Рукописание князя Владимира

«Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа, молитвами святой Богородицы и приснодевы Марии и святых анге­лов. Вот я, князь Владимир, сын Васильков, внук Рома­нов, даю землю свою всю и города после моей смерти брату своему Мстиславу, и стольный город свой Влади­мир. Другую же грамоту написал я брату своему такую же, хочу еще и княгине своей написать такую грамоту.

Во имя Отца, и Сына, и святого Духа, молитвами свя­той Богородицы и приснодевы Марии, святых ангелов. Вот я. князь Владимир, сын Васильков, внук Романов, пишу грамоту. Дал я своей княгине после своей смерти город свой Кобрин, с людьми и данью. Как при мне платили дань, пусть так же после меня платят моей княгине. А что я ей дал село свое Городел с податью — то пусть люди как на меня работали, так и на мою княги­ню после моей смерти. А если будет князь город строить, то они пусть останутся к городу и платят поборы и та­тарскую дань князю. А еще дал ей, моей княгине, Садовое, и Сомино, и монастырь свой Апостолов, кото­рый я сам создал, село Березовичи купил у Юрьевича, у Федорка Давыдовича, и дал за него пятьдесят гривен кун, и пять локтей скарлата, и латы пластинчатые — и дал то село монастырю Апостолов. А княгиня моя после моей смерти, если захочет пойти в монахини, то пойдет, а если не захочет — пусть как ей нравится. Мне не смотреть, встав из гроба, кто что будет делать после моей смерти».

После этого Владимир послал к брату, так говоря: «Брат мой Мстислав, целуй мне крест, что ты не отни­мешь у моей княгини ничего из того, что я ей дал, после моей смерти, и у этого ребенка Изяславы, и что не отдашь ее насильно замуж ни за кого, а только туда, куда будет княгине моей угодно, туда ее и отдавай». Мстислав же сказал: «Господин,— скажи,— брат, не дай мне бог того, чтобы мне отнять что-то после твоей смерти у твоей княгини и у этого ребенка, но дай мне бог, чтобы невестка моя была мне как достойная мать и чтобы я почи­тал ее. А про это дитя, раз ты так говоришь, то если бог ее к этому приведет, то дай мне бог выдать ее замуж как свою родную дочь». И на том целовал крест.

Все это происходило на Федоровой неделе. Заключив договор с братом, Мстислав поехал во Владимир. При­ехав во Владимир, пошел в епископию, в церковь святой Богородицы, созвал владимирских бояр своего брата и местных жителей, русских и иноземцев, и велел перед всеми читать братову грамоту о том, что он отдает землю и все города, и стольный город Владимир, и слы­шали все от мала до велика. Епископ владимирский Евсигний благословил крестом воздвизальным Мстисла­ва на княжение владимирское. Он хотел уже княжить во Владимире, но брат ему не позволил, так говоря: «Ты бы мог до моей смерти подождать княжить». Мстислав же, пробыв несколько дней во Владимире, поехал в свои го­рода: в Луцк и Дубен и в другие, о которых я не писал.

Владимир же переехал из Рая в Любомль и тут лежал всю зиму в своей болезни, рассылая слуг своих на охоту. Сам он был когда-то охотником добрым и храбрым: при охоте на вепря и на медведя он не ждал, чтобы слуги пришли ему на помощь, а сам быстро убивал всякого зверя. Тем и был он известен по всей земле, потому что за его добро и правду бог дал ему удачу не в одной только охоте, но и во всем. Но мы к прежнему вернемся(...)

В год 6796 (1288). Прислал Юрий Львович своего посла к дяде своему князю Владимиру, говоря ему: «Господин дядя мой, ведает бог и ты, как я служил тебе со всей правдой моею и считал тебя отцом себе. Ты бы пожалел меня за мою службу! А сейчас, господин, мой отец объявил мне, что отнимает у меня города, которые мне дал: Белз, Червен и Холм. А мне велит княжить в Дорогичине и в Мельнике. Бью челом богу и тебе, дяде моему,— дай мне, господин, Берестье, это бы восполнило мои владения». Владимир же сказал послу: «Племян­ник,— скажи,— не дам. Ведаешь сам, что я не двуличен и никогда не лгал, и знает бог и вся вселенная, что я не могу нарушить договор, который заключил с братом своим Мстиславом. Я дал ему всю землю свою и города и написал грамоты». С такими словами он отправил посла племянника своего.

После этого послал Владимир слугу своего, доброго и верного, по имени Ратыпа, к брату своему Мстисла­ву, так говоря: «Скажи брату моему: прислал ко мне племянник мой Юрий просить у меня Берестье, и я не дал ему ни города, ни села, и ты не давай ничего». И, взяв соломы из постели своей в руку, сказал: «Если бы я тебе,— скажи,— брат мой, дал этот клок соломы, и того не давай после смерти моей никому». Ратыпа на­шел Мстислава в Стожке и сказал ему слова брата его. Мстислав отдал поклон на слова брата своего и сказал: «Ведь ты мне брат, ты мне отец, как король Даниил, потому что ты принял меня под свое покровительство. Что ты мне велишь, господин, я с радостью тебя послу­шаюсь». Ратыпу он, одарив, отпустил, и тот, приехав, рассказал все по порядку Владимиру.

Прислал потом Лев к Владимиру своего епископа перемышльского по имени Мемнон. Слуги его сказали Владимиру: «Господин, приехал владыка». Он же ска­зал: «Какой владыка?» Они же сказали: «Перемышль-ский. Он приехал от твоего брата Льва». Владимир же знал все прежде случившееся и понимал, зачем приехал епископ, и он послал за ним. Тот вошел к нему и покло­нился до земли, говоря: «Брат тебе кланяется». Князь велел ему сесть, и тот стал исполнять посольство свое: «Брат твой, господин, говорит: твой дядя король Да­ниил, мой отец, лежит в Холме в храме святой Богоро­дицы, и сыновья его, твои и мои братья, Роман и Шварн; всех их кости там лежат. А сейчас, брат, мы узнали про твою тяжкую болезнь. А чтобы не погасла свеча, брат мой, над гробом твоего дяди и братьев твоих — дать бы тебе город твой Берестье,— то была бы и твоя свеча». Владимир понимал притчи и иносказания, и он говорил с епископом по-книжному, потому что он был многоразумный книжник и философ, какого не было на всей земле и после него не будет. И он сказал епископу: «Скажи князю Льву: «Брат! Ты что, думаешь, что я бе­зумец и не пойму твоей хитрости? Неужели тебе мало,— скажи,— своей земли, что ты хочешь Берестье? А сам держишь три княжества: Галичское, Перемышльское и Белзское! И все ты не сыт! А еще,— скажи,— мой отец и твой дядя лежит в епископии Владимирской в храме святой Богородицы, а много ли ты над ним свечей поставил? Дал ли ты какой-то город, чтобы была свеча? Добро бы,— скажи,— ты для живых просил, так ты уже для мертвых просишь! Не дам тебе,— говорю,— не только города, но и села не возьмешь у меня. Я пони­маю твою хитрость. Не дам». И Владимир, одарив вла­дыку, отпустил его, будто бы никто у него и не был.

Великий князь Владимир Василькович лежал в бо­лезни четыре года, и о его болезни так расскажем.

Стала у него гнить нижняя губа; в первый год немно­го, а на другой и на третий стала сильно гнить, хотя он еще не был сильно болен, а ходил и ездил на коне.

И раздал он свое имущество нищим: все золото и се­ребро и драгоценные камни, и золотые и серебряные пояса своего отца, и все свое, что он приобрел после свое­го отца, все раздал. Большие серебряные блюда, и кубки золотые и серебряные он сам перед своими глазами разбил и перелил на гривны. Большие золотые мониста своей бабки и своей матери он все перелил на моне­ты и разослал милостыню по всей земле, и стада раздал бедным людям, у кого нет коней, и тем, у кого погибли кони в войне с Телебугой.

К тому же кто расскажет о твоих многих и щедрых милостынях и удивительной щедрости, которую проявил ты к убогим, к сиротам, к больным, к вдовам, к голо­дающим? Он всем оказал милость, нуждающимся в ми­лости. Ведь услышал он глас господень к Навуходоно­сору-царю: «Совет мой да будет тебе угоден, и пусть неправда твоя исправится щедротами к нищим». Слы­шав этот глас, ты, достойный почитания, делом выпол­нил слышанное: просящим давал, нагих одевал, жаж­дущих и алчущих насыщал, болеющим всякое утеше­ние посылал, должников выкупал. Твои щедроты и ми­лостыня и ныне людьми вспоминаются и особенно перед богом и ангелами его. Ради этой угодной богу милостыни ты имеешь многое дерзновение перед богом, как истин­ный раб Христов. Помогает мне словами сказавший: «Милость хвалится на суде, милостыня мужа как печать с ним». Вернее же этого слова самого господа: «Бла­женны милостивые, ибо они помилованы будут». И еще другое верное и ясное свидетельство о тебе из Священ­ного писания, сказанное Иаковом-апостолом: «Отвра­тивший грешника от ложного пути, спасает его, и свою душу, и покрывает множество грехов». А ты многие церкви Христовы поставил, и служителей Христовых ввел, ты, подобный Великому Константину, равный ему умом и любовью к Христу, столь же почитаемый, как и служители Христа: Константин вместе со святыми отца­ми Никейского собора закон для людей установил, а ты, встречаясь часто с епископами и игуменами, со многим смирением, много беседовал с ними по книгам о бытии этого тленного мира. Но мы на прежнее возвратимся.

Когда проходил четвертый год и настала зима, он стал болеть еще сильнее. И отпало у него мясо от подбо­родка, и все нижние зубы выгнили, и нижняя челюсть перегнила. Он был вторым Иовом. И вошел он в церковь святого великомученика Христова Георгия, желая при­нять причастие у своего духовного отца. Он вошел в ма­лый алтарь, где священник снимает свои ризы. Тут он всегда имел обыкновение становиться. Он сел на стул, потому что не мог стоять из-за болезни. И, воздев руки к небу, молился со слезами.(...) Вернувшись из церкви, слег он и потом больше уже не выходил. И еще больше стал терять силы. И отпало у него все мясо с подбородка, и челюсть перегнила, и была видна гортань. И не ел он после этого семь недель ничего, кроме одной воды, и то понемногу. А в четверг ночью он совсем обессилел, и к пению петухов почувствовал в себе, что дух его изне­могает к исходу души, и, посмотрев на небо, он воздал хвалу богу.(...) Кончив молитву и воздев руки к небу, он предал душу свою в руки божий и присоединился к своим отцам и дедам, отдав общий долг, которого не избежать никому из рожденных. На рассвете в пятницу так скончался благоверный, христолюбивый великий князь Владимир, сын Василька, внук Романа, прокня­жив после отца своего двадцать лет. Смерть его произо­шла в городе Любомле, в год 6797 (1289), месяца де­кабря в десятый день, на память святого Мины. Кня­гиня его и служители придворные омыли его и обвили оксамитом с кружевами, как подобает царям, и положи­ли его на сани, и повезли во Владимир. Горожане от мала до велика, мужчины, женщины и дети, с плачем великим проводили своего господина.

Привезли его во Владимир, в епископию, в храм святой Богородицы, и так поставили его в санях в церк­ви, потому что было поздно. В тот же вечер по всему городу узнали про смерть князя.

На другой день, после того, как пропели заутреню, пришла княгиня его, и сестра его Ольга, и княгиня Елена, обе монахини, с плачем великим пришли они, и весь город сошелся, бояре, старые и молодые, все пла­кали над ним. А епископ владимирский Евсигний и все игумены, и игумен печерский Агапит, и все священ­ники всего города совершили над ним обряд отпева­ния, и проводили его с благопохвальными песнопе­ниями и с кадилами благоухающими, и положили его тело в отцовской гробнице, и плакали по нем владимирцы, вспоминая его добросердие к себе. Больше всех пла­кали по нем слуги, слезами заливаясь, сослужили ему последнюю службу, обрядив его и положив его в гроб месяца декабря в одиннадцатый день, на память святого Даниила Столпника, в субботу.

Княгиня его непрестанно плакала, стоя у гроба, изливая слезы, как воду, и так она причитала, говоря: «О царь мой благой, кроткий, смиренный, правдивый! Справедливо было дано тебе при крещении имя Иоанн — ты был добродетелью подобен ему. Много досаждений принял ты от твоих родственников. Но я не видела, что­бы ты, господин мой, им противился — не воздавал ты за зло никаким злом, но все предоставлял богу».

Провожая его, более всего плакали о нем знат­ные люди владимирские, говоря: «Добрый наш госпо­дин, нам бы умереть с тобой, давшим нам такую же свободу, как и дед твой Роман, который освободил нас от всех обид; ты же, господин, ему подражал и после­довал по пути деда своего. А сейчас, господин, мы не можем тебя видеть, уже солнце зашло для нас, и мы остались в горе».

И так плакали над ним все множество владимир-цев: мужчины, и женщины, и дети, иноземцы, сурожцы, новгородцы, иудеи, которые плакали, как во время взя­тия Иерусалима, когда их вели в Вавилонский плен, нищие, и убогие, и монахи. Он был милостив ко всем неимущим (...)