Отношение к благотворительности

Отношения к благотворительности, у всех совершенно разные, кто-то считает ее безусловно нужным и благим делом, способным помочь даже вконец потерявшим надежду, а кто-то считает ее бессмысленной и безнравственной, поскольку она не исправляет, но только усугубляет положение бедных и обездоленных людей. Эта точка зрения развивалась, в частности, в марксизме. В характерной для марксизма манере филантропия рассматривается лишь как респектабельное прикрытие эксплуататорской природы классово антагонистического общества. Если отвлечься от пролетарски-классовой идеологии, то можно заметить, что по существу близкие аргументы высказывали такие мыслители как, например Л. Толстой. Организованная представителями высших классов, филантропия оборачивается разновидностью бизнеса (порой весьма выгодного), инструментом политического и идеологического влияния или средством организованного для буржуазии развлечения, так что сплошь и рядом организация филантропической деятельности стоит больших денег, чем те, что идут на действительную помощь страждущим. При этом сами благотворительные мероприятия обставляются с такой помпезностью, что именно своей формой привлекают внимание, манят к себе.

Или, например, Поль Гольбах указывал на тесную зависимость между благотворительностью и властью, в частности властью церкви, которая проповедует милосердие и настаивает на его пользе. Пастыри, писал Гольбах, не только собирали милостыню; они ее также распределяли, и "это, естественно давало им абсолютную власть над бедняками, т.е. над самой многочисленной группой верующих".

При такой негативной критике филантропии бросается в глаза то, что феномен благотворительности оценивается в ней не сам по себе, а в контексте конкретных обстоятельств и лиц. Это характерный прием любой негативистской критики. Понятно, что, как и во всем другом, за филантропическими акциями могут просматриваться разные цели, в них могут использоваться разные средства, люди, их реализующие, могут руководствоваться разными мотивами и т.д. Но конкретные формы, в которых осуществляется та или иная благотворительная акция, и конкретные ошибки или злоупотребления, которые делаются по ходу ее, еще не дают основания для отрицательной оценки самой идеи благотворительного воспомоществования как такового. То, что благотворительность может быть организована как развлечение, конечно, дурно, но значит ли это, что надо отказаться от благотворительности вообще, в том числе организованной как развлечение? Так же и то, что благотворительность используется с целью достижения власти, расширения влияния, хотя бы влияния на общественное мнение, еще не повод для того, чтобы осуждать благотворительность саму по себе и отказываться от нее.

В свое время Бернард де Мандевиль со свойственным ему сарказмом указывал на то, что мотивом благотворительности и милосердия, как правило, является желание заслужить похвалу современников, остаться в памяти потомков: "Гордость и тщеславие построили больше больниц, чем все добродетели вместе взятые". К этому же могут присоединяться и прагматические мотивы при условии, что благодаря мудрости и рачительности законодателя суммы, потраченные на благотворительность, не облагаются налогом. Если не стоять на инфантильно-максималистских позициях и не ожидать, что благотворитель как таковой должен непременно представлять совершенный по добродетельности нравственный характер, то естественно будет признать: от того, что социально положительное действие совершается по таким корыстным мотивам, нисколько не снижается ценность самого действия и значимость благотворительности в целом.

Негативистская критика филантропии явно или неявно указывает на неискренность, лицемерие, двойственность филантропической деятельности. При этом не принимается во внимание, что приписываемая благотворительности двойственность не существенна для нее. Более того, если взглянуть на вещи непредвзято, то можно будет признать, что социальные явления в любом обществе, в котором действуют различные силы, преследующие обособленные, частные интересы, а осуществление этих интересов опосредовано борьбой за социальное и политическое доминирование, - характеризуются внутренней разнонаправленностью. Так, благотворительность, в чем бы она ни заключалась, может использоваться для камуфляжа частных интересов организаторов благотворительной акции. Но благотворительность сама по себе, например, оказание помощи больным и неимущим или поддержка молодых дарований, и камуфляж партикулярных и корпоративных интересов - явления, по природе своей различные. Своекорыстие не становится возвышеннее от того, что оказывается прикрыто филантропией. Но и филантропия сама по себе возникает отнюдь не вследствие своекорыстия и не перестает быть фил-антропией, т.е. человеколюбием по изначальным своим мотивам, от того, что своекорыстие "вьет" под ее крышей надежное гнездо.

Негативистская критика по-своему рациональна: она направлена на вскрытие различных социальных смыслов благотворительности. Она предостерегает от эйфории и упования на то, что посредством развития благотворительности можно покончить с общественными болячками.

Другое дело, что перенося на благотворительность как таковую огрехи и пороки организаторов и попечителей благотворительных акций, такая критика напрочь закрывает вопрос о позитивной и конструктивной общественной функции благотворительности.

Иной тип критической аргументации, который исторически может ассоциироваться с философским утилитаризмом, основан не столько на соотнесении целей и средств, сколько на анализе социальных последствий и социально-экономических составляющих благотворительной деятельности. Именно утилитаристская критика не моралистически, а всерьез ставит вопрос о справедливости благотворительности, подвергая сомнению истину морального сознания, что благотворительность всегда справедлива. Поскольку контекст этой критики, как правило, бывает политико-экономическим, то, естественно, она связана с теми ценностями, которые порождаются организацией общественной жизни, опирающейся на принцип полезности. В социалистической литературе эта критика воспроизводилась в моралистическом ключе, игнорирующем указанный контекст: либо в той версии, что молодая буржуазия отрицает благотворительность, противоречащую добродетелям бережливости и стяжания, либо в другой версии, что буржуазия отрицает благотворительность как порождение праздности. И тот и другой аргументы воспринимались как выражение лицемерности самой буржуазной морали. Однако мы не поймем сути утилитаристской аргументации, если будем воспринимать ее только как моральную критику, а не как критику с определенных политико-экономических позиций, т.е. критику, основывающуюся на определенном видении и понимании общественной жизни.

Почти одновременно с запретами Французской революции на благотворительность вышла книга французского просветителя Константина Француа Вольнея "Естественное право, или Катехизис французского гражданина", в которой можно найти теоретическое объяснение закона, обязывавшего нищих жить при своих общинах и работать там в специально организованных мастерских. Рассуждения Вольнея представляют собой один из ранних вариантов утилитаристской критики благотворительности. Милосердия, по Вольнею, следует избегать, если оно противоречит справедливости, т.е. принципу, регулирующему баланс отданного и полученного: "приносить благо другому без счета и без меры... это верный способ обесценить его". Милостыня, если она нарушает равновесие обмена, есть неблагоразумие и порок, ибо "способствует безделью, которое наносит вред и нищему, и обществу.

О том же говорил Гегель: благотворительность, даже если ее в действительности можно было материально обеспечить, удовлетворяет потребности нуждающихся без опосредования трудом. Это, во-первых, нарушает принцип гражданского общества, выражающийся, в частности, в правиле равного воздаяния, или эквивалентности обмена, и, во-вторых, чувство независимости и чести людей, входящих в гражданское общество. Гегель, по-видимому, исходил из двух соображений. Одно из них кажется очевидным: при благотворительности происходит перераспределение благ, по крайней мере часть из которых могла бы быть использована и как источник возрастания общественного богатства (а не только удовлетворения индивидуальных потребностей), если бы эти блага были обращены на организацию новых, пусть временных, рабочих мест и, стало быть, распределялись в порядке оплаты, пусть льготной, за общественно полезный труд. Это, в свою очередь, по словам Гегеля, увеличило бы массу продуктов.

Второе соображение Гегеля заключалось в следующем: "Слишком большое обилие продуктов и отсутствие потребителей, самостоятельно производящих соответственно потреблению, именно и составляет то зло, против которого борются, и двояким образом лишь увеличивают". Адам Смит писал о роли коммерции в благотворительности: в средние века благотворительность для монастырей в условиях неразвитого рынка была единственно возможным путем использования получаемого ими урожая. Понятно, что в системе рыночной экономики роль благотворительности должна быть иной. Как предположил Смит, в экономике, основанной на принципах свободного предпринимательства, уровень жизни населения будет последовательно улучшаться, а доля остро нуждающихся людей — сокращаться. Тогда богатство высших классов будет использоваться в самой рыночной экономике, содействуя развитию экономики, и тем самым благу всех членов общества. Понятно, что для Гегеля раздача продуктов противоречит фундаментальному принципу экономического порядка общества: богатство должно быть результатом непосредственных личных производительных усилий человека.

Гегель, таким образом, оценивал благотворительность в ее связи с конкретными социальными отношениями и указывал на то, что любое общественное предприятие независимо от воли тех, кто его осуществляет, приобретает свой действительный социальный смысл в соответствии с законами того общества, в котором оно осуществляется. Нарушение же этих законов лишь усугубляет неизбежный в отчужденном обществе разрыв между целями и результатами. Утилитаристская критика благотворительности, таким образом, требует оценивать благотворительность в более широком социальном контексте и не ограничиваться отношением благотворитель—благодетельствуемый. Поэтому необходимо принимать во внимание последствия благотворительности во всей их полноте и, значит, не ограничиваться рассмотрением самого факта оказания помощи. Главные результаты благотворительной деятельности заключаются в том, что, во-первых, осуществляется право любого остро нуждающегося на помощь, а во-вторых, провоцируется появление надежды на помощь и формирование привычки получать помощь. Известная конфуцианская мудрость гласит, что лучше подарить голодному сеть и научить ловить рыбу, чем все время кормить его рыбой, спасая от голода. Тем самым будет удовлетворено право каждого человека на помощь, а одновременно будет дана каждому надежда на решение его проблем собственными силами.

Утилитаристская критика благотворительности в некоторых моментах перекликается с коммунистической критикой: благотворительность не эффективна и не справедлива, и она не избавляет общество от страждущих. Но коммунисты делали отсюда вывод, что надо отвергнуть благотворительность как выражение лицемерия и радикально переделать общество. Прагматики же, не отрицая необходимости благотворительности как таковой, предлагали решать проблему бедности, по возможности меняя конкретные жизненные обстоятельства конкретных людей. Благотворительность, конечно, должна помогать нуждающимся, но она вместе с тем должна способствовать тому, чтобы число людей, нуждающихся в посторонней помощи, сокращалось. Но для этого сама благотворительность как помощь людям не должна быть профессиональной, организованной, систематизированной, коммерциализированной. Именно организованная благотворительность порождает целые слои населения, которые обречены на иждивенчество, которые не способны, не умеют и не желают себе помочь. Но вместе с тем организованная благотворительность обусловливает появление групп людей, которые живут за счет того, что организуют помощь бедным; заинтересованность в сохранении бедности и бедных оказывается частью их профессии. Такая общественная помощь, решая одни текущие проблемы, порождает другие, более серьезные: живущие за счет помощи в любом случае оказываются униженными, чувство зависимости порождает раздражение, злобу, становится источником дополнительного социального напряжения.

С общесоциологической точки зрения, посредством благотворительности решаются две важные социальные функции: во-первых, функция сохранения и воспроизводства общества и, во-вторых, функция развития общества. К первой относится попечение о бездомных, голодающих, об одиноких стариках и брошенных детях, о тяжелобольных и попавших из-за независящих от них обстоятельств в беду и т.д. Ко второй - поддержка социально перспективных инициатив и начинаний, даже частичное осуществление которых оказывается невозможным из-за отсутствия средств.

Очевидно, что помощь не всегда развращает. Помощь может стимулировать инициативу, активность, изобретательность. Но для этого, за исключением случаев, когда необходимо обеспечить удовлетворение элементарных потребностей людей, сама помощь должна строиться таким образом, чтобы именно тонизировать, а не расслаблять нуждающегося, чтобы внешняя помощь не заменяла необходимости самопомощи. В этом должен состоять главный критерий любых благотворительных программ. Джон Стюарт Милль сформулировал своеобразное "прагматическое правило" благотворительности: "Если помощь предоставляется таким образом, что положение лица, получающего ее. оказывается не хуже положения человека, обходившегося без таковой, и если к тому же на эту помощь могли заранее рассчитывать, то она вредна; но если, будучи доступной для каждого, эта помощь побуждает человека по возможности обходиться без нее, то она в большинстве случаев полезна". Этот принцип по существу был положен в основу английского Закона о бедных 1834 года. Благотворительность, безусловно, должна спасать от голода и нищеты, но благотворительность теряет всякий смысл, если подрывает индивидуальное трудолюбие и способность человека к самообеспечению.

Особенность утилитаристской критики благотворительности заключается в том, что ее авторы, говоря о благотворительности, по сути дела обсуждали методы благотворительности, в то время как коммунистические писатели и журналисты, критикуя методы благотворительности, осуждали благотворительность вообще.

Во второй половине XIX века в деятельности филантропических организаций, главным образом американских, происходит радикальный перелом: благотворительность все менее рассматривается как способ раздачи благ бедным; ее задача усматривается в улучшении состояния общества в целом. В частности, благотворительность призвана обеспечивать людей не предметами потребления, а средствами, с помощью которых они могут сами себе помочь; помощь, таким образом, совершенно определенно усматривается в том, чтобы нуждающиеся перестали быть зависимыми и смогли стать ответственными за свою жизнь. Но для этого сама благотворительность как целенаправленная деятельность должна была стать иной: просвещенной, научной, технологичной, контролируемой. В отличие от старой филантропии, несшей в себе дух патернализма, новая филантропия должна стать деятельностью, имеющей в виду развитие общества. Так в последней трети XIX века в Америке стали возникать благотворительные фонды, которые ставили своей задачей не решение сиюминутных проблем, а содействие социальному планированию и выработке воспроизводимых моделей широкомасштабного улучшения общественной жизни.

В духе своего времени Генри Форд исходил из принципа, что действительная помощь нуждающимся заключается в том, чтобы предоставить им возможность зарабатывать себе на жизнь самим. "В хорошо организованной промышленности всегда найдутся места для калек, хромых и слепых... В дифференцированном производстве больше должностей, могущих исполняться слепыми, чем существует слепых. Точно так же имеется больше мест для калек, чем существует калек на свете". Форд выступал не против благотворительности – он выступал против расточительности. Расточительно благотворительствовать, оказывая организованную помощь и занимая рабочие места, где допустимо использование частичного и неквалифицированного труда, физически и психически здоровыми рабочими. Примером частного решения проблем в Детройте, где находились заводы Форда, была организация на коммерческой основе бесплатной специальной профессиональной школы для детей рабочих и рабочей молодежи. Форд практически взялся реализовать совет, предложенный Конфуцием, - учить ловить рыбу, а не раздавать ее.

Помощь должна твориться самим обществом через различные государственные программы социальной помощи в меру его действительных материальных возможностей и с целью сохранения и воспроизводства общества как целого. Однако такого рода помощь не является благотворительностью в обыкновенном смысле этого слова. Ближе к благотворительности постановка дела поддержки и помощи членам сообществ со стороны самих сообществ, в частности, корпораций как профессиональных сообществ закрытого типа. Рассказанное Фордом относится к такого рода корпоративной помощи. Кажущееся романтическим упование - "каждому по потребностям", - нашедшее отражение в известной формуле справедливости, в зачатке проявляется в корпоративной помощи. Но, с другой стороны, не станем же мы говорить о благотворительности, когда мать кормит молоком своего младенца или даже продолжает ухаживать за взрослой дочерью или сыном. Так и в корпорации оказание помощи - это поддержание своих (в той мере, конечно, в какой корпорация строится по принципу определенной общности). Корпоративная помощь психологически гораздо легче воспринимается тем, кому она оказывается, чем помощь со стороны, от чужих. Любая помощь, а в особенности помощь от чужих, так или иначе уязвляет, а то и унижает (если речь не идет о помощи в экстренных ситуациях). В корпорации же нет этого чувства отчужденности между "благотворителем" и "облагодетельствуемым". В той мере, в какой человек идентифицирует себя с корпорацией, помощь и поддержка со стороны корпорации рассматривается как естественное действие, как всего лишь средство самоорганизации корпорации. Другой важный вопрос: корпорация должна быть внимательна к тому, чтобы внутри нее не появлялись иждивенческие настроения, которые как таковые никогда, в отличие от естественной семьи, не считаются обоснованными.

Этическая критикаблаготворительности производит сдвиг в рассуждении с прагматических вопросов на ценностные и нормативные и подводит тем самым к темам, более специфическим и человекоориентированным. Поль Лафарг ставил в упрек отцам церкви фальсификацию первохристианского учения, в результате которой добродетель милосердия и благотворительности была монополизирована христианством. В евангельских текстах, подчеркивал Лафарг, речь идет не о благотворительности как о помощи, а прежде всего о любви и дружбе между христианами. Сколь ни важно это уточнение как в историческом, так и в филологическом отношении, оно не имеет отношения к тому факту, что именно христианство возвело любовь к человеку как милосердие в ранг первейшей добродетели. Другой вопрос, что эта любовь нередко трактовалась как готовность к материальной жертве и помощи. Но это ведь понятно: в условиях массовой нищеты и материального именно неблагополучия материальная забота выдвигается на первый план. Однако этическое рассуждение о филантропии как раз стремится выявить ее нравственный смысл с точки зрения заповеди любви. В ходе такого рассуждения проясняется и само человеколюбие.

Л. Толстой всерьез задумался о проблемах благотворительности, когда взялся, воспользовавшись проходившей в 1882 году в Москве переписью населения, за осуществление грандиозного благотворительного проекта, целью которого должно было стать избавление Москвы от нищеты. В ходе предстоявшей переписи, по его мнению, можно было бы составить точное представление о жизни бедноты и размере необходимой помощи. Толстой также надеялся, что люди, занимающиеся этим вместе с ним, могли бы впоследствии образовать постоянное благотворительное общество, благодаря усилиям которого через некоторое время можно было бы полностью искоренить нищету и бедность в Москве. Однако так сложилось, что он не встретил понимания ни среди попечителей филантропических организаций, ни у депутатов городской Думы, где выступил со своим проектом. Так что к началу переписи Толстой располагал лишь теми средствами, которые смог выделить сам и которые получил от частных лиц. Он сам стал переписчиком в одном из бедных районов Москвы, где располагался ночлежный дом «Ржановская крепость».

Парадокс, который обнаружил Толстой, заключался в том, что при очевидной бедности людей чрезвычайно трудно было определить, какая же помощь необходима для того, чтобы исправить их положение. Среди тысяч нищих, населявших, например, ночлежный дом, вряд ли можно было найти одного-двух, кому требовалась немедленная материальная помощь, посредством которой в самом деле можно было что-то изменить. Как заметил Толстой, в ежедневных нуждах люди сами довольно эффективно, хотя, конечно, скромно, помогали друг другу. Для большинства людей, которых он встретил и которым так хотел помочь, источник бед заключался не в каком-то отдельном событии или текущих жизненных обстоятельствах, а в самом их образе жизни. Толстой делится важным выводом: "Давать деньги некому, если точно желать добра, а не желать только раздавать деньги кому попало". Иными словами, если понимать под помощью не учтивость, не временную поддержку, а последовательные усилия по изменению жизни людей, то благотворительностью, т.е. раздачей благ, дела не решить. Нужно делать добро, избегая формальностей и налаживая настоящие человеческие, дружеские отношения, т.е. взяв на себя ответственность за другого человека в полной мере. Размышляя о проблеме как восстановить справедливость в отношении обездоленных Достоевский приходит к пониманию того, что справедливость и равенство - это вопросы разные. Однако с развитием и широким распространением социалистических идей смысл справедливости усматривался именно в установлении равенства. Даже если все имеющие раздадут, всем все равно не хватит. Раздать - это полдела. А как распорядятся своим прибытком те бедные, которых вдруг так облагодетельствовали? Готовы ли оник сохранению равенства? Достоевский попытался вскрыть нравственный аспект возможной ситуации. Людей разделяет не столько различие в богатстве, сколько неумение и нежелание понять друг друга. Поделившись богатством, можно установить лишь внешнее равенство. Народу же, писал Достоевский, не хватает науки, света, любви. Если с открытым сердцем, с наукой, со светом пойти к людям, "тогда богатство будет расти на самом деле, и богатство настоящее, потому что оно не в золотых платьях заключается, а в радости общего соединения и в твердой надежде каждого на всеобщую помощь ему и детям его". Каждый должен отдать то, что может отдать, но сделать это следует наилучшим образом, наиболее сообразным обстоятельствам и людям.

Толстым и Достоевским рассуждение о благотворительности было переведено в более широкий, несомненно, и нравственно, и духовно значимый, но проблемно иной план - общих нравственных заданий человека, путей его самоодоления и совершенствования. По-видимому, правильно, что помощь другим людям, нуждающимся - это выражение учтивости и солидарности, а действительное человеколюбие есть милосердие, в свете которого разумные аргументы утилитаризма теряют свою остроту. Милосердие не подсчитывает равенство благ, что так важно для государства или рачительного благотворительного фонда, оно сострадает и дарит. Милостыня - милосердна, и в милосердии безусловна. Благодеяние как нравственная задача выражается не просто в готовности поделиться, отдать, но и в готовности вырваться из ограниченности собственного эгоизма. Благотворительность обращается в подачку, когда совершается ради честолюбия дающего. Только бескорыстия, только самоотверженности недостаточно — необходимы понимание, сочувствие, солидарность, чтобы практически воплотить заповедь любви. Милосердие требует не только щедрости, но и духовной чуткости и нравственной зрелости, и человеку надо самому возвыситься до добра, искоренить в себе зло, чтобы суметь другому сделать добро.

Если смысл этической критики филантропии заключается в том, что последней не исчерпывается нравственная задача человека, то ее можно признать. Но такое обращение рассуждения о благотворительности оказывается двусмысленным, идет ли речь о том, что, благотворительствуя, не следует уповать на то, что таким образом делается именно добро, или же о том, что прежде чем начать благотворительствовать, необходимо пройти внутреннее очищение и духовно подготовить себя к благотворительной деятельности.

Утилитаристский и этический походы к филантропии существенным образом дополняют друг друга. Надо иметь в виду, что этическая критика благотворительности была сориентирована на универсальную мораль милосердия. Она представляет собой важный вклад в преодоление, во-первых, нравственных перверсий филантропии, и, во-вторых, моральной "амбициозности" филантропии. Утилитаристская критика по-своему также этична, но она сориентирована на социальную этику справедливости и здравого смысла. В ходе нее были предложены принципиальные критерии, привнесшие в филантропическую деятельность рачительность и расчет: свободные финансовые средства и материальные ресурсы должны аккумулироваться с наибольшей эффективностью и распределяться таким образом, чтобы благо частных лиц при их желании могло максимальным образом способствовать увеличению блага общества в целом.

И хотя в рамках тех или иных благотворительных программ эти критерии инструментализируются сообразно программным целям, в основе общей оценки конкретных благотворительных программ лежит их вклад в дело процветания общества и повышения благополучия его граждан.