! Я видел людей, которые выглядят, как святые, но только притворяются. Хуже того, я увидел тех, кто считается праведным, хотя их порочность как раз в том, что они принимают избранный ими путь за истинный. Я видел и переживал то, что, как считается, невозможно пережить человеку".
"Какую мудрость ты извлек из этого опыта?" - спросил король.
Ученый ответил:
"Я понял, что любой человек, будь он всегда в состоянии воспринимать истинное положение, в котором пребывают люди, сошел бы с ума".
Тогда дервиш сказал:
"Теперь вы поняли, что дервишское знание включает в себя знание того, когда бодрствовать, а когда оставаться во сне".

Толкование

Один дервишский учитель шесть дней в неделю проводил по обыкновению в медитациях. На седьмой день он отправлялся в соседний, ближайший к его завийе, город и там бродил от лавки к лавке, пил чай с горожанами и вступал в разговоры о всякой всячине.
В один из таких дней, какой-то человек увидел, как дервиш в обществе ученого дегустирует в базарной лавке пахлаву. Человек этот, чье знание суфизма сводилось лишь к самым общепринятым понятиям о дервишском благочестии, закричал на весь базар:
"Позор дервишам, которые якшаются с доктринерами! Когда человеку дано заниматься глубокими внутренними размышлениями, а вместо этого он тратит время на детские забавы, как далеко ему до реализации!"
Среди тех, кто услыхал эту реплику, нашлись люди, которым была известна добрая репутация дервиша, хотя и не известны мотивы его поведения. Они сказали:
"Зачем шумишь? Этот человек знания наверняка делится своей мудростью с простым народом, ведь суфии не раз заявляли, что ученым совершенно необходимо частое общение с людьми подлинного опыта".
От этих слов критик дервиша устыдился. Ему показалось, что он получил откровение через то, что на самом деле было весьма поверхностным упреком, основанным на обобщении.
Той же ночью, однако, ему явилось духовное существо и заговорило с ним:
"Благодаря твоему раскаянию, тебе будет открыто подлинное толкование озадачившего тебя события. Знай же, что дервиши могут влиять на других людей способами, которые неведомы как тем, на кого они влияют, так и посторонним наблюдателям. Внутреннее воздействие дервиша на ученого, во время их общения, оказывается в тысячу раз сильнее, если дервиш и ученый не диспутируют. Даже когда дервиш вообще не касается каких бы то ни было важных тем, сила его влияния не ослабевает.
Просветленный дервиш, молчит ли он, говорит ли пусть даже о муравьях и мухах, влияет на мир в гораздо большей степени, чем ученый, рассуждающий о высоких философских материях, или сентименталист, охваченный якобы глубокими переживаниями".

Юсуф, сын Хлйуллы

Солдаты, сопровождаемые неким богословом, ночью пришли к Юсуфу и сказали:
"По всей Андалусии произведения Ибн аль-Араби были преданы огню сегодня. Всем известно, что ты изучаешь Восточную философию (суфизм). И потому придется доставить тебя в суд".
"Кто выдал вам ордер на мой арест?" - спросил Юсуф.
"Его выдал факих Ибрахим, законовед, которого ты видишь перед собой".
На что Юсуф сказал:
"Знакомство с объектом, подлежащим осуждению, еще не делает человека виновным, согласно законам, божьему и человеческому. Да, я изучаю Восточное Учение, но из этого вы не вправе заключить, что это учение я практикую".
Тогда Ибрахим сказал:
"Ты сочинил три трактата, посвященные этому учению, и их штудируют молодые люди, которые в результате стали пренебрегать более авторитетными принципами".
Юсуф ответил на это: "Любому человеку закон разрешает изучать и цитировать, что бы то ни было, а это, в свою очередь, не дает оснований считать, что изучающий по определению является последователем того, что изучает".
"Так ты отрицаешь, что практикуешь суфизм?" - спросил Ибрахим.
"Я отрицаю лишь то, что приведя меня в суд, ты не окажешься в дурацком положении. Аристотель, написавший о минералах, ни у кого не вызвал желания объявить его минералом. Уж если мы докатились до такого состояния, не пора ли всем нам вернуться к состоянию еще более примитивному".
"Минерал нельзя было бы допросить", - заметил Ибрахим.
"Можно, если знать метод", - сказал Юсуф.
"Ты, должно быть, спятил!"
"Если и так, меня тем более оправдают, ведь сумасшедшие вне закона. Они под покровительством Бога, поскольку лишены другого покровительства, и государство обязано оберегать тех, кого оберегает сам Бог".

В Китае

Сообщают об одном суфии, посетившем Китай, что к нему подступили традиционные китайские священнослужители, и сказали:
"Испокон веков в нашей стране существовали мудрецы, толковавшие высказывания великих людей. Как может человек, пришедший к нам со стороны, говорить или поступать не так, как предначертано нашей философией?"
Он ответил:
"Когда настает потребность возвратить земле плодородие, может понадобиться, чтобы деревья, растущие на этой земле, были выкорчеваны. Эта деятельность планируется и осуществляется людьми мудрости. Затем, возможно, после их смерти может возникнуть необходимость разрыхлить почву и добавить в нее некоторые составные части и удобрения для новых всходов. Это осуществляется людьми достойными уважения и восхищения. Когда же приходит время посадить на земле какую-нибудь новую культуру, те, кто приносит семена, так же важны, как и те, кто, сменяя друг друга, трудились до них, хотя со стороны может показаться, что эта деятельность находится за пределами последовательных стадий вспашки и корчевания.
И пока не наступит срок, вкусить овощи, многие будут говорить: "Эта деятельность никак не предусмотрена в нашем сельском хозяйстве".

Вызывать раздражение

Суфийский мастер Аджнаби сказал:
"Напиши мулле Фирозу и сообщи ему, что у меня нет времени на переписку, и вообще мне нечего ответить на его письмо".
Амини, ученик мастера, спросил:
"Вы намерены разозлить его этим письмом?"
Аджнаби ответил:
"Его задело кое-что из написанного мною. Это раздражение и побудило его написать мне. Некоторые отрывки в моих писаниях как раз и рассчитаны на то, чтобы раздражать ему подобных".
"Это письмо еще больше разозлит его, не так ли?" - спросил Амини.
"Разумеется. Когда он разозлился на написанное, сам он своего раздражения не наблюдал, что входило в мои намерения. Думая, что наблюдает меня, на самом деле, он просто был во власти раздражения. Теперь я пишу так, чтобы снова вызвать в нем раздражение, и чтобы теперь он сам увидел это свое раздражение. Конечная цель в том, чтобы человек осознал: моя работа есть зеркало, в котором он видит самого себя".
Амини сказал:
"Обычно люди считают злонамеренными тех, кто вызывает гнев у окружающих".
Аджнаби ответил:
"Ребенок может посчитать злонамеренным взрослого, который пытается вытащить у него занозу из пальца. Разве это основание, чтобы помешать ребенку взрослеть?"
Тогда Амини сказал:
"Ну а если ребенок затаит обиду на взрослого, который вытащил у него занозу?"
Аджнаби ответил:
"На самом деле, против такого человека ребенок не затаит глубокой обиды, потому как что-то в нем все равно будет знать истину".
Амини спросил:
"А что произойдет, если человек никогда не осознает себя и будет думать, что другими людьми во всех их проявлениях движут сугубо личные эмоции?"
"Если он никогда не узнает себя, то не важно, что он будет думать о других, в любом случае, он окажется не в состоянии по-настоящему оценить, каковы другие люди на самом деле", - ответил Аджнаби.
Амини снова спросил:
"А разве нельзя было вместо того, чтобы опять гневить его, просто объяснить, что ваши писания специально предназначены вызывать в нем такую реакцию и предложить ему рассмотреть свои чувства?".
Аджнаби ответил:
"Разумеется, можно, но это ни к чему не приведет. Скорее всего, это привело бы к противоположному результату. Если вы станете объяснять человеку свои подлинные мотивы, то он вообразит, будто объяснение есть не более чем попытка объясняющего самооправдаться, что, в свою очередь, вызовет в нем чувства, вредные только для него самого. Таким образом, пускаясь в объяснения, вы только навредите".

Обескураживание посетителей

Посетитель спросил Аджнаби:
"Почему вы отбиваете у людей охоту посещать вас?".
Тот ответил:
"Потому что не могу отбить у них охоту к посещению других".
"Ваш ответ кажется таинственным. Не могу понять, что вы имеете в виду?" - откликнулся посетитель.
Тогда Аджнаби сказал:
" Намерение посетить учителя - уже само по себе является неким условием, состоянием, как правило, не имеющим ничего общего с причиной такого посещения. Если человек собирается посетить учителя потому, что нуждается в том, чтобы посетить хоть кого-нибудь, то эта потребность в посещении будет действовать на него, как барьер на пути к пониманию. Вот почему, прежде чем идти к своему учителю, лучше отправиться на пирушку и предаться развлечениям ".
"Как можно распознать посещение, продиктованное таким поверхностным побуждением, что называется, посещение ради посещения?" - спросил человек.
Аджнаби ответил:
"Когда кто-то от вас уходит, всегда можно сказать, получил ли он, что искал. Ощущение от него такое же, как от человека, посетившего рынок и направляющегося домой. Купил он там что-либо или нет, ему не важно. Он побывал на рынке и для него это главное".

Бахауддин

Некий тиран, возомнивший себя ученым, написал Бахауддину:
"Я возмущен тем, ч