Аллилуйя

День, как на погосте,

тих и безутешен.

Ты прости мя, Господи,

аз есмь грешен.

Усмиряю гордость,

только это всуе,

возлюбил я, Господи,

женщину чужую.

Жить в страданьях-горестях –

словно ад кромешный.

Ты прости мне, Господи,

что я счастлив, грешный.

Чуть не каждый вечер

подойду к порогу:

окна её светят –

ну и слава Богу.

АМИНЬ

В книге жизни — на главном месте,

хоть читается между строк,

не жена мне она, не невеста,

моя слабость, мой грех, мой порок.

Грешник я, что отнюдь не тайна,

святость — это удел не всех,

а она у меня — святая,

мой прекрасный, мой смертный грех.

Не суди её, Господи Боже,

и когда в предвечернюю синь

я войду, окаянный, к ней всё же,

Ты прости её, Боже.

Аминь!

КИСТЬ РУКИ

Я хочу кисти рук положить на бумагу,

написать их портрет

лёгкой кисточкой рифм,

предсказать их судьбу,

что под силу лишь магу,

и мазками любви передать колорит.

Вот мужская рука –

дерзновенье природы.

Пусть покрыта жгутами из жил –

не беда:

от рабочего сердца по трубопроводам

притекает могучая радость труда.

А вот эта рука у меня на колене –

абрикосовых сдержанных красок игра,

в ней покорность любви,

сладость робких волнений

и задумчивость бликов ночного костра.

По рукам потекли голубые прожилки,

и струится по ним дар твоей теплоты,

и за эту их нежность, за эту их пылкость

мы готовы сжигать за собою мосты.

КИСТЬ ХУДОЖНИКА

Снова холст загрунтован.

Пусть картинами холл

переполнен, но снова

мир ложится на холст.

И вмещается в раме

мир бушующих чувств,

ярко-красная радость,

тёмно-синяя грусть…

В древних бронзовых лицах

стало больше тепла,

когда кисть живописца

ещё камнем была.

И душа этих первых

нам предельно ясна –

вон, на скалах пещерных

каменеет она.

Да и нам акварелей

ароматы вдыхать,

чтоб сердца потеплели,

стали мягче стучать,

чтоб их трудная песня

на полотна легла,

чтоб она с ними вместе

до потомков дошла,

И потомки смогли бы,

оглянувшись назад,

сквозь столетия-глыбы

посмотреть нам в глаза...

Снова кисти в работе,

и по ним не спеша

на пространства полотен

льётся чья-то душа.