Чжурчжени — этнос на окраине средневековой Руси

Поводом для данного исследования послужило существование на Дальнем Востока музея, отражающего существование там в средние века государства чжурчженей, на основании чего китайцы-экскурсанты делают вывод о том, что когда-то эти земли принадлежали Китаю. А, следовательно, их когда-то придётся вернуть Китаю назад.

Вообще говоря, русские памятники древности во многих местах позднее переоткрывались многими народами. Так, например, Стоунхендж в Великобритании был создан русскими в III тысячелетии до н.э. Однако русские оттуда ушли, место заняли иберы, а в начале I тысячелетия до н.э. туда пришли кельты. И сейчас данный памятник считается кельтским.

На Кольском полуострове русские монументы из горизонтальных плит (сеиды) стали позже почитаться местным населением, саамами, лопарями и вепсами, а ныне русские учёные считают их соответственно памятниками данных народов.

Вполне возможно, что нечто подобное произошло и на Дальнем Востоке, где на исконно русские земли пришли чжурчжени, которые и придумали свои объяснения русским артефактам разного рода. Однако прежде, чем выносить какие-либо суждения по рассматриваемой проблеме, хотелось бы определиться, где и когда существовали на Дальнем Востоке чжурчжени.

К какому периоду относится государство чжурчженей

В обычных учебниках встретить упоминание данного государства почти невозможно. Однако археологическая литература о нём упоминает и даже даёт образцы находок. Я имею в виду статью Н.Г. Ар-темьевой «Исследование городищ в Приморском крае» (APT, с. 200-202). Вот, что она пишет:

«Археологический отряд ИИАЭ народов Дальнего Востока ДВО РАН продолжил исследование Краснояровского, Шайгинского и Южно-Уссурийского городищ, датируемых XII-XIII веками — временем существования чжурчженьской империи Цинь (1115-1234 гг.).

Краснояровское городище расположено в 5 км к югу от г. Уссурийска, на правом берегу реки Раздольной» (APT, с. 200). Таким образом, даётся и время существования государства чжурчженей (с точностью до года), и локализация археологических находок.

О находках мы читаем на следующей странице: «Собран интересный вещевой материал. В первую очередь это эпиграфические находки — эталонные гири (рис. 25), которые ещё подтверждают верхнюю границу существования памятника — XIII век — время образования на территории Приморья чжурчженьского государства Восточное Ся (1215-1234)» (APT, с. 201).

Что мне нравится в творчестве археологов — это отсутствие сомнений по поводу атрибуции любых найденных предметов. В данном случае Н.Г. Артемьева не только абсолютно точно знает, что перед ней находится гиря (хотя ни по форме, ни по декору данный предмет на гири совершенно не похож), но и что гиря эталонная (видимо, ей удалось побывать в метрологическом центре государства Восточное Ся и сравнить данный предмет с хранящимися там эталонами).

Да здравствует отечественная археология!

У меня, правда, дело обстоит много хуже, поскольку я вижу не только китайские иероглифы (кстати сказать, не прочитанные археологом, хотя археолог должен был бы показать данные надписи синологам), но и массу чисто русских надписей, выполненных как протокириллицей, так и руницей. Наиболее богата надписями нижняя кромка, где можно прочитать много интересного.

Фрагменты я нумерую с первого по восьмой. На первом фрагменте читаются слова: ЮГА МИР ОКРУЖИН А, а на втором — РОССОВА ШУРШЕНИЕВА. Это можно понять как: ЮЖНЫЙ ОКРУГ МИРА: РУССКИЙ ЧЖУРЧЖЕНИЕВ. Иными словами, перед нами русская территория, занимаемая в XII-XIII веках дружественным народом, чжурчженями, которых русские называли ШУРШЕНЯМИ. От этого, однако, статус данной территории, как русской, не менялся.

На третьем и четвёртом фрагментах я читаю надписи в прямом и обращённом цвете МАСТЕРСКАЯ МАРЫ. Из этого следует несколько важных выводов: во-первых, предмет является русским по изготовлению. Во-вторых, он имеет отношение к ритуалу погребения, а вовсе не к торговле и потому никак не может быть разновидностью гирь, тем более, эталонных. В-третьих, чжурчжени хоронились по русским канонам, иначе услуги мастерской Мары им вряд ли понадобились.

На пятом фрагменте можно прочитать слово КУЛОН, что и является подлинной атрибуцией данного предмета. Слово КУЛОН является чисто русским, от корня КУЛ (круглый) и увеличительного суффикса — ОН. Иными словами, КУЛОН — это «большой кругляш».

Так что, я ещё раз поздравляю Н.Г. Артемьеву с тем, что она приняла кулон за «эталонную гирю»; и поскольку я давно привык к мифологии от лица РАН, меня подобная мифическая атрибуция совершенно не удивляет.

На шестом фрагменте в прямом и обращённом цвете можно прочесть слова ПОРУСЬЕ МАРЫ И ЯРИЛА. Тут интересно каждое слово. Под Порусьем вообще понимается окраина Руси, куда заселялись другие народы. Сначала я понимал под ПОРУСЬЕМ только территорию Пруссии, окружавшую Вагрию, как собственно Русь (позже эта Русь стала Микулиным Бором, а ещё позже — Меклен-бургом в составе Германии, тогда как ближняя Пруссия была занята балтскими племенами).

Затем я выяснил, что и на территории Северной Италии находилось своё Порусье, имя которого стало произноситься как Перузия, а потом — как Перуджи. Здесь под Русью имелась в виду Этрурия, состоявшая преимущественно из русских.

Теперь нашему изумлённому взору открывается третье Порусье, дальневосточное, где Русь была окружена, в частности, чжурчженями.

Вся южная Евразия, от Средиземного моря до Дальнего Востока называлась Русью Яра. Однако Китай понимался, как «мир Мары». Поэтому порубежье Руси и Китая совершенно правильно названо тут ПОРУСЬЕМ МАРЫ И ЯРИЛА.

На седьмом фрагменте я читаю слова КОСТЁР МАРЫ, а на восьмом — НАШ КРАЙ РУСИ. Из этого следует, что кулон был предназначен для трупосожжения, а не трупоположения, как это было принято именно на Руси; кроме того, тут чётко написано, что данное Порусье является просто одним из краёв Руси. Что и требовалось доказать.

Помимо кромки, надписями являются и орнаменты справа и слева, которые я читаю БОГА ЯРА РУСЬ. И она тоже абсолютно верна, ибо Дальний Восток с позиций древней географии представляет собой именно Ярову Русь.

Чтение оборотной стороны «гирьки»

Можно прочитать и оборотную сторону «гирьки». Опять-таки, если перенумеровать фрагменты, то читаются такие слова: фрагмент первый: ЯРА РУНА, РОДА И ЯРА. Иными словами, речь идёт о РУНАХ РОДА, то есть о протокириллице. А поскольку ипостатью Рода в более позднее время был Яр, то РУНЫ РОДА часто назывались РУНАМИ ЯРА. И действительно, все подписи (кроме орнамента оборотной стороны) выполнены протокириллицей.

Второй фрагмент приносит слова РУСЬ ЯРОВА. Это — подтверждение надписи на лицевой стороне о том, что Дальний Восток — не Китай (МИР МАРЫ), а всё-таки Русь. На третьем фрагменте можно прочитать слово КНЯЖЕСТВО, на четвёртом — ЯРА ЖУРЖЕНЕЙ, на пятом — КНЯЗЯ ЯРА, на шестом — РУСИ И КИЕВА РЮРИКА (Ю — зеркальное).

Пожалуй, это — самая информативная часть надписи. Из неё мы узнаём, что в это время княжил Яр не только всей Руси, а заодно и Киева. В приведённые хронологические рамки (если они верны) попадает князь киевский Ярополк II (годы княжения 1132-1139). Так что Русь в то время имела и подчинённые ей княжества на востоке.

Это меняет все представления о том, что Русь вышла за пределы Волги в Сибирь и на Дальний Восток только к концу XVI века. Заметим, что княжество Восточное Ся тут называется уже княжеством не шуршеней, а ЖУРЖЕНЕЙ (выделено мной. — О.Г.), что фонетически ближе к современному прочтению.

Заметим также, что термин КИЕВ поясняется — КИЕВ РЮРИКА; вероятно, городов с именем КИЕВ было несколько. Заключительный, седьмой фрагмент ещё раз резюмирует: РУСЬ ЯРА, ЯРА. Сомнений не остаётся: Восточное Ся — зависимое от Руси княжество.

Можно также прочитать и узор, который гласит: РУСЬ ЖУРЖЕНЕЙ — ТО НЕ РУСЬ. Видимо, речь идёт о том, что хотя территориально государство чжурчженей находится в Яровой Руси и подчинено русскому князю Яру, всё же по культуре оно отличается, и с полным правом отнести его к Руси нельзя.

Иными словами, ситуация там была примерно такой, как в наши дни на территории, например, республик Поволжья, которые, хотя и входят в Российскую Федерацию, но имеют свой язык, флаг и герб.

Таким образом, русское чтение данной надписи вполне удалось. Прочитаны все элементы надписи, не осталось ни одного штриха, не входящего в какой-либо знак руницы. Получен русский текст, осмысленный не только на уровне каждого слова, но и фраза в целом тоже получилась вполне осмысленная.

Сильное воздействие здесь вызывает само упоминание имени бога Яра, содержащееся в данной надписи.

Заключение

Рассмотренные документы позволяют сделать следующие выводы.

1. Ещё в XIII веке, во времена Ярополка II, Русь включала в свои владения весь Дальний Восток. Вероятно, миссия Карамзина по русским монастырям была предпринята главным образом для того, чтобы скрыть этот факт и изъять все документы, могущие его подтвердить.

Романовым было крайне невыгодно видеть Рюриковичей правителями огромной державы, поэтому расширение Руси до Сибири было приписано самому последнему Рюриковичу, Ивану Грозному, да и то, скорее не ему, а Ермаку Тимофеевичу.

Однако Карамзин только завершил изъятие документов, которое началось, видимо, при «тишайшем» Алексее Михайловиче. Это объясняет тот факт, что его сын Пётр I уже не знал истинных границ Российской Империи на востоке и вынужден был отправить для выяснения этого факта экспедицию В. Беринга.

2. Государство чжурчженей возникло с разрешения русского князя и на русской территории.

3. Переписка в этом государстве велась на русском языке.

4. На основании сказанного, Китай не может иметь никаких претензий на Дальний Восток Руси.

5. Письмо чжурженей — великолепный пример русско-китайской межкультурной коммуникации.

Литература

APT: Артемьева Н.Г. «Исследование городищ в Приморском крае» // Археологические открытия 2000 года. М., «Наука», 2001, 328 с.; с. 200-202.

* * *

Спасибо вам, дорогой Валерий Алексеевич!

Читатель иногда спрашивает, а возможны ли в древних надписях столь малые «кегли»? Ответ: ещё как возможны, потому что разрешающая способность глаз наших предков и вблизь, и вдаль была гораздо выше разрешающей способности глаз современного человека. Наиболее «глазастые» видели поверхность планет: Марса и Венеры!

Если в XVIII веке металлическую блоху подковывали без «мелкоскопа», то в XIII веке, надо полагать, тоже бы подковали! А в качестве инструмента использовались тончайшие алмазные резцы.

Кроме того, можно предположить, и ниже это вполне подтвердится, что Дальневосточная Русь и Русь Киевская — это не только названия двух областей единого русского государства, а Русь Дальневосточная в какой-то период существования Великой «Монгольской» империи Средневековой Руси была не менее, если не более, значительней, чем Русь Киевская по простой причине: тут открывалась прямая океанская дорога в страны Тихоокеанского бассейна, в то время как жителям Киева, чтобы выйти в Атлантический океан, надо было предварительно спуститься по Днепру в Чёрное (Русское) море, а потом пройти через его западные проливы и Средиземное море.

Попробуем беспристрастно разобраться в том, почему дальневосточная историческая «наука» оказалась совершенно бессильной перед китайскими политиками и «историками», включившими в карту своего «Срединного государства» территории Сибири и русского Дальнего Востока?

5.

...На следующий же день после начала известных событий на уссурийском острове Даманский в марте 1969 г. нас, офицеров запаса, призвали на военные сборы в Комсомольск-на-Амуре; военную форму не выдали, но на казарменное положение перевели.

Сразу после завтрака мы стреляли из пистолета «ПМ» и автомата Калашникова, а после обеда — слушали лекции подполковников КГБ о Поднебесной империи. Поскольку того требовала создавшаяся ситуация, то они были очень правдивы. Информация из их уст о Китае и китайцах ошеломила.

Они говорили, что ЦК КПК и ЦК ВКП(б) так сдружились, что в ЦК ВКП(б) приказали НКВД-КГБ «в знак особо доверительной дружбы» ликвидировать в Китае нашу разведывательную сеть. Мало того, правительству КНР были выданы списки наших информаторов и агентов среди этнических китайцев, живущих в Китае, которые были вырезаны вместе с семьями.

Но с раннего детства я, как и все советские люди, слышал о народе-«брате» только хорошее. Тогдашняя пропаганда подводила нас к мысли, что в союзе с полумиллиардными по своей численности китайцами нам, русским, можно больше не опасаться американцев, разжигающих третью мировую. И потому, снимая с себя последнее, наш народ согласен был щедро помогать Китаю.

Через неделю нас отпустили, но возникшее стремление изучать Китай и китайцев у меня сохранилось на всю жизнь. Через год это желание укрепили во мне встречи и беседы с известным на Дальнем Востоке писателем-историком Всеволодом Никаноровичем Ивановым — бывшим белоэмигрантом, прожившим 23 года в Китае и изучавшем его.

Я узнал, что в России самая сильная синология — наука о Китае, фундаментальные основы которой заложил Никита Яковлевич Бичурин, в монашестве Иакинф (1777-1853). В числе многих китаеведов приложил руку к изучению Китая ещё один российский церковнослужащий — Пётр Иванович Кафаров, в монашестве Палладий (1817-1878).

До появления трудов по «Новой Хронологии» я как-то не придавал значения обилию церковников, отдавшихся науке, — не математике, не физике и не химии (как, например, католики-священники на Западе), а истории и филологии, да ещё и китайской.

Я был уверен, что, находясь на территории Китая, они много-много лет выполняли обязанности миссионеров, а наука была для них своего рода «хобби». Однако никто нигде не читал их отчётов о потраченных деньгах: где же если не сотни тысяч, то хотя бы одна тысяча китайцев, принявших христианство из их рук?

Где в Китае такое же множество православных храмов, как, например, буддистских? Зато книг по истории Китая они написали и издали завидное для современных синологов количество. Прямо-таки китаеведческий ренессанс какой-то случился в России в первой половине XIX века!

Далее, почему руководство Российской Греко-Православной церкви (РГЦП) сосредоточивалось именно на Китае, а не организовывало подобные «научно»-миссионерские центры, ну, если не в Индии и Америке, то хотя бы в Персии и Средней Азии, т.е. в прилегающих, как и Китай, к южным границам России государствах?

Напрасно вы будете искать ответы и на эти вопросы.

Полезно начать с самого короткого обзора официальной информации об итогах деятельности и «первосвященников» от российской синологии, и их многочисленных последователей, а также о роли их «научных» трудов в освещении древней и средневековой истории наших восточный территорий.

«Выдающуюся роль в истории изучения древних и средневековых народов Дальнего Востока сыграли труды русских востоковедов Н.Я. Бичурина, В. Горского, В.П. Васильева, П.И. Кафарова. Для нас наибольшую ценность представляют те их работы, основанные на летописях, в которых говорится о чжурчженях и в особенности о северных»[19].

«П. Кафаров поставил своей целью освещение истории Приморья на основе не только китайских, но также корейских и японских источников. Он пытался... определить местонахождение древних укреплений и городов, выяснить их названия и историческую и этническую принадлежность»[20].

Читателю, надеюсь, понятно, о каких летописях идёт речь — главным образом о китайских. То есть получается, что именно китайские летописи рассказали нам о журженях и манжурах, о древней и средневековой истории Приморья, они же задали направление мысли последующим поколениям российских «историков», впоследствии теоретически отдавших все наши зауральские территории Китаю!

Ну, а откуда же взялись летописи у самих китайцев?

Согласно новейшим исследованиям, история Китая начала создаваться после того, как была написана лживая, необоснованно удлинённая в глубь веков история стран Западной Европы, якобы берущая своё начало от «древней» Греции и «древнего» Рима[21].

А написали её китайцам иезуиты-«просветители» из Ватикана, обосновавшиеся в Китае задолго до присоединения к России Приморья и Приамурья. Они же сочиняли китайцам «китайские летописи». Вот современный отзыв и об их качестве, и о правдивости описания древней и средневековой истории самого Китая:

«Что же происходило на территории современного Китая ранее XVI века н.э.?

Сегодня, по-видимому, на этот вопрос ответить уже не удастся, по крайне мере, на основании письменных источников. Сохранившиеся до нашего времени китайские летописи рассказывают нам о событиях на территории современного Китая, начиная лишь с эпохи XVI-XVII веков н.э.

А первые их главы рассказывают не об истории современного Китая, а об истории Европы...

Мы отдаём себе отчёт в том, насколько будет трудно читателю расстаться с мифом о глубокой древности Китая и восточных цивилизаций в целом. Все мы издавна приучены к мысли о древности Востока по сравнению с Западом. Однако, в результате беспристрастного анализа приходится признать, что возраст восточной цивилизации примерно такой же, как и западной.

Письменные источники в странах Востока находятся в гораздо худшем состоянии, чем на Западе. Если на Западе наука располагает старинными рукописями, восходящими к XVI-XVII векам н.э., и они доносят до современности европейскую историю, начиная приблизительно с X-XI веков (хотя и в искажённом виде), то в Китае ситуация много хуже.

Здесь мы имеем письменные документы, относящиеся, по-видимому, лишь к XVII-XVIII векам н.э. Вряд ли мы сможем узнать что-либо о китайской истории ранее XIV века н.э. Тем более, что, как мы показали выше, окончательная версия «древней-китайской истории создана, вероятно, лишь в конце XVIII — начале XIX века н.э.»[22].

Синолог Н. Я. Бичурин (Иакинф), кроме книг о Китае, был автором первого в России учебника китайского языка. Палладий (Кафаров) провёл 30 лет в Пекине в составе русской православной миссии. Вот сведения о нём:

«Круг научных интересов К. был крайне разнообразен. Его переводы, исследования и описания посвящены изучению прошлого Китая, Монголии, истории маньчжур, киданей и других кочевых племён. Большое внимание К. уделял изучению истории связей Китая с другими народами, особенно истории русско-китайских отношений»[23].

Надо полагать, Иакинфу и Палладию руководством РГПЦ было предписано войти в контакт с иезуитами и ни в коем случае не допустить разночтения в том, что уже написали китайцам о журах и манжурах, о Приморье, Приамурье и Манжурии «просветители» от Ватикана, с тем, что будет написано о них в российской истории. Разумеется, не во славу России, а в ущерб ей.

Палладий, видимо, успешно утряс возникшие вопросы с иезуитами и, прихватив с собой «древние китайские летописи», на которых, надо полагать, едва просохла тушь, поторопился на только что присоединённые к России усилиями капитана русского флота Г.И. Невельского и генерал-губернатора Восточной Сибири графа Н.Н. Муравьёва-Амурского, территории.

«Поездка знаменитого синолога в 1870-1872 гг. из Пекина через Маньчжурию до Благовещенска, а затем через Хабаровск в Приморье, несомненно, ускорили организацию в 1884 г. во Владивостоке Общества изучения Амурского края. Работы П. Кафарова, а затем исследования членов этого Общества открывают качественно новый этап в истории археолого-этнографического изучения юга русского Дальнего Востока»[24].

И Общество изучения Амурского края в заданном Кафаровым режиме начало прилежно трудиться. Печатные труды всех четырёх синологов, и прежде всего Бичурина-Иакинфа, исправно появляются в Санкт-Петербурге, начиная с 1828 г.

Понятно: запахло «жареным»: а вдруг археологические раскопки и сохранившиеся в Приморье памятники и архитектуры, и жизнедеятельности русов расскажут правду о настоящей, а не выдуманной истории не только Сибири и русского Дальнего Востока, но и Руси-России в целом. И священник-китаист, засучив рукава своей рясы, становится ещё и... археологом: «Кафаров... в 1870-71 принимал участие в археологич. и этнографич. экспедиции в Уссурийский край, предпринятой Русским географическим обществом» (БСЭ, 1953).

6.

Среди иллюстраций к этой главе вы увидите изображение не то людей, не то бесов. Один из них машет мотыгой, другой — вспахивает поле. Это фрагмент крупного панно, выполненного на стене Приморского Государственного музея (ПГОМ) им. В.К. Арсеньева, точнее — в зале, где расположена экспозиция, посвящённая государству бохайцев-чжурчженей I-XIII вв. Изображённые на панно крестьяне — якобы и есть чжурчжени.

О том, что это не русские, а китайцы (интересно, на основании чего всё-таки?) можно судить по их одеянию и, главное — по причёске! В причёске-то и есть вся «научная» прелесть данной экспозиции. Имея в виду обитателей Приморья I-XIII вв. устроители этой экспозиции изобразили причёски китайцев... второй половины XVII- начала XX вв.!

Эту уродующую человека причёску (выбривать голову спереди, а остававшиеся сзади волосы заплетать в косичку) насильно, в знак покорности себе, ввели в «моду» манжуры, завоевавшие Китай и севшие на китайский престол в 1644 г.

Учёные устроители этого отдела не могли не знать этой подробности. Рассчитана эта «неточность» на часто посещающих музей китайцев, помнящих ещё эти косички, но не знающих, что введены они были всего лишь 350 лет назад.

В этой экспозиции есть ещё одно панно — многокрасочное, несомненно, стоившее Музею больших денег, на котором изображены будни блистательной столицы чжурчженей, населённой не менее блистательными её жителями: тут и полководцы, и купцы, и какие-то чиновники. «Естественно», все они азиатской внешности и одеты в китайские костюмы.

Из представленных в экспозиции археологических находок в Приморье преобладает те, которые приятны глазу китайца.

В 2000-м, приехав в родной для меня город Владивосток, я услышал от друзей, что отдел чжурчженей Музея несколько раз в день превращают в импровизированную площадку для митингов китайцы-туристы; их может прибывать 5-6 групп в день.

Отправившись в Музей, я спросил у пенсионерок — дежурных смотрителей этого отдела — правда ли это? Они ответили: «Совершеннейшая правда! Вы сами можете в этом убедиться».

Очередная группа туристов из Китая не заставила себя ждать. Скука на лицах китайцев сменилась оживлением. Всё громче и громче они стали кричать: «Смотрите, смотрите! Русские сами признаются, что Приморье когда-то принадлежало нам, китайцам! Русские — это оккупанты! Пусть русские свиньи убираются отсюда!».

Ко всему прочему, группу сопровождал не российский гид, а китайский. Возможно — практикующийся в антирусской пропаганде политработник НОАК. Он-то и подогревал митингующих.

Во Владивостоке 2003-го я увидел, что русофобская вакханалия в Музее не прекращается. Бестактность посещающих его китайцев была всё та же.

«В Москве разгорается скандал между Комитетом по туризму и китайскими экскурсоводами. Во время осмотра достопримечательностей московского Кремля экскурсоводы рассказывают о России, как о “варварском королевстве, незаконно отобравшем Дальний Восток и Сибирь у Китая”, передаёт “Эхо Москвы”. Поведение китайских экскурсоводов вызвало беспокойство в Ростуризме.

Как отмечает доктор исторических наук Института стран Азии и Африки Константин Тертицкий, некоторым из китайцев присущ шовинизм. “Они считают, что их культура самая древняя, а все прочие народы находятся ниже их по уровню развития”, — считает Тертицкий.

Чиновники намерены подключить к разбирательству ФСБ, МВД и федеральное правительство.

Первый подобный инцидент произошёл несколько месяцев назад во время визита председателя КНР Ху Цзиньтао в Москву. Китайский ансамбль “Весна” готовился исполнить песню “Размышления о России”, наполненную сарказмом в отношении России, её жителей и политического устройства» (Newsru.com // «За Русское Дело» № 2/139, 2007).

Можно с уверенностью предположить, что начала обкатываться-опробываться подобная схема поведения в России китайских туристов и их гидов во Владивостоке, в ПГОМ им. В.К. Арсеньева.

Разумеется, редакция газет «За Русское Дело» и «Потаённое» и я, их главный редактор, не могли промолчать о деяниях прокитайской пятой колонны в ПГОМ им. В.К. Арсеньева. Соответствующего содержания открытое письмо было направлено губернатору Приморского края.

Губернатор, как это принято, перенаправил письмо в критикуемый нами Музей. Откуда вскоре пришёл ответ (исх. № 287 от 27.12.06):

«Уважаемый Олег Михайлович! Дирекция ПГОМ им. В.К. Арсеньева, которой была передана копия Вашего открытого письма от 15.11.2006, не может согласиться с Вашими выводами об экспозиции «Археологическое прошлое Приморья» ПГОМ им. В.К. Арсеньева.

Вы утверждаете, что в нашем музее «умышленно в китайском духе оформлен отдел «Государство чжурчженей» и что дирекция музея, конечно же, не может не знать, на интересы какого государства работает экспозиция этого отдела».

Позвольте познакомить Вас с основными положениями концепции критикуемой Вами экспозиции. Хотелось бы отметить, что консультантами данной экспозиции выступили ведущие научные сотрудники Института истории, археологии и этнографии народов Дальнего Востока Российской Академии наук» (выделено мной. — О.Г.).

Директором этого Института является д.и.н. китаист В.Л. Ларин — персонаж, с описания «научной» позиции которого мы начали эту главу.

Заканчивается ответ из Музея так:

«Уважаемый Олег Михайлович, вы позиционируете себя, как публицист и в то же время даёте оценку в той области, в которой недостаточно компетентны.

Учёный секретарь ПГОМ им. В.К. Арсеньева (подпись) Москвитина С.П.».

Кто же конкретно подготовил для России «подарок» в ПГОМ им. В.К. Арсеньева, в письме почему-то не указывается.

В октябре 2007 г. я снова посетил Музей, где в экспозиции, рассказывающей о чжурчженях, увидел табличку такого содержания:

«АРХЕОЛОГИЯ ПРИМОРЬЯ. Авторы научного проекта Давиденко Т.И., Клименко И.Н.

Научный консультант: Ивлиев А.Л. — зав. сектором средневековой археологии Института истории, археологии и этнографии народов Дальнего Востока ДВО РАН.

Автор архитектурно-художественного проекта: Приходько Г.В. — член Союза художников РФ.

Художники-исполнители: Санников В.А., Большаков Н.Е., Мястовский П.И. — члены Союза художников РФ, Свиридова А.П., Кузнецова Г.А.».

Глава 3. «Стреляй не надо! Моя люди!»

Взирая на солнце, прищурь глаза свои, и ты смело различишь на нём пятна.

Козьма Прутков

1.

Что же это за «качественно новый этап в истории археолого-этнографического изучения юга русского Дальнего Востока»? «Качественно новый этап» это значит: подобострастно прокитайский и откровенно антирусский. Однако процесс исторического «окитаивания» Приморья шёл ни шатко, ни валко вплоть до появления в крепости Владивосток 28-летнего поручика В.К. Арсеньева.

«С 1899 по 1930 гг. на Дальнем Востоке работал известный исследователь, путешественник-натуралист и писатель Владимир Клавдиевич Арсеньев. За 30 лет своей неустанной деятельности В.К. Арсеньев выполнил ряд крупных исследований, посвящённых изучению различных районов Дальнего Востока, и опубликовал 62 работы научного, популярного и литературно-художественного характера. Из них самые замечательные — «По Уссурийскому краю» и «Дерсу Узала» стали чрезвычайно популярными и любимыми у широких кругов советских читателей» (Кабанов Н.Е. Предисловие к сб.: Арсеньев В.К. В дебрях Уссурийского края. М., 1950, стр. 3).

Дифирамбы в адрес В.К. Арсеньева поются без малого сто лет. Его именем названы города и улицы, изучающие его наследие без устали клепают кандидатские и докторские диссертации. Дошло до того, что РПЦ собралась его... канонизировать. А между тем, одни просто не видят, другие не хотят видеть, что столь уважаемый ныне В.К. Арсеньев подложил России и русскому народу большую свинью. Дело в том, что он, находясь на исконно русских землях (исконность их подтверждается многими и многими «доарсеньевскими» топонимами Приморья), уже более полувека как закреплёнными за Россией соответствующими Русско-Китайскими договорённостями, наносил их на карту как... китайские, давая горам, рекам, ручьям, падям, долинам, отдельным высотам, бухтам и т.д. китайские названия. Их — сотни! Например, в книге «По Уссурийскому краю. Путешествие в горную область Сихотэ-Алинь в 1902-1906 гг.» их приводится около двухсот: Да-цзянь-шань, Дао-бин-хэ, Эр-цзо-цзы, У-ла-хэ, Ле-фу-хэ, Чжун-дай-цзы, Ям-му-гоу-цзы, Хуан-ни-хэ-цзы, Да-у-хэ-ми-гоу и мн., мн., др. А сколько их в книгах не упомянуты, но, тем не менее, были увековечены на местности! Это деяние было закреплено и на карте Приморья, и на карте мира (китайцы не устают повторять, что «если топонимы в Приморье китайские, то Приморье в прошлом было китайским!»).

Мало того, Арсеньев с удивительной настойчивостью ищет и находит китайское происхождение давно устоявшихся топонимов.

«При ляоской династии озеро Ханка называлось Бейцин-хай, а в настоящее время Ханка, Хинкай и Синкай-ху, что значит «Озеро процветания и благоденствия». Надо полагать, что название озера Ханка произошло от другого слова, именно от слова «ханхай», что значит «впадина» (без прописанных рядом иероглифов, сочетание слово-слогов «хан хай», произносимых в разной тональности, может иметь несколько совершенно разных значений. — О.Г.). Этим именем китайцы называют всякое пониженное место».... Впоследствии русские переделали это слово в Ханка»[25].

В действительности же, Ханка это слегка переиначенное русское слова «ханьга»: «ХАНЬГА арх. Камышъ, тростникъ» (Вл. Даль). А тростника-то на озере Ханка — даль безбрежная, ширь неохватная! Нет, не удосужился Владимир Клавдиевич заглянуть в «Толковый словарь живого Великорусского языка» своего тёзки — Владимира Даля.

«Река Арзамасовка, — пишет Арсеньев, — по-китайски называется Да-дун-гоу (Там же, стр. 147). Примечания: “большая восточная долина”».

В.К. Арсеньев трогательно заботится, чтобы русские люди, заселявшие Приморье, не искажали насаждаемые им китайские топонимы:

«Весь следующий день был посвящён осмотру залива Владимира. Китайцы называют его Хулуай (от слова «хулу», что означает круглая тыква, горлянка, и «вай» — залив или бухта). Некоторые русские вместо Хулуай говорят Фалуай и производят его от китайского слова «фалу», что значит пятнистый олень, что совершенно неправильно» (Там же, стр. 160).

Там же на стр. 165: «Название Тапоуза есть искажённое китайское слово «Да-пао-цзы» (т.е. Большая лагуна)».

«Река Тадушу почему-то называется на одних картах Ли-Фуле, на других — Лей-фын-хэ, что значит «Удар грома». Тазы (удэхей-цы) называют её Узи. Некоторые ориенталисты пытаются слово «Тадушу» произвести от слова «Дацзы» (тазы). Это совершенно неверно. Китайцы называют его Да-цзо-шу (т.е. Большой дуб). Старожилы-китайцы говорят, что дуб этот рос в верховьях реки около Сихотэ-Алиня. Дерево было дуплистое, и такое большое, что внутри его могли свободно поместиться восемь человек. Искатели женьшеня устроили в нём кумирню, и все проходившие мимо люди молились богу. Но вот однажды искатели золота остались в нём ночевать. Они вынесли кумирню наружу, сели в дупло и стали играть в карты. Тогда бог послал жестокую грозу. Молния ударила в дерево. Разбила его в щепы и убила всех игроков на месте. Отсюда и получились два названия: Лей-фын-хе и Да-цзо-шу, впоследствии искажённое» (Там же, стр. 167, выделено мной. — О.Г.).

И т. д., и т.п. на страницах всех произведений легендарного Владимира Клавдиевича.

Штабс-капитан, слава Богу, оставил в покое топонимы «Амур», «Уссури», «Сихотэ-Алинь», Бикин, Пидан, Манзовка и ещё два-три. Может, Арсеньев видел в тайге развалины грандиозных китайских пагод, обвитых лианами дикого винограда, подобных полуразрушенным дворцам в джунглях Индии и Камбоджи? Или на Сихотэ-Алине он открыл пещеру, набитую старинными китайскими рукописями? Или спотыкался о надгробия заброшенных китайских кладбищ? Ничего такого он нигде не встретил. Тогда зайдём с другой стороны. Прибывший в Приморье для продолжения службы Арсеньев не слыхивал об угрозе его отторжения со стороны Китая? Может быть. У меня в руках доклад «Русское дело на Дальнем Востоке» Спиридона Дионисовича Меркулова. Того самого, который в мае 1921 г. возглавил последнее Временное Приамурское правительство. С 1901 по 1912 гг. он — известный публицист, автор более 100 работ о Дальнем Востоке. Китайцев он сравнивал со «сладкой чумой». 10 марта 1912 г. свой доклад «Русское дело на Дальнем Востоке» Меркулов зачитал во дворце Его Императорского Высочества Их Императорским высочествам Великим князьям Александру Михайловичу и Сергею Михайловичу в присутствии приглашённых Его Императорским Высочествам лиц:

«Ко мне обращались за советом, стоит ли браться за предприятие, затевать которое возможно лишь, если мы не потеряем Дальнего Востока? Положа руку на сердце, по совести и убеждению, я не мог советовать этого делать, пока не определилось, что правительство примет ряд мер к удержанию экономически уже отваливающегося края.

В то же время среди китайского населения в русском крае, в Маньчжурии воскресает идея, крепнет убеждение, что Приамурский край должен принадлежать Китаю. То же, по словам бывшего посланника в Китае, происходит и там. Ему, посланнику, открыто говорили, что Россия захватила этот край, пока Китай был слаб, что край этот — китайский. Это сознание китайцев проглядывает и в их резко изменившемся отношении к нам — русским. Одним словом, если нет открытых угроз, скрытые уже имеются. Нельзя не считаться с отрицательным значением такого убеждения в крае и Китае.

Мне кажется, нет нужды доказывать, что надеяться в XX столетии легко удержать только штыками отдалённую пустынную окраину, граничащую со всё более и более крепнущими соседями в течение долгого времени — невозможно. Мне кажется, трудно удержать, защитить окраину, всё более и более окружаемую теми, от кого её придётся защищать, но всё более порабощаемую ими экономически. Мне кажется, что сделать это без культурной, экономической, национальной связи окраины с центром невозможно.

Ваши Императорские Высочества и Милостивые Государи, я ни минуты не сомневаюсь, что если дело пойдёт так, как оно шло здесь с 1898 года, без всякой войны Россия, в конце концов, вынуждена будет отказаться от Приамурья. Недаром умные, практичные китайцы-купцы, когда заводишь с ними речь о возможности войны с Китаем, говорят:

— Зачем наша воевай, русский шибко хорошо. Его много китайский люди деньги давай.

По словам умного китайца в Чифу — хорошо, когда в Приамурье усиливаются казённые работы, а Маньчжурия заселяется и богатеет, потому что русские выбрасывают много денег. В этом отношении, в смысле поддержания развития русских экономических и колонизационных интересов в Приамурье, мы летим в пропасть. Это ясно будет из сравнения Приамурья в 1891 году с Приамурьем в 1910 году и при сопоставлении успехов наших с успехами Северной Маньчжурии за этот же период времени.

Население края в 1891 году (я имею в виду русское население, включая всех русских подданных) равнялось 130.000 душ. К 1910 году, не считая войск, оно возросло до 620.000 душ. Количество же китайцев в русском крае, не достигавшее в 1891 году 20.000 душ, к 1910 году возросло по самым осторожным подсчётам до 250.000. Население Северной Маньчжурии, не достигавшее в 1891 году 1.700.000 душ, к 1910 году возросло до 4.000.000 душ. В одной только Хейлуцзянской провинции оно увеличилось с 400.000 до 2.800.000 душ.

Разве это не жалкие результаты колонизационного дела в Приамурье, принимая во внимание русские расходы на него, по сравнению с колонизационными успехами в Маньчжурии, на которые китайское правительство само не затрачивало и не затрачивает ни копейки»[26].

Надо полагать, В.К. Арсеньев почитывал в газетах статьи С.Д. Меркулова.

Высказывали тревогу и другие известнейшие в то время люди:

«Сколько обитало на территории русского Дальнего Востока незаконно проникших китайцев, корейцев, японцев, никто не считал. Чехов писал в 1890 г. из Благовещенска в Петербург А.С. Суворину: «Китайцы начинают встречаться с Иркутска, а здесь их больше, чем мух...»

«Гнездились» они в основном в глухой тайге, но и в городах их было достаточно. По переписи конца XIX века во Владивостоке проживало немногим больше 29 тыс. человек, и среди них числилось более 10 тыс. китайцев, 1360 корейцев и 1260 японцев. Побывавший на Дальнем Востоке норвежский исследователь Фритьоф Нансен сообщил, что в 1910 г. население города насчитывало 89 600 человек, из них русских — 53 тысячи, китайцев — 29 тысяч, корейцев 3200 и 2300 японцев»[27].

Прекрасно знать о складывающейся ситуации и при этом напяливать китайский топонимический «презерватив» на русские территории — это ли не парадокс?

А вдруг Арсеньев, подолгу пропадая в экспедициях, в самом деле плохо представлял себе «Русское дело на Дальнем Востоке»? Однако вот, что писал он сам:

«”Как казаки в Запорожскую Сечь, так и в Уссурийский край шли китайцы (сравнение совершенно некорректное. — О.Г.), — напишет Арсеньев в своей книге. — Это были или преступники, которые спасались от наказаний и бежали из своего государства, или такие, которые не хотели подчиниться законам империи и желали жить в полнейшей свободе на воле».

Китайцы перебирались за Уссури и Амур из Сунгарийского края, куда из центральных районов Поднебесной ссылались преступники. Не знавшие семейного очага бродяги, «всякого рода негодяи, подозрительные личности, беглые и тому подобный сброд». Русских, добавляет автор, «они считали вассалами и требовали от них дани”. Вот с кем предстояло встречаться в тайге арсеньевским экспедициям, которые называли Амурскими (хотя проходили они в Уссурийском крае)»[28].

2.

Возникает уместный вопрос: откуда Арсеньев черпал китайские топонимы на незнакомой местности? Сам он их сочинять не мог, поскольку не знал китайского языка. Приходится предположить, что путешественник интересовался названиями у промышлявших в уссурийской тайге бродяг-китайцев («хунхузов»). Так оно, вероятно, и было. Факт остаётся фактом: Владимир Клавдиевич, шествуя по русской земле, пренебрёг возможностью спрашивать названия конкретных объектов природы у русских же людей: у переселенцев, у казаков, без малого пятьдесят лет осваивавших край, у старообрядцев, устремившихся сюда после «реформ» 1666-го в РГПЦ. Кроме того, он. как путешественник-первопроходец мог лично именовать местность таким образом, чтобы топонимически она была привязана к Центральной России. В сходной ситуации западноевропейцы, нанося на карту новые земли, дублировали названия родных городов, рек или шли в ход имена католических святых.

Возможна версия, что среди спутников Арсеньева был синолог из Владивостокского Общества изучения Амурского края, словотворчество которого и фиксировал Арсеньев. Однако учёного-синолога, как и простого переводчика, у Арсеньева не было. Ответы на вопросы, что как называется, фиксировал лично он. Записанные на слух русскими буквами китайские слово-слоги и уже однажды опубликованные он исправлял в последующих изданиях в прилагаемых к каждой книге «Примечаниях». Потому что «на пленэре» он вёл запись без учёта тональности произнесения слово-слогов, которая в китайском языке имеет смысло-разделительное значение. В «Примечаниях» при помощи русско-китайского словаря слово-слоги подгонялись под какой-то смысл; чаще автор переиначивал просто абсурдное на очень абсурдное.

В книге «По Уссурийскому краю»: «Эль-Поуза» исправлено на Эр-цзо-цзы (вторая заводь); «Кангоузу» — на Гань-гоу-цзы (сухая падь); «Тудинза» — на Ту-дин-цзы (земляная вершина) и мн., мн. др. При этом мы не видим прописанных рядом иероглифов. Но ведь лишь конкретным иероглифом можно как бы проштемпелевать значение записанного на слух слова в китайском языке. Не ставят иероглифы в «Примечаниях» и редакторы книг Арсеньева: наверное, не хотят быть смешными в глазах синологов. О смыслоразличительном значении тональности в китайской разговорной речи писатель, скорее всего, не знал, но героически зачем-то преодолевал лингвистические трудности.

В приведённой выше цитате из книги В.К. Арсеньева я обратил внимание на строку «Река Тадушу почему-то называется на одних картах Ли-Фуле, на других...». Значит, у первопроходца уже имелись, как минимум, две карты, на которых была река Тадушу. Но откуда? Арсеньев не уточняет их происхождение.

Реку Тадушу (на картах 1950-х гг. — Тадуши; ныне — Зеркальная) наносила на карту в 1874 г. топографическая экспедиция Л.А. Болыдева, описавшая северо-восточное побережье Приморья. Побывавшие до Арсеньева в Уссурийском крае русские путешественники М.И. Венюков, Н.М. Пржевальский, А. Мичи и др. карт Приморья не составляли.

Весьма возможно, что Арсеньев приехал во Владивосток из Польши с... готовыми картами-набросками Уссурийского края. Англо-японской разведке при полной прозрачности российско-китайской границы углубиться в тайгу и составить карту-схему Приморья (даже методом расспроса желтокожих искателей женьшеня) не составляло труда.

В таком случае, Арсеньеву надо было провести съёмку местности и зафиксировать китайские топонимы на якобы впервые составляемые карты. Цель — выбить стул из-под сидящего. Каким образом? Вот китайцы (а в случае покорения Китая самураями, то и японцы) подступились к России с территориальными претензиями. Доказывая свой исторический приоритет, наши достают карту и говорят: «Мы первыми в мире нанесли Приморье на карту. Правда, топонимы здесь китайские. Извините, наш Влад Клавдич сильно полюбил Восток».

А в ответ китайцы (или японцы) тоже достают карту Приморья с абсолютно идентичными топонимами и говорят, что она составлена в III веке до н.э. по приказу императора Циныпи Хуанди, а карта Арсеньева — ни о чём не говорит: он просто не мог обнаружить топонимы, отличающиеся от топонимов на карте времён Циныпи Хуанди!

Пусть обожающие путешественника возмущаются, читая эти строки. Идя пока чисто логическим путём, в рамках журналистской версии мы дерзнём предположить, что картограф и будущий писатель был агентом английской разведки, завербованным ещё в Польше.

В звании подпоручика он начинал службу в Новочеркасском полку, стоявшем на Охте в Санкт-Петербурге. Через два года, в 1897 г., продолжил её в Олонецком полку, дислоцированном в г. Ломжа недалеко от Варшавы. Англия готовила Японию к войне с Россией, предоставляя ей деньги и новейшие технологии. Она активизировала свою разведку. И в Польше — тоже.

Налицо факт: под Уссурийский край В. К. Арсеньев подвёл топонимическую мину замедленного действия! Воистину, «по делам да узнаете их»...

Читатель скажет, ну что вы! Арсеньев был типичным мягким русским интеллигентом, заблуждавшимся... Кто теперь не знает, что по своей простоте интеллигенты слали приветственные телеграммы японскому императору по случаю победы Японии над «проклятым самодержавием»? Но простота и наивность к Арсеньеву отношения не имеют.

3.

В аннотации к публикации Бориса Сумашедова в журнале «Чудеса и приключения» пишется: «Автор рассказывает о белых пятнах в биографии знаменитого русского путешественника, о тайных задачах его географических и этнографических экспедиций». Оказывается:

«Во Владивостоке Арсеньев стал учиться разведывательному делу. И быстро (! — О.Г.) овладел им. Мы мало знаем об этой стороне военной биографии знаменитого путешественника. Точно лишь известно, что поручика в 1902 г. назначают командиром крепостной конно-охотничьей команды — мобильной разведывательной группы. “Охотники подбирались обычно из казаков....Весной 1905 г., когда Россия начала войну с Японией, Арсеньева производят в штабс-капитаны и подчиняют ему уже две команды.... Арсеньевские охотники задержали немало шпионов и диверсантов.... Генерал-губернатор Приамурского края П.Ф. Унтербергер быстро оценил способности капитана Арсеньева и перевёл его поближе к штабу, в Хабаровск. А весной 1906 г. назначил начальником большой экспедиции в дебри Сихотэ-Алиньской тайги.

Генерал-губернатор рассчитывал, что Арсеньев с приданными ему офицерами и стрелками реализует свой опыт, накопленный в разведывательных рейдах во время минувшей войны. Громадные пространства — от побережья Японского моря и по распадкам, рекам, склонам Сихотэ-Алиньского хребта, его перевалам — надо было преодолеть пешим ходом, чтобы знать досконально, где возможны высадки вражеских десантов, где пройти войскам, где наступать, где обороняться, маневрировать или принимать бой.

Был в перечне поставленных задач пункт «Сведения о японских шпионах”»[29].

Первые путешествия Арсеньева начинаются в 1902 г. и тоже совмещаются, надо полагать, с обязанностями «охотника за шпионами и диверсантами». Однако вот, как встречает он в 1902 г. неожиданно появившегося на его таёжном становище странного бродягу.

— Стреляй не надо! Моя люди!.. — послышался из темноты голос, и через несколько минут к нашему огню подошёл человек.

Одет он был в куртку из выделанной оленьей кожи и такие же штаны. На голове у него была какая-то повязка, на ногах унты, за спиной большая котомка, а в руках сошки и старая длинная бердана.

— Здравствуй, капитан, — сказал пришедший, обратясь ко мне.

...Не расспрашивая его, кто он и откуда, я предложил ему поесть. Так принято делать в тайге»[30].

Так возник в жизни Арсеньева его знаменитый проводник Дерсу Узала. Насчёт предложить поесть, — это возражений не вызовет: обычай гостеприимства до сих пор жив в Уссурийской тайге. А вот вопрос, кто ты и откуда, у таёжного костра во все времена был и уместен, и обязателен — об этом вам скажет любой дальневосточник. Тут Владимир Клавдиевич опять что-то не договорил.

По моему глубочайшему убеждению, «Дерсу» был хорошо подготовленным японским шпионом. И если борец с диверсантами и шпионами не спросил никаких документов и наивно поверил в рассказы «Дерсу» о погибшей в эпидемию оспы семье и о прочих деталях его простенькой «легенды», начал с умилением восторгаться его умением выживать в лесу, то это странно. Странно в условиях надвигающейся войны с Японией.

Не странно будет только в том случае, если предположить, что романтическая встреча у ночного костра была запланирована ещё в... ВаршаВс. «Дерсу» сопровождал Арсеньева какое-то время, потом исчезал из его поля зрения (чтобы передавать отчёты в Японию?) и появлялся вновь. Перед тем, как исчезнуть в 1906 г. навсегда (кстати, сразу после выполнения экспедицией Арсеньева очень ответственного задания генерал-губернатора П.Ф. Унтербергера), «Дерсу» инсценировал собственное убийство на станции Корфовская вблизи Хабаровска.

«Недели через две... я получил телеграмму следующего содержания. «Человек, посланный вами в тайгу, найден убитым».

«Дерсу!» — мелькнуло у меня в голоВс. Я вспомнил, что для того, чтобы в городе его не задерживала полиция, я выдал ему свою визитную карточку с надписью на оборотной стороне, кто он, и что жительство имеет у меня. Вероятно, эту карточку нашли и дали мне знать по телеграфу.... Двое рабочих копали могилу, а рядом с ней на земле лежало чьё-то тело, покрытое рогожей. По знакомой мне обуви на ногах я узнал покойника.

— Дерсу! Дерсу! — невольно вырвалось у меня из груди»[31].

Что ж вы, Владимир Клавдиевич, взглянули на обувь, а не в лицо убитому? Так и не взглянули б. Но: «Рабочие подошли к Дерсу и сняли с него рогожку. Прорвавшийся сквозь густую хвою солнечный луч упал на землю и озарил лицо покойника. Оно почти не изменилось»[32]. Но всё-таки изменилось?

Надо полагать, опытному диверсанту найти в тайге похожего на себя китайца, убить и переодеть в свою одежду не составляло никакого труда... А визитка? Конечно же, конечно же, оставлена на трупе! Именно для этого, а не для чего-то ещё и выдал Арсеньев визитку своему «Дерсу». «Элементарно, Ватсон!» — как сказал бы Шерлок Холмс.

Честно говоря, это место в записках «борца со шпионами» похоже на зашифрованный отчёт. В действительности-то всё было совсем не так. Вот, что мы нашли в воспоминаниях жены путешественника — Анны:

«Дерсу ушёл от нас, когда Володя был в лесу. Потом мы узнали, что 13 марта 1908 года каторжники, добывающие гранит на Хехцире (горы в окрестностях Хабаровска. — О.Г.), убили Дерсу из-за его винтовки.

Осенью 1908 года Володя вернулся из короткой экспедиции, ходил под Хабаровск. Я ему говорила, что Дерсу погиб, сначала Володя не поверил. Он сразу на Корфовскую, это в 25 километрах от нас. Могилу Володя не нашёл. Они искали вместе с Дзюлем, другом Володи, начальником станции Корфовская. Через сутки Володя вернулся, утомлён, огорчён. Траурное настроение. «Мой Дерсук исчез». Следствия не было. Тогда жизнь инородца не ценилась»[33].

Любая информация о жизни и деятельности Арсеньева предавалась гласности, а вот воспоминания его жены почему-то ждали публикации более полувека.

...Высказывания «Дерсу» о жизни растений и животных выдают в нём синтоиста-«язычника», т.е. японца. «Дерсу» прямо-таки переигрывал со своим панпсихизмом — это слово в синтоизме обозначает наделение разумом всего, что окружает человека: животных, растений и даже камней. В кинофильме Акиры Куросава «Дерсу Узала» это подчёркивается очень выпукло.

Но нет ни одной научной работы о религии и мировоззрении приамурских народцев, в которых цитировались бы афоризмы «от Дерсу». А ведь, казалось бы, какой кладезь! Куросава неспроста загорелся снимать этот фильм (1975). Чтобы отметить 100-летие со дня рождения до сих пор засекреченного шпиона?

О высоком уровне японской разведки немало написано. Известно, что командующий японским военным флотом адмирал Того, желая убедиться в правильности выбранной им тактики ведения войны с русскими, лично вёл разведку в Порт-Артуре, работая в качестве «золотаря», т.е. чистил уборные в русских солдатских и офицерских казармах.

Подготовку японского шпиона, проникшего в Петербург под видом раненого русского офицера, показал писатель А.И. Куприн в рассказе «Штабс-капитан Рыбников». Рыбникова подозревали, но так и не смогли разоблачить агенты русской разведки, пока этому не посодействовала проститутка в борделе, услышавшая, как её клиент вдруг закричал во сне «Банзай!»[34].

Весной 1920 г. командующий партизанской Красной армии Яков Иванович Тряпицын, отступающий перед угрозой японского военного десанта, покидал со своим штабом Николаевск-на-Амуре. В качестве проводника он имел неосторожность нанять подвернувшегося под руку тунгуса.

«Проводник» двадцать двое (!) суток водил отряд по тайге, хотя пройти надо было по достаточно обжитой местности всего 400 км (до посёлка золотодобытчиков Керби; ныне это посёлок им. Полины Осипенко). Без сомнения, ловко изображал из себя природного следопыта японский лазутчик. Потерянного времени оказалось достаточно, чтобы в среде беженцев, скопившихся в пос. Керби на р. Амгунь другим японским лазутчикам вызвать озлобление против Тряпицына, а затем осудить и расстрелять его со всем штабом.

Другой образ таёжного проводника подарил дальневосточной литературе писатель Гр. Федосеев («Смерть меня подождёт», «В тисках Джугдыра», «Тропою испытаний», и др.), в качестве топографа-геодезиста наносившего на карту север Хабаровского края в 1950-1960 гг. Это эвенк Улукиткан.

«Геодезистам и топографам благодаря Улукиткану удалось сохранить на карте этого региона названия рек, озёр, хребтов»[35]. А где топонимы, зафиксированные В.К. Арсеньевым со слов его проводника?

К моей маме, Лахмостовой Зое Леонтьевне, всю жизнь проработавшей наблюдателем метеопоста в нижнем течении реки Бикин (один из правых притоков Уссури) в черте посёлка Лесопильное, нередко наезжал с верховьев Бикина её начальник, техник-метеоролог — удэгеец (а может быть, таз) по фамилии Уза (само собой, без окончания «-ла», которое идёт из китайского языка и означает «старик»).

Уза — это имя одного из родов народа Удэ. Если Дерсу УЗАла не японский шпион, то к роду Уза он не может не принадлежать; и потому мне показалось странным, почему техник-метеоролог Уза за много лет ни разу не загордился столь знаменитым родственником, почему в удэгейском национальном посёлке Красный Яр в верховьях Бикина до сих пор нет памятника Дерсу?

Когда я однажды попросил техника рассказать о Дерсу, то Уза вдруг побледнел, странно посмотрел на меня и ничего не ответил. Надо полагать, перебирали они, современные удэгейцы (или тазы), своих умерших родственников досконально, но безрезультатно: не было в роду Уза Дерсу Узала. Никогда.

Побледнел и промолчал техник Уза потому, видимо, что получил инструктаж «не болтать» от Приморского КГБ...

Здесь стоит рассказать, какая в связи с деятельностью В.К. Арсеньева топонимическая драма ожидала Приморье в наши дни...

4.

В старой сумке я держу карты Российской Федерации. Вынимаю на досуге первую попавшуюся. Оказалась — Свердловской области. Смотрю, и глаза разбегаются от множества названий рек, озёр, возвышенностей, проникнуть в смысл которых современному человеку практически невозможно. Здесь реки: Реж, Лямиа, Тагил, Ницца, Кирга, Пышма, Лозьва, Саска, Ёлва и т.д.; озёра: Ваткатур, Синтур, Куртугуз и т.д. Точь-в-точь такая же картина на картах всей Руси от берегов Тихого океана до Балтики.

Непонятны они потому, что возникли в глубочайшей древности, придуманы были по теперь забытым лингвистическим законам. Обычно «учёные»-топографы находят созвучные этим именам слова в лексиконе какой-нибудь малой народности и «переводят» на русский язык. Получается смешно, коряво, нелепо, но, тем не менее, так принято.

Но! О том, какое значение они имеют в познании тайн истории России, говорит открытие, сделанное доктором исторических наук, лауреатом премии им. Дж. Неру Н.Р. Гусевой и канд. ист. наук С.В. Жарниковой.

Оказывается, многие названия рек на европейском Севере Руси продублированы в... Индии, а если и не продублированы, то легко переводятся на современный русский при помощи санскрита — одного из диалектов древнеславянского. И ничего сверхъестественного в этом нет, потому что древнеиндийскую цивилизацию основали когда-то славяно-русы, часть которых ушла в будущую Индию с Русского Севера.

«На Русском Севере по сей день можно встретить названия рек, явно связанные с санскритом, объясняемые только при помощи древнего языка арьев — санскрита, так же как названия многих деревень и сёл»[36].

Вот «индийские» имена рек Архангельской и Вологодской областей: Ганга, Гавиньга, Гангрека, Гангозеро, Гавяна, Индога, Индига, Калия, Лала, Лакшма, Сумера, Тара и т.д., и т.п. (названия даются по картам, взятым из дореволюционных изданий).

Не сомневаюсь в том, что остальные топонимы Руси, в том числе и на Урале, со временем получат доказательства их русского происхождения.

И какой вред нанёс бы некий реформатор, взявшийся стирать топонимы с карты России! А если бы такое однажды произошло, то легко представить ужас людей, однажды проснувшихся на берегах не Волги, а, предположим, реки Глинистой, не Ангары, а реки Хариузной и т.п.

Примерно такую ситуацию пережили жители Приморского края, когда в конце 1980-х гг. вдруг увидели, что на картах, дорожных указателях, в газетах, официальных документах десятки и сотни рек, ручьёв, сопок, падей стали вдруг называться «не так».

Частично некоторые топонимы Приморья (Иман, Тетюхе, Манзовка, Сучан и др.) были ликвидированы сразу после известных событий на уссурийском речном острове Даманский в 1969 г. Населению вполголоса власти дали понять, что сделано это было потому, что названия эти китайского происхождения, что «китайцам не надо давать повода для территориальных притязаний».

Тотальная и гораздо более дорогостоящая акция конца 1980-х гг. (под шумок «перестроечной» вакханалии) была проведена тоже втайне от населения и неизвестно по чьей инициатиВс.

Действительно, карта Приморья до её переписывания, была «нафарширована» китайскими названиями. Как уже сказано выше, «наградил» ими эти исконно русские земли ни кто иной, как писатель и путешественник, топограф и географ-краевед В.К. Арсеньев. Может быть, мы к нему слишком предвзяты? Тогда всмотримся в его топонимическое творчество ещё раз. Вот как, к примеру, кладёт он на карту бассейн реки Иман (ныне это река Бол. Уссурка):

«Река Тайцзибери (один из притоков Имана. — О.Г.) длиной 100 км, она очень порожиста, завалена буреломом... В нижнем течении Тайцзибери имеет следующие притоки: с правой стороны Цоло-гоузу (12 км), Чанцзуйзу, с горой того же имени, и Сибичу; потом следуют: Ханихеза, Бэйлаза и Динанца. Сибича образуется из слияния Сяо-Сибичи и Санчазы и имеет течение в среднем 9 км в час, глубину около 1,5 м и ширину близ устья 50 м. Если идти вверх по правой речке, то можно в два дня выйти на р. Бейцухе, по второй — в четыре дня на Шитохе (верхний приток Бикина). С левой стороны в р. Тайцзибери впадают: Нанца (25 км), Тяпо-гоу (20 км), Цамцагоуза (30 км), Поумазыгоу (12 км) и Талингоуза (40 км). Между устьями третьей и четвёртой рек находится довольно высокая гора, которую местные китайцы называют Логозуйза»[37].

Неприятные для русского уха и глаза китайские слова в изобилии нагромождены во всех сочинениях В.К. Арсеньева.

В конце каждой своей книги Арсеньев даёт развёрнутые «Примечания», в которых переводит топонимы с китайского на русский. Например, Цологоузу сначала поправил на Цзо-ло-гоу-цзы, а потом указал — «долина с завядшей травой»; Чанцзуйзу исправлено на Чан-цзун-цзы, что якобы обозначает «длинный клюв». И т.д., и т.п.

Один и тот же слог, произнесённый в разной тональности, может иметь до четырёх совершенно разных значений. Например, «дао» это: и «остров», и «опрокидывать, лить жидкость», и «путь, дорога», и «до, доходить, достигать, прибыть»[38]. Поэтому точный смысл какого-то сложного понятия даже китаец может уяснить, лишь увидев его прописанным в виде иероглифа.

Поскольку хунхузы писать иероглифы не умели, то Арсеньев по возвращении домой при помощи китайско-русского словаря приспосабливал «Цологоуза» под «Цзо-ло-гоу-цзы», «Чанцзуйза» под «Чан-цзун-цзы» и т.д. Потому что слогов «цо» и «за» в китайском языке просто-напросто не существует, и он подгонял их под «цзо» и «цзы». Отсюда «длинные клювы», «долины с завядшей травой» и прочая тарабарщина.

В.К. Арсеньев был и остаётся тёмной личностью, хотя бы из его отношения к попадающимся на его пути явно некитайским названиям. Вот встретилась ему в бассейне р. Иман котловина под названием Картун «в 6 км длиной и 3 км шириной». Название чисто русское. Открываем словарь Вл. Даля: «КАРАж. казнь, наказание, строгое взыскание»; «ТУНЕ нар. тунно сиб. (! — О.Г.) втуне, даром, безплатно, без пользы; тщётно, дарово, напрасно, попусту; без вины, без причины». То есть в этой котловине кто-то когда-то был «невинно казнён». До сих пор в разговорном русском слово «карачун» означает «конец», «смерть», «гибель» (Вл. Даль).

Но путешественнику по возвращении во Владивосток, как уже тоже замечено, не приходило в голову заглянуть в словарь Вл. Даля. Он пишет: «Слово «картун» (вероятно «гао-ли-тунь») означает «корейский посёлок».

Не вдохновил Арсеньева на поиски русских корней в приморских топонимах даже такой эпизод: «Незадолго до сумерек мы добрались до участка, носящего странное название Паровози. Откуда произошло это название, так я и не мог добиться»[39]. Как откуда? От слова «паровоз»! Он, наверное, был бы рад переиначить и это слово на китайский лад, но никак не получилось!

В этой книге мы поясним, откуда в дремучем Уссурийском крае появился этот топоним, а пока замечу, что, не умаляя заслуг В.К. Арсеньева, пора всё-таки разобраться в побудительных мотивах этого человека, заложившего под Приморье топонимическую мину замедленного действия.

Первые карты Приморья и Приамурья и до революции 1917 г., и в советские времена создавались, естественно, при активном участии В.К. Арсеньева и по состоянию на 1969 г. содержали в себе:

1) топонимы, зафиксированные В.К. Арсеньевым со слов китайских бродяг;

2) топонимы, данные местными малыми народностями;

3) топонимы, данные славяно-русами до н.э. и сохранившиеся неискажёнными до 1969 г.;

4) топонимы, данные славяно-русами до н.э., но китаизированные В.К. Арсеньевым;

5) топонимы, данные славяно-русами и сохранившиеся до наших дней.

Представление о первой группе читатель уже имеет, на второй не буду останавливаться, т.к. к ним в общем-то замечаний нет.

К третьей группе относятся: Манзовка, Иман, Сучан, Пидан, Шайга, Ханка, Кхуцин, Пфусунг, Садага, Улунга, Самарга, Тамга, Табарга, Силан, Сица, Олон, Лефу Фудзин, Майтун и мн. др.

К четвёртой группе относятся гидронимы, искажённые вследствие неправомочного исправления русских окончаний в названиях рек «-ха» и «-га» на китаизированное «-хе» и «-гоу». Тетюха — на «Тетюхе», Майха — на «Майхе», Улаха — на «Улахе», Мутуха на «Мутухе», Култуха на «Култухе» и мн. др.; Ванга на «Вангоу», Квандага на «Квандагоу», Поуга на «Поугоу», Инза-Лазага на «Инза-Лазагоу», Литянга на «Литянгоу» и мн. др. Кстати, если «хе» по-китайски «река», то «гоу» вовсе не «река», а: «ров, канава»; «собака»; «достаточно, довольно».

К пятой группе относятся: Амур, Сихотэ-Алинь, Уссури, Бикин, Алчан, Хор и др.

Разумеется, карту Приморья надо было чистить от китаизмов, но, во-первых, после глубоко научной проработки возникшей проблемы, в том числе путём организации экспедиций «по следам Арсеньева» с целью возможного выявления русских названий, существовавших ко времени его путешествий; во-вторых, делать это надо было не подковёрно, а в условиях широкого объяснения ошибок Арсеньева, т.е. гласно.

Вот малая часть современных названий рек Приморья, родившихся «от фонаря» в тиши кабинетов тамошних чиновников: Осиновка, Спасовка, Крыловка, Кривая, Перекатная, Чёрная, Берёзовка, Малиновка, Откосная, Партизанская, Зеркальная, Высокогорская, Черёмуховая, Рудная, Дорожная, Комиссаровка, Студёная, Илистая, Снегуровка, Павловка, Арсеньевка, Улитка, Ивнячка, Комаровка и т.п.

Привожу выходные данные первой обновлённой карты Приморья: «Карта составлена и подготовлена к печати Дальневосточным аэрогеодезическим предприятием Роскартографии в 1989 г. Адрес: 680000 г. Хабаровск, ул. Шеронова, 97. Редакторы В.Ф. Анейчик, П.Г. Вебер».

5.

В своей книге «Белый Конь Апокалипсиса» топонимической драме Приморья я посвятил несколько страниц. От простых читателей Приморья у меня — ни одного недоброжелательного письма. Отрицательные отзывы пришли от людей, кормящихся из «научного корыта», т.е. прямо или косвенно ответственных за бездарно проведённую операцию на карте Приморья.

По своей наивности я полагал, что «специалисты» будут мне благодарны за методологию прочтения русских топонимов, не уничтоженных Арсеньевым, по Всеясветной Грамоте Древней Руси. Однако их отзывы — это просто оскорбления в мой адрес. К таковым относится, например, публикация в «Вестнике Сахалинского музея» за 2004 г. статьи известного в Хабаровске картографа Г.Г. Левкина. На предложения объясниться он ни разу не ответил. Поэтому я был вынужден обратиться к нему с открытым письмом, которое я привожу здесь, чтобы читатель почувствовал остроту возникшей проблемы.

«Топографу-академику ЛЕВКИНУ Г.Г., г. Хабаровск

Копия: губернатору Приморского края г-ну Дарькину,

г. Владивосток

ОТКРЫТОЕ ПИСЬМО

Уважаемый Григорий Григорьевич!

Выражаю своё недоумение по поводу Вашего отзыва на мою книгу «Белый Конь Апокалипсиса» в ежегоднике «Вестник Сахалинского музея» № 11 за 2004 г. подзаголовком «Издевательство над топонимикой». Вы позволили себе в некорректной форме (мы с Вами лично не знакомы) «прокатиться» по моей персоне:

«Написана она (книга. — О.Г.) на уровне амбициозного репортёра-неудачника из районной газеты, который, услышав звон, не разобравшись, где он, сам начинает бить во все колокола, выдавая растрезвоненное за научное открытие. Может быть, это сказывается его давняя работа гражданским вольнонаёмным в отделе писем газеты Краснознамённо