В противоположность антропологии Руссо Марксова антропология выступает как эмпирическая теория, в которой труд играет главную роль в процессе очеловечивания. При этом Маркс примыкает к Руссо в его критике представительной политической системы. Вся конструкция «общественного договора» покоится на поиске совпадения устремлений и действий государя и законотворца. Руссо утверждает, что народ, лишенный права творить законы, становится народом-рабом; таким он считает, например, англичан, так как в их стране парламент институционализирует систему рабства, поскольку народ лишен своего права творить законы. Маркс страдает чем-то вроде неприятия представительного государства.
Эта болезненная боязнь вписывается в рамки более общей проблематики недоверия Маркса к представительной системе и связана с его отрицанием философии Гегеля, равно как и тех критиков гегелевской философии, которые не выходят за пределы Идеи. Призыв отказаться от оружия критики в пользу критики оружием (1843 г.) является не только блестящей формулой Маркса, она стала органичной частью философского течения, для которого бытие первично по отношению к сознанию (к идеологии, религии, праву, политике). Как будто сознание, вследствие разделения между «для себя» и «в себе», выступает в качестве обманщика или иллюзиониста. Из этого следует утверждение примата практики, благодаря которой преодолевается противоречие между субъектом и объектом, между «в себе» и «для себя».
|
|
В то время как в Европе в XIX в. распространяется всеобщее избирательное право, конституционализм, растет число политических партий, увеличивается количество газет и журналов различных направлений, Маркс, похоже, возвращается (и апеллирует) к той политике, за которую в начале XVI в. боролись противники Лютера. Он словно хочет добиться того, чему помешал Лютер. В тех, кого Лютер называет фанатиками, поскольку они стремились разрушить гражданское общество, государство, в этих иконоборцах, которые, круша иконы, намеревались также сломать политическую власть не ради ее замены другой властью, но для ее полного уничтожения, Маркс увидел носителей той надежды, которая в XIX в. нашла свое новое воплощений в пролетариях.
Итак, Маркс отводит политике место иллюзии, которая подлежит уничтожению с/ютветственно следующей системе сходных противопоставлений:
Небо _ Политика Земля Экономика
Государство
Гражданское общество
Явно возвращаясь к дуализму Августина Блаженного (небо и земля, царство Божие и град земной), который Маркс переносит на противостояние между пред-
ЧАСТЬ I. Институт политики
|
|
ставительным государством и гражданским обществом, чтобы разоблачить господство первого над вторым как господство иллюзии и обмана, которое должно исчезнуть. Подобным же образом Маркс переворачивает и сохраняет логику иконоборческого фанатизма1, характеристика и критика которой были даны Лютером и реформаторами. Эта логика была структурирована следующей серией аналогий:
Переворачивая гегелевскую философию, Маркс отводит гражданскому обществу место базиса, а государство, как и право и религию, ставит на место институтов, порожденных дифференциацией и/или логикой вынужденной иллюзии. Критикуя августинскую иерархию града Божьего и града земного, Маркс по-новому интерпретирует ее, отождествляя гражданское общество с градом земным, а государство с градом Божьим. Человек, считает Маркс, должен отказаться от поиска града Божьего: в своем развитии через противоречия и революции гражданское общество приведет человека к примирению с самим собой (см. гл. X, с. 302-308).
Таким образом, политика (государство) подвергается сомнению и предпочтение отдается экономике (гражданскому обществу), и, хотя государство может при определенных исторических обстоятельствах играть и позитивную роль, с появлением промышленного капитализма оно превращается преимущественно в аппарат насилия, инструмент диктатуры буржуазии и даже в паразита, угрожающего гражданскому обществу. Вслед за Марксовой критикой представительной системы Ленин провозгласит целью политики вооруженное восстание (гл. V, с. 146-148).