2015-06-04
456
Но вернемся к нашему якобы бесконечно совершенному существу. Если бы оно действительно было тем, чем его объявляют наши богопоклонники, то оно без сомнения было бы бесконечно благим и бесконечно мудрым; нельзя отрицать этого положения. Но очевидно, что нет существа, бесконечно благого и бесконечно мудрого; следовательно нет существа, превыше всего совершенного, и следовательно нет того, кого они называют богом.
Вот очевидное доказательство, что нет существа бесконечно благого и бесконечно мудрого:
Если бы такое существо существовало, оно всемерно любило бы благо, справедливость, добродетель и порядок, покровительствовало бы всюду добрым, справедливым и безвинным людям и бесконечно ненавидело бы зло, все пороки, несправедливость и злодеяния, повсюду карало бы злых. Будучи всемогущим, как его предполагают, оно не преминуло бы также доставить в полной мере все истинное благо и всюду установить и упрочить добрый порядок. Точно так же, если бы оно, действительно, ненавидело всякое зло, порок, несправедливость и злодеяния, то, будучи, как сказано, всемогущим, оно не преминуло бы всюду воспрепятствовать злу, несправедливости, пороку, беспорядку или по крайней мере не преминуло бы наказывать всех, делающих зло или являющихся злостными виновниками. Ибо доброте и мудрости свойственно делать всевозможное добро и препятствовать всякому злу, точно так же как бесконечному свету свойственно разливать повсюду свое сияние и рассеивать мрак, а бесконечной теплоте свойственно разливаться повсюду и повсюду прогонять холод. Точно так же как свет несовместим с тьмою и теплота несовместима с холодом, еще с большим основанием бесконечная доброта и бесконечная мудрость должны быть несовместимы со всяким злом и несчастьем, со всякими пороками, непорядками и злодеяниями. А если бесконечная доброта и мудрость несовместимы со всяким злом, со всякими пороками, злодеяниями и непорядками, то значит все зло, все пороки, непорядки и злодеяния в мире невозможны под сенью и управлением всемогущего существа, если оно, как утверждают, является бесконечно благим и мудрым; ибо оно своей всемогущей добротой и мудростью воспрепятствовало бы появлению какого-либо зла, какой-либо несправедливости, злодеяния или непорядка. А между тем очевидно, что мир почти полон зол и несчастий; люди преисполнены пороков, заблуждений и злодейств, их управление полно несправедливости и тирании, почти повсюду наблюдается засилье порока и злодейства; раздор и раскол царят почти повсюду; праведные и безвинные люди почти повсюду стонут под тяжелым гнетом, бедняки почти повсюду страдают от нужды и лишений, не встречая опоры, поддержки и утешения. С другой стороны, злодеи, нечестивцы и люди, недостойные того, чтоб их земля носила, тем не менее живут в благоденствии и радости, в почестях и в изобилии всякого рода благ.
Все это нельзя отрицать, я даже далеко не сказал всего. Если бы кто захотел сделать подробный перечень всех зол и несчастий в мире, равно как всех пороков и отвратительных злодеяний, то потребовались бы целые томы. Итак, раз очевидно, что мир почти повсюду преисполнен только зол, бедствий, пороков, злодеяний, обмана, несправедливости, краж, мошенничеств, жестокостей, тирании, непорядка и хаоса, то это является несомненным и очевидным доказательством, что не существует существа бесконечно благого и бесконечно мудрого, способного воспрепятствовать всему этому злу, что нет мудрости, способной изыскать против этого надлежащее средство, и следовательно нет существа всемогущего, бесконечно благого и бесконечно мудрого.
Вот что один рассудительный автор последнего века говорил по этому поводу. Хотя он и был всецело христопоклонником, он не мог не признать и не почувствовать силы того доказательства, которое я привел здесь. Известное неравенство состояний, — говорит он, — влекущее за собой порядок и подчинение, есть дело рук бога; здесь предполагают божественный закон; но слишком большая неравномерность состояний, как она наблюдается среди людей, есть уже дело людей или проявление права сильного[749]. Автор там же еще яснее выражает свою мысль о том же (я уже приводил это место). Положите, — говорил он, — власть, удовольствия и праздность по одну сторону, а зависимость, заботы и нужду по другую, в таком случае либо все это распределено неправильно по злобе людей, либо бог не есть бог. Итак этот автор признает необходимость порядка и справедливого подчинения под руководством и управлением бога, т. е. существа бесконечно совершенного; это его дело, — говорит он, — или, вернее, его делом должно быть делать все хорошо, вносить всюду порядок и хорошее руководство. До сих пор автор прав, потому что он предполагает существо бесконечно совершенное; но как же он может затем утверждать, что великое неравенство, которое наблюдается среди людей, есть дело их рук и проявление права сильного? Ведь это великое неравенство и это право сильного не существовали бы, если бы его предположение о существовании бесконечно совершенного существа было правильно. Как могло бы всемогущее и притом бесконечно благое и бесконечно мудрое существо терпеть такое великое и несправедливое неравенство между людьми? Как допустило оно установление права сильного вопреки разуму и справедливости и даже вопреки всем его добрым намерениям и добрым желаниям? Неужели дело рук слабых и смертных людей, которые, по словам наших христопоклонников, сами-по-себе бессильны, оказалось сильнее дела рук всемогущего бога? Это совершенно невероятно, это всецело идет вразрез с добротой и мудростью существа, предполагаемого всемогущим и бесконечно совершенным. Поэтому в так называемых божественных притчах наших богопоклонников сказано, что никакая мудрость и предусмотрительность, никакой совет и следовательно также никакая сила и никакое могущество не могут превозмочь намерения или желания бога. «Нет мудрости и нет разума и нет совета вопреки господу»[750]. Дело в том, что сама же доброта и мудрость бога, создавши все вещи в добром порядке, не позволили бы злодейству людей нарушить этот порядок и вообще никогда бы не допустили самого злодейства среди людей. А вот как один из мнимых пророков заставляет говорить своего бога: «Знайте, — говорит он, — что я есть бог и что нет другого кроме меня: мои намерения пребудут тверды, и все мои желания исполнятся»[751]. Значит, необходимо признать, что ничто не могло итти вразрез с намерениями и с желаниями всемогущего существа и не могло возмутить и опрокинуть порядок, установленный божественным и всемогущим провидением. А между тем повсюду воочию наблюдаются и всегда наблюдались попирание доброго порядка, ниспровержение справедливости и правды, засилье пороков, бесчисленное множество зол и бедствий, угнетающих большинство людей, причем часто самые праведные и чистые угнетаются больше, нежели нечестивые и виновные; все это конечно — верное свидетельство, что нет существа всемогущего, нет и благости, бесконечной мудрости, которые могли бы пресечь все это зло и нерушимо установить повсюду справедливость и добрый порядок, как это подобает бесконечной благости и мудрости. Таким образом, зрелище стольких зол, стольких пороков, бедствий и злодеяний, царящих повсюду, ясно показывает нам, что не существует бога. Автор, о котором я говорил выше, довольно определенно высказывается в этом смысле; слова его я только-что приводил. Положите, — говорит он, — власть, удовольствия и праздность по одну сторону, а зависимость и нужду по другую; в таком случае либо все это распределено неправильно по злобе людей, либо бог не есть бог. Значит, согласно мысли и чувству этого автора, бесспорно одного из самых рассудительных среди наших богопоклонников, надо необходимо признать одно из двух: либо вещи в мире, как они являются нам в настоящее время, приведены в беспорядок по злодейству людей, как он говорит, либо же бог не есть бог.
Для того чтобы сказать, что вещи приведены в беспорядок по злодейству людей, надо предположить, что они прежде действительно были размещены в лучшем порядке и действительно находились в более совершенном состоянии, чем ныне. Это трудно доказать, так как нет никаких признаков этого. Впрочем я вовсе не отрицаю абсолютно, что вещи в мире могли находиться некогда в лучшем порядке; по крайней мере, нравы и управление могли действительно быть лучшими в прошедших веках; и не следует ни минуты сомневаться, что они еще теперь были бы в лучшем порядке и состоянии, если бы люди были действительно мудры, т. е. руководились во всем истинным светом разума и правилами естественной справедливости. Но что касается слабости и немощи нашего естества, болезней, страданий, несчастных случаев и — особенно — что касается смерти, которая полагает конец жизни и предел всем страданиям, равно как и всем удовольствиям, — то нет основания полагать, что здесь был некогда во много более совершенный порядок, нежели теперь.
Люди всегда имели склонность ко злу; они всегда были подвержены болезням и недугам телесным и духовным; они всегда были подвержены смерти в такой же мере, как теперь, и хотя говорят, что были когда-то люди, жившие по нескольку сот лет, но все же ни один из них не дожил до нас; все они нашли свою кончину в смерти; как ее и теперь еще находят все люди. Итак были ли вещи в мире прежде в лучшем порядке и в лучшем состоянии или никогда не были, — в мои намерения не входит отрицать, что они действительно могли быть некогда в лучшем положении. Я хочу лишь сказать, что если бы когда-либо дела человеческие были установлены в лучшем порядке и приведены в состояние совершенства всемогуществом, благостью и мудростью существа бесконечно совершенного, то они навсегда оставались бы и твердо пребывали бы в этом порядке и в этом состоянии совершенства, в какое их с самого начала соблаговолило поставить высшее существо; они никогда не могли бы оказаться неправильно перемещенными по злодейству людей не только потому, что ничто никогда не могло бы превозмочь предначертания и произволения всемогущего бога, но также потому, что в таком случае никогда не могло бы существовать и злодейство людей. В самом деле, каким образом злодейство могло проникнуть и прокрасться в среду людей вопреки намерениям и воле всемогущего бога? Это не могло никоим образом случиться, иначе пришлось бы утверждать, что злодейство людей оказалось сильнее и могущественнее воли всемогущего бога. А утверждать это было бы нелепостью.
Мы воочию видим, что дела человеческие находятся в очень плохом положении, и, согласно словам вышецитированного автора, это дурное положение вещей в мире доказывает, что порядок был нарушен по злодейству людей, причем автор исходит из предположения, что существо бесконечно совершенное первоначально поставило нас в лучшем порядке и в лучшем состоянии по сравнению с настоящим. Итак приходится с необходимостью заключить, что этого бесконечно совершенного существа вовсе нет и следовательно то, что называют богом, не есть бог. Значит, если цитированный мною автор вправе сказать, что неправильный порядок создан злодейством людей или что бог не есть бог, то он мог бы конечно еще с большим основанием сказать, что если бы бог был богом, то никогда злодейство людей не внесло бы расстройства в порядок вещей; ибо то же могущество, та же благость и та же мудрость, которые привели вещи в такой прекрасный порядок и в такое совершенное состояние, позаботились бы о том, чтобы они никогда не могли быть расстроены злодейством людей... Итак, скажем ли мы, что непорядок внесен злодейством людей или что мир никогда не был в лучшем состоянии и в лучшем порядке, чем теперь, это неважно для того вывода, который надо теперь сделать. Ибо достаточно видеть фактически печальное, жалкое, несправедливое, отвратительное и несчастное положение вещей, чтобы заключить, что они никогда не были созданы существом бесконечно совершенным и никогда не были под его управлением и руководством. Ведь совершенно невероятно и даже невозможно, чтобы бесконечно совершенное существо пожелало так дурно создать какую-либо вещь и позволило прокрасться малейшему злу, малейшей злобе, малейшему злодейству или беспорядку среди своих созданий.
Что сказали бы вы, господа богопоклонники, и вы, господа христопоклонники, что сказали бы вы например об отце семейства, который, имея возможность без труда и беспокойства правильно наладить всю свою семью и хорошо управлять ею, имея даже возможность легко внедрить всем своим детям хорошие наклонности и все прекрасные совершенства, тем не менее предоставил бы все воле случая и допустил, чтоб эти дети появлялись на свет как попало — красавцами или уродами, здоровыми или больными, умными или умалишенными? что сказали бы вы, если бы он позволил им безразлично делать добро или зло и даже чаще зло, чем добро? Что сказали бы вы о подобном отце? Разве вы сказали бы, что это в полном смысле прекрасный отец семейства? Если бы вы сказали это, то я уверен, что вы сами в глубине своей души не думали бы этого.
Что сказали бы вы о пастухе овец, который, имея на своем попечении стадо, предоставил бы ему как попало брести на всякого рода пастбища, хорошие и плохие, допустил бы по неряшеству, чтобы животные становились шелудивыми и паршивыми и в довершение всего позволял бы им разбредаться врозь и становиться жертвами бешеной ярости собак и волков? Сказали ли бы вы, что это образцовый пастух? Конечно нет. Вы сказали бы, напротив, что это очень плохой пастух и что он вполне заслуживает наказания.
Что сказали бы вы о судье, который вместо того, чтобы добросовестно, без лицеприятия отправлять правосудие, напротив, покровительствовал бы несправедливости и преступлению, наказывал бы одинаково и без разбора добрых вместе со злыми и даже входил бы в стачку с ворами и злодеями? Сказали бы вы, что такой судья является образцом справедливости? Конечно нет. Вы сказали бы, напротив, что это самый несправедливый судья на свете и что он заслуживает строгого суда и наказанья. Наконец что сказали бы вы о губернаторе, правителе города или провинции или о самом государе, управляющем государством, если бы они вместо того, чтобы водворять повсюду добрые правила и добрые законы и заставлять соблюдать их, вместо того, чтобы поддерживать среди народа мир и изобилие всех благ, предоставили бы им ссориться, преследовать друг друга и разорять, изводить и уничтожать друг друга в постоянных раздорах и войнах и если бы к тому же тот государь сам возбуждал и питал эти пагубные раздоры и эти жестокие войны среди своего народа? Неужели вы сказали бы, что такой государь является совершенным образцом доброго государя? Конечно нет. Вы скорее сказали бы, что он заслуживает быть лишенным всякой власти, чести, достоинства и верховенства, и вы имели бы полное право сказать это, потому что подобное поведение совершенно недостойно благости, мудрости и величия государя. Всякий государь, который не является хорошим государем, не заслуживает быть государем.
Вы говорите, господа богопоклонники и христопоклонники, что наш бог — верховный отец всех людей и всех живых тварей, вы говорите, что он — верховный пастырь и верховный руководитель людей и что в особенности он — верховный пастырь душ; вы говорите, что он — верховный судья всех людей и наконец верховный владыка и господин всего мира. Вернее сказать, вы говорите, что он сам приписывает себе все эти прекрасные и почтенные качества отца, пастыря, судьи и верховного владыки. Но как можете вы говорить, что — он бесконечно добрый и бесконечно мудрый отец, если он покидает вас, свою семью, — а она составляет весь мир, — на волю случая и допускает столько своих чад, а именно людей, становиться столь уродливыми, нескладными, порочными, злыми, подверженными стольким болезням и немощам, позволяет безнаказанно и дерзновенно совершать всякого рода злодеяния? Неужели это приличествует, по вашему мнению, отцу семейства, являющемуся совершенством доброты и мудрости? Как можете вы называть его образцом доброго пастыря, когда он так нерадиво позволяет своему стаду заражаться всякого рода заблуждениями и пороками и когда он по всему свету обрекает добрых людей в жертву лукавства, злобы, жестокости и коварства злых? Разве это подобает доброму пастырю? Как можете вы называть его образцом справедливого судьи, когда он не делает никакого различия между невинными и виновными и наказывает одинаково тех и других, если они вместе попадают в беду? Разве это подобает судье, совершенно справедливому? Наконец как можете вы называть его прекраснейшим государем и верховным владыкой мира, если он не проявляет людям воочию своих намерений и своей воли и предоставляет людям грабить друг друга, преследовать, разорять, убивать друг друга среди постоянных раздоров и войн? Неужели это приличествует государю, в совершенстве доброму и мудрому и верховному владыке мира? В повседневной жизни вы отнесетесь с порицанием и осуждением к подобному поведению лиц, поставленных для руководства и управления другими; на каком же основании можете вы, господа, одобрять то же самое в существе, которое вы объявляете превыше всего и бесконечно совершенным? Неужели вы в вашем боге превратите в обожаемые и бесконечно совершенные добродетели то, что в людях признается за пороки, заслуживающие строгого порицания и строгого наказания? Ни один человек не избег бы порицания и наказания, если бы, особенно в деле ответственном и важном, не сделал всего того добра, которое мог сделать, и не воспрепятствовал тому злу, которому мог воспрепятствовать.
Если бы например врач имел возможность легко исцелять все болезни и даже предохранять людей от всяких заболеваний, или даже от смерти и от всякого зла и тем не менее не захотел исцелять их от их болезней и предохранять их от всякого зла, а предоставлял им умирать в нужде и недугах, то разве такой врач не заслуживал бы вполне порицания и наказания? Если бы отец семейства мог сделать всех своих детей прекрасными, красивыми, умными, добродетельными, совершенными и предоставить им в изобилии всякие блага, но не захотел предоставить им эти блага и позволил своим детям становиться порочными, злыми, уродливыми и нескладными, если бы он оставлял их в жалком положении, жертвой голода и всех лишений бедности, разве не заслуживал бы он самого резкого порицания? Наконец, скажем коротко, если бы какой-нибудь государь мог сделать все свои народы счастливыми и довольными, мог предохранить их от всех несчастий, от всякого вреда и от всяких несчастных случаев, но не захотел сделать их счастливыми, а пожелал обречь их вражеским набегам и опустошениям и оставлял их жалкими и несчастными, разве он не был бы вполне достоин порицания? Да, конечно. Вы утверждаете, господа богопоклонники и христопоклонники, и хотите, чтобы вам верили, что ваш бог может делать всякое добро людям, может предохранять их и счастливо избавлять их от всяких опасностей и зол; что он может сделать всех их совершенно счастливыми и довольными, а также в совершенстве добрыми, мудрыми и добродетельными, а между тем вы хорошо видите и каждый вместе с вами хорошо видит, что он далеко не оказывает им это всевозможное добро и не обеспечивает их от всяких зол. После этого вы можете утверждать и заставлять нас верить, что он всемогущ, бесконечно благ и бесконечно мудр, раз его действия показывают обратное?
Разве вы не знаете, что, чем добрее и совершеннее существо, тем совершеннее и мудрее оно должно действовать[752], так что если ваш бог, как вы говорите, бесконечно благ, бесконечно мудр и всемогущ, то он несомненно создал бы и установил бы все вещи самым мудрым, самым совершенным образом? Есть аксиома в философии, которая говорит: все, что воспринимается, воспринимается на манер воспринимающего. Quidquid recipitur ad modum recipientis recipitur. Если эта аксиома правильна, то не менее правильно сказать: все, что создается, носит на себе печать создающего. Итак, если все вещи созданы всемогущим и бесконечно совершенным мастером, то он непременно сделал бы их совершенными и следовательно без всякого порока и недостатка. Но не только не видно, чтобы все вещи находились в этом благородном и желанном состоянии совершенства, наоборот, мы видим, что все они находятся в расстройстве, в беспорядке и смятении, в печальном и прискорбном состоянии нужды и немощи. Где же признак, что они действительно созданы, а также управляются существом всемогущим, бесконечно благим и бесконечно мудрым? Несомненно такого признака нет.
Бесспорно, что доброта, мудрость и сама слава существа бесконечно совершенного требовали бы от него, чтоб он сделал себя предметом совершенного познания и любви всех и каждого; ибо свойство добра, согласно принятому правилу (bonum est sui diffectivum), сообщаться; чем больше доброта, тем больше должна она сообщаться и распространяться, тем более она должна давать себя чувствовать и становиться предметом любви; следовательно бесконечно совершенные доброта и мудрость непременно должны были бы полностью сообщаться и становиться предметом познания и любви. В самом деле, что это за благо, которое нисколько не сообщалось бы, т. е. никак не давало бы себя чувствовать и не поддавалось бы никакому познанию? Такое благо оставалось бы совершенно бесполезным (на это указывается нам в наших мнимо святых книгах). Какая польза, — говорит Иисус Сирахов, — в мудрости или сокровище, которые остаются скрытыми? Нет никакой пользы ни в том, ни в другом[753]. Тот, — говорит он, — кто скрывает свои недостатки и свои несовершенства, лучше того, кто скрывает свою мудрость и свои достоинства[754]. Поэтому сказано у одного из их мнимых пророков, что слава господа бога явится повсюду и что всякая плоть услышит слова господа[755]. У другого пророка сказано, что слава господа будет в такой степени видимой и ясной повсюду, что никого не нужно будет учить, как познавать ее. Я внедрю закон мой, — говорит бог, — во внутрь их, я начертаю его в сердцах их. Никому, — говорит он, — не нужно будет поучать своего брата или соседа, как познавать меня, потому что все познают меня, от мала до велика[756]. Он не только дает себя познать всем людям; он говорит даже, что даст себя познать, а также хвалить и прославлять также диким животным: звери полевые, — говорит он, — драконы, змеи и страусы будут прославлять меня[757] «Ибо, — говорит он, — делаю все новое». Итак, согласно словам этих пророков, бог приписывает славу исключительно себе и никому другому; он говорит, что ревнив к своей славе и не разделит ее ни с кем. Я господь, — говорит он, — я бог крепкий, всемогущий и ревнивый к своей славе. Я не допущу, — говорит он, — чтобы имя мое хулилось, я не допущу этого из любви к себе самому, и я не дам мою славу никому[758]. «Я господь, бог твой, бог ревнитель, за вину отцов наказывающий детей до третьего и четвертого рода ненавидящих меня»[759]. Он подтверждает это также сам клятвенным уверением, как бы для вящего утверждения истинности своих слов. Я поклялся собою, — говорит он, — я поклялся истиной и справедливостью; мое слово исполнится; всякое колено преклонится предо мной, и каждый меня прославит[760].
Итак из приведенных здесь оснований и свидетельств ясно и очевидно, что благости, мудрости и даже славе бога, т. е. существа бесконечно совершенного, свойственно давать себя полностью познать и любить всем. Но очевидно, что нет существа бесконечно совершенного, которое каждому дает себя в совершенстве познать и любить. Ведь если бы оно дало себя в совершенстве познать и любить, то никто не захотел бы да и не мог бы отрицать его или сомневаться в его существовании, как это делается теперь столь многими; нашим богопоклонникам не приходилось бы теперь брать на себя труд доказательства его существования, им не нужно было бы столько проповедников, чтобы пытаться сообщить познание его своим народам. Итак, если множество (une infinité) людей не знает его, отрицает его существование или подвергает его сомнению и если даже самые ревностные из наших богопоклонников неспособны доказать бытие его ни доводами разума, ни ссылками на чувство, то это есть очевидное доказательство, что такого существа нет и следовательно бога не существует.
Равным образом ясно и неоспоримо, что благости и мудрости существа всемогущего, бесконечно благого и бесконечно мудрого должно быть свойственно, а славе его, доброте и мудрости приличествует делать все в совершенстве и следовательно не допускать никакого недостатка, никакого несовершенства. На том же основании бесконечной доброте, славе и мудрости такого существа должно быть свойственно поддерживать и сохранять свои творения всегда в целости и в совершенном состоянии. Если оно этого не делает, то без сомнения потому, что не может или не хочет этого. Если потому, что не хочет, то оно никак не может считаться бесконечно добрым, ибо не хочет сделать всего того добра, какое могло бы сделать. А если потому, что не может, то, значит, оно несомненно не является всемогущим, ибо не может сделать всего того добра, какое хотело бы сделать. Итак у него не хватает либо доброты, либо силы для того, чтобы делать все в совершенстве. Отсюда очевидный вывод, что это существо не обладает бесконечным совершенством и что следовательно оно вовсе не бог, как его понимают наши христопоклонники.
Возможно ли, чтобы существо бесконечно благое и бесконечно мудрое не пожелало сделать всего того добра, какое могло бы сделать и какое ему подобало бы сделать, хотя бы ради своей славы? Возможно ли, чтобы оно не пожелало воспрепятствовать всему тому злу, которому оно могло бы и должно было бы воспрепятствовать хотя бы ради своей собственной славы? Возможно ли, чтобы бог, бесконечно благой, бесконечно мудрый, который может без труда и усилия сделать все свои создания совершенными и навсегда счастливыми, пожелал оставить их с пороками и недостатками, слабыми и несовершенными созданиями, возможно ли, чтобы он заставлял их вечно страдать и терпеть всякое зло и несчастье в жизни? Возможно ли, чтобы бог, бесконечно благой и бесконечно мудрый, спокойно смотрел на зло, непорядок, порок и смятение среди своих созданий? Приятно ли ему например видеть, что они оказываются калеками и физическими и духовными уродами? Приятно ли ему видеть, что они томятся и умирают от голода и нищеты, что они друг друга ненавидят, преследуют, рвут на части, уничтожают и жестоким образом поедают, как они поступают по отношению друг к другу? Это, разумеется, невероятно! Я не могу поверить, что существо бесконечно совершенное, бесконечно благое, бесконечно мудрое способно поступать так, потому что это совершенно противоречит природе существа бесконечно благого, бесконечно мудрого. Ведь мы сводим на-нет бесконечную доброту и бесконечную мудрость, если полагаем, что она способна устроить и допустить такое множество зла и злодейства в своих созданиях. Сделать все хорошо — это такая прекрасная, такая похвальная и высокая вещь, всюду оказываться благодетелем так приятно, так лестно и так достойно совершенства и величия благородного и великодушного сердца, что совершенно нельзя себе представить, чтобы существо бесконечно совершенное упустило или пренебрегло хотя бы малейшим случаем сделать добро. Бездушные и бессердечные люди, не желающие оказывать в нужде добра своим ближним, не достойны благополучия и заслуживают, напротив, сами быть жалкими и несчастными; точно так же, осмеливаюсь я сказать, если бы существовали боги, способные оказывать всякого рода добро и устранять всякого рода зло, и если бы они не захотели делать все то добро, какое они могут сделать, и устранять то зло, которое они могут устранить, то они бесспорно не заслуживали бы быть богами и получать божеские почести. Я даже осмеливаюсь сказать, что они заслуживали бы скорее порки, чем поклонения и почитания.
Как! сами боги, по словам богопоклонников, и сам бог, по словам наших христопоклонников, заповедуют людям делать всевозможное добро и по мере сил своих препятствовать злу, а между тем сам бог или сами боги не захотели делать все то добро, какое было в их власти, и препятствовать злу, которому они могли воспрепятствовать. В таком случае они в тысячу раз более заслуживали бы упрека, чем люди. Если люди не делают всего добра, какое они могут делать, и не всегда предотвращают то зло, какое они могли бы предотвратить, то часто потому, что это требует от них известных усилий, труда и забот, к которым у них нет охоты. Это часто объясняется также тем, что они не могут делать добро другим без некоторого ущерба для себя. Но все это не могло бы иметь места для бога или для богов, если бы они действительно были богами, ведь если бы они действительно были всемогущими богами, — им легко было бы делать всякое добро людям и препятствовать всякому злу, не причиняя себе из-за этого никакой тягости, никакого беспокойства. Они могли бы также делать всякого рода добро, не боясь ни малейшего ущерба для себя, ибо им стоило бы только захотеть, и все исполнялось бы по их желанию. Когда все зависит от желания, оно обходится даром. Итак ясно, что если они не делают всего добра, как им подобало бы, и не препятствуют всему злу, как им подобало бы, то это является очевидным доказательством, что они не добры или не всемогущи, а следовательно не боги.
Равным образом, если бы действительно существовал бог и всемогущий владыка, бесконечно благой и бесконечно мудрый, то его доброте и мудрости было бы свойственно покровительствовать всюду добрым и награждать всегда добродетель, а его справедливости было бы свойственно наказывать повсюду злых и препятствовать повсюду исполнению их злых намерений. Это положение не может встретить разумного возражения, потому что нет ничего более подобающего для бесконечной доброты и бесконечной мудрости, как покровительство всем добрым и награждение всякой добродетели. Это даже составляет сущность совершенной благости. Сказать, что она не покровительствует добрым людям или не награждает добродетели, значит оскорблять ее и даже обращать ее в ничто. Равным образом нет ничего более подобающего для мудрости и справедливости всемогущего и бесконечно совершенного существа, как наказывание злых и препятствование исполнению их дурных намерений. Это присуще мудрости и справедливости существа бесконечно совершенного. Утверждать, что она не наказывает злых и не препятствует выполнению ими своих дурных намерений, значило бы не признавать ее. В самом деле, если не творится добро, не предотвращается зло, не вознаграждается добродетель и не наказывается порок, то выходит, что нет высшей доброты, высшей мудрости и высшей справедливости. Этого не могут не признать и сами наши богопоклонники. Оттого-то они так стараются приписывать своему богу роль верховного покровителя праведников и верховного карателя преступлений. Они приписывают ему это в целом ряде мест в своем якобы священном писании, где говорится, что бог обещает свое покровительство и всякое благословение и благие награды праведникам и грозит истребить грешников и строго покарать их за их преступления. Я — бог крепкий и могущественный, – говорит он, — я — бог ревнивый к своей славе, наказывающий детей за грехи отцов вплоть до третьего и четвертого поколения, карающий всех, кто меня ненавидит и творит зло[761], творящий милость до тысячи поколений любящим меня и творящим добро. Бог, — говорит царь пророк Давид[762], — есть покровитель всех тех, кто уповает на него; спасение праведных[763] приходит от господа бога. Он является покровителем в годину их огорчения, он избавит их от рук грешников и услышит их, потому что они надеются на него[764]. Господь, — говорит он также[765], — любит праведных, он покровительствует всем тем, кто его любит, он — покровитель вдовы и сироты[766]. Он избавляет находящихся в плену и возвращает зрение слепым. И напротив, он «погубит всех грешников».
Не бойся, — говорил сам бог Аврааму[767], — не бойся, ибо я — твой покровитель и сам буду твоей наградой и наградой превеликой! Если вы будете внимать моему слову, — говорит тот же бог устами Моисея (ибо боги никогда не говорят иначе, как устами людей), — если вы будете внимать моему слову, если вы будете свято соблюдать то, что я вам повелеваю сегодня, то все эти благословения сойдут на вас[768]. Вы будете благословлены в городе и на поле, господь изольет на вас обилие своих благословений, он даст вам всякого рода блага в изобилии. И, напротив, он (бог) грозит грешникам всякими карами и наказаниями. Он говорит[769], что изольет на них свой гнев и ярость. Если вы не хотите внимать гласу моему, — говорит он злым[770], — и не хотите делать то, что я вам приказываю, то вы будете прокляты в городе и на поле[771], вы будете поражены голодом, язвой, войной, вы будете подавлены всякого рода бедствиями. Множество других подобных свидетельств в упомянутых якобы святых и божественных книгах тоже подтверждает то, что я сказал о покровительстве и награждении злых. Таким образом можно считать прочно установленным на том основании, которое я только-что привел, и подтвержденным всеми свидетельствами, которые я только-что перечислил, что справедливость существа всемогущего и бесконечно совершенного требовала бы наказания всех виновных и всех злых и предотвращения исполнения ими всех своих дурных намерений.
Однако очевидно, что ни эти прекрасные обещания покровительства праведникам, ни эти ужасные угрозы наказания по адресу злых не приводятся в исполнение. Ибо мы видим, что злые не всегда караются по заслугам. Напротив, как мы на каждом шагу видим, бесконечное множество людей праведных и невинных терпят гнет и притеснения и гибнут в своей невинности, не получая награды за свою добродетель, а с другой стороны, бесчисленное множество злых и нечестивых людей торжествуют в своем лукавстве и умирают спокойно, без всякого наказания за свои преступления и злодеяния. Следовательно не существует бесконечно совершенного существа, которое могло бы награждать праведных и наказывать злых так, как они того заслуживают. Ведь если бы было такое существо, оно не замедлило бы исполнить вышеуказанное обещание в отношении как тех, так и других. Возможно ли, чтоб существо всемогущее и преблагое оставалось всегда глухим к жалобам, плачу, стенаниям стольких праведников и несчастных, невинных бедняг, которые призывают его повседневно с таким благоговением, с такой преданностью и с такой неотступностью своих молитв и так жалостно зовут его на помощь? Возможно ли, чтобы оно не пожелало проявить свое благоволение к каждому из них, захотело их покинуть и оставить их на погибель, не подавая никакой помощи им? Возможно ли, чтобы всемогущее существо не пожелало внушить страх к себе злым и согласилось вечно терпеть их гордыню, их богохульство, нечестие, не наказывая их, как они того заслуживают? Это совершенно невообразимо! Если бог действительно таков, каким его объявляют наши богопоклонники и наши христопоклонники, то пусть он обнаружит себя, пусть возьмет сам на себя защиту своего дела, пусть сам отомстит за себя своим врагам и покарает тех, кто презирает его законы и его заповеди. Восстанет бог, и расточатся враги его (пс. 67:1). Если Ваал бог, пусть сам постоит за себя (Суд. 6:31).
Если бы это существо, предполагаемое бесконечно совершенным, явило себя людям во всей своей красе, то не было бы человека, который не возлюбил бы его всецело, ибо воля, естественно, стремится любить добро. Точно так же, если бы он строго наказывал всех злых и виновных людей, не было бы человека, который не боялся бы и не остерегался бы делать зло, и, пожалуй, никто не смел бы даже пожелать совершить злой поступок. Да что я говорю? Если бы он наказывал всех злых и виновных, то не было бы даже надобности наказывать столь многих, чтобы сделать всех людей умнее и лучше, чем они теперь. Если бы например гром падал только на головы злых и виновных, то этого было бы уже достаточно, чтобы заставить трепетать всех грешников, и никто не имел бы смелости решиться быть злым. Ибо люди питают слишком большой естественный страх перед смертью и наказанием, чтобы легко итти на них. И нет никакого сомнения, что именно безнаказанность пороков и преступлений сообщает людям ту дерзновенность, то упорство, которые они проявляют в своих злоумышлениях и злодеяниях. Не могут отрицать этого и наши богопоклонники, потому что об этом говорит даже их мнимое священное писание. Сыны человеческие, — говорится там, — видя, что злые сотни раз повторяют те же преступления, не получая за них никакого наказания, предаются поэтому без страха всякого рода порокам и злодеяниям. Отсюда проистекает, — говорит то же священное писание, — также другая несуразность, столь жалостная, сколь и отвратительная, способная вызвать как чувство сострадания, так и чувство негодования: а именно, часто мы видим людей праведных под гнетом бесчисленных бедствий, притом они подвергаются такому недостойному и оскорбительному обращению, словно совершили преступление и злодейство. И напротив, часто мы видим, что нечестивцы живут среди наслаждений и почестей так спокойно и уверенно, словно они имеют все заслуги праведников. А это без сомнения есть великая несуразность и непорядок, совершенно недостойные благости, мудрости и справедливости бога, всемогущего и бесконечно совершенного[772]. Не скоро, — говорит Екклезиаст, — совершается суд над худыми делами; от этого и не страшится сердце сынов человеческих делать зло... Есть и такая суета на земле: праведников постигает то, что заслуживали бы дела нечестивых, а с нечестивыми бывает то, чего заслуживали бы дела праведников. И говорю я: это суета.
А всего обиднее и хуже среди того, что происходит под солнцем, — говорится в том же священном писании, — следующее: все случается без разбора с каждым. Одни и те же случайности приключаются и с праведными и злыми, с добрыми и чистыми и с человеком запятнанным, с тем, кто приносит жертвы, и с тем, кто считает это лишним; хороший человек — на том же положении, что и дурной; тот, кто не боится ложной клятвы, — на одном положении с тем, кто ее не допускает; и вот это, — говорится в писании, — и подает повод к тому, что сердце у людей преисполняется лукавством и презрением ко всему в жизни[773].
Богопоклонники не могут ничего противопоставить силе и очевидности этого довода. Поэтому они тонко надумали, что если бог не награждает всегда на земле добродетель и добрые дела праведных и не наказывает всегда на этом свете пороков и преступлений злодеев, то он не преминет сделать это в другой жизни, не преминет щедро наградить в ней праведных и строго наказать злых. Но, помимо того, что эта предполагаемая другая жизнь только призрак и чистая выдумка ума человеческого, который любит обманывать себя и других, утверждаю, что такое толкование и такой ответ явно расходятся с свидетельствами их же собственного писания, которое я только-что привел и которое говорит только о божественном и видимом покровительстве праведным и только о видимых карах правосудия божьего против злодеев. Нельзя поверить, чтобы писание говорило лишь о наградах и наказаниях в другой жизни: это значило бы объявлять совершенно пустыми и несерьезными все его обещания и угрозы касательно награждения праведных и наказания злых, потому что мнимые награды и наказания на том свете существуют лишь в воображении, как и сама эта мнимая загробная жизнь, о которой наши христопоклонники столько говорят, притворяясь, что придают ей такое важное значение. Пустота всех этих прекрасных и мнимых обещаний совершенно ясно показана в их мнимо священных книгах, так что приходится только удивляться, как они могут считать их божественными книгами и льстить себя пустой надеждой, что будут жить, когда их уже не будет.
Вот что эти мнимо святые книги говорят по этому поводу. На какое преимущество, — говорится в них, — может рассчитывать человек мудрый перед безумцем, или какое преимущество может иметь честный человек перед дурным человеком? Заключается ли оно в том, что он перейдет в лучшую жизнь по окончании этой? Лучше, — говорят эти книги, — видеть то, что желаешь, и держать в руках то, что имеешь, чем жаждать того, чего не знаешь, потому что привязываться к тому, чего не знаешь, есть суета и превозношение духа[774].
Итак, согласно учению этих мнимо святых книг, чаяние другой жизни является признаком суеты и гордого самообольщения, следовательно награда возможна только в этой жизни. Пойдем дальше. Есть праведные и мудрецы, — говорят те же книги, — которые живут благочестиво и добродетельно и совершают всякого рода добрые дела, и все же никто из них не знает, достоин ли он любви или ненависти, потому что все остается под покровом неизвестности грядущего. Не видно, чтобы делалось различие между праведным и нечестивым, между добрым и злым, между чистым и безнравственным, между тем, кто благочестиво приносит жертвы, и тем, кто не желает их приносить; ибо те же самые события, благополучные или неблагополучные, приключаются как с теми, так и с другими, с хорошими и с дурными, клятвопреступниками и с людьми, говорящими всегда только правду. Это, — говорят те же книги, — очень обидно и очень плохо; ибо люди, видя, что все случается безразлично как с добрыми, так и со злыми, не радеют о добродетели и легко отдаются во власть всякого рода пороков и дурных влечений, а потом сходят в могилу. Никто, — говорят те же книги, — не может жить вечно или хотя бы надеяться на это. Живая собака, — говорят они (эти книги), — лучше мертвого льва. Другими словами, самое ничтожное и жалкое животное, если оно живое, лучше самого великого и могущественного владыки земли, если он мертв. Мотивируется это в писании тем, что живые по крайней мере знают, что они умрут, они знают, что они должны умереть, но мертвые не сознают больше ничего и не ожидают более никакой награды, потому что они всецело находятся в забвении всего, у них нет более ни чувства ненависти, ни любви, ни зависти; все для них кончено, они уже не участвуют в том, что происходит в жизни[775].
Ступай же, — говорят те же книги своему читателю, — ступай и мирно проедай и пропивай плод твоих трудов с твоими друзьями, ступай и наслаждайся удовольствиями и приятностями жизни с тою, которую ты любишь; ибо это вся твоя доля; это все, что ты можешь ждать хорошего в жизни; ибо в могиле, в которую ты должен сойти, нет более для тебя ни сознания, ни чувства[776].
Вот одно из самых ясных и самых убедительных свидетельств, какие только возможно желать, что наши суеверные богопоклонники и христопоклонники заблуждаются относительно мнимых наказаний в другой жизни, которыми они морочат голову невежественной народной массе. Согласно учению даже мудрейшего среди них, которое я только-что привел, мертвых не ожидает уже никакая награда; у них нет уже ни сознания, ни ощущения, и высший удел живых — это мирно проедать и пропивать плоды своих трудов и мирно наслаждаться удовольствиями и приятностями жизни со своей возлюбленной; это — единственное, на что они могут рассчитывать из благ жизни. Это — явное доказательство, что нет другой жизни кроме этой и что они сами не признают другой жизни, а следовательно не приходится надеяться на награду в той жизни или бояться наказания в другой жизни. Очень часто праведники умирают, не получив награды за свою добродетель и за свои добрые дела; очень часто злые умирают, не получив возмездия, заслуженного ими за свои преступления и злодеяния. Отсюда следует, что не существует никакой справедливости ни для тех, ни для других и, стало быть, нет существа бесконечно совершенного. Ибо, если бы такое бесконечно совершенное существо действительно существовало, оно было бы совершенно справедливо, а будучи совершенно справедливым, оно награждало бы добрых и наказывало бы злых. А так как очевидно, что добрые не всегда получают награду, а злые не всегда получают наказание, то это является ясным доказательством того, что нет бога, нет существа бесконечно совершенного, награждающего одних и наказывающего других.
Вот еще другое рассуждение.
